Впервые — BE, 1886, № 11 (вып. в свет 1 ноября), с. 229–268, под заглавием «Мелочи жизни».
Сохранились: 1) Рукопись ранней редакции второй — пятой глав (ИРЛИ); 2) Наборная рукопись второй главы, предназначенная для «Русских ведомостей», рукой Е. А. Салтыковой с правкой автора (ЦГАЛИ).
Журнальная публикация «Введения» снабжена примечанием автора: «Первые две главы «Мелочей жизни» были напечатаны в «Русских ведомостях»[116]. Но, по мере того как работа подвигалась вперед, автор убеждался, что она явится в более цельном виде, будучи напечатана в большом журнале, нежели в газете, где, по самому способу издания, авторский труд поневоле дробится. Поэтому автор решил продолжать «Мелочи жизни» в ежемесячном издании. Да не посетует читатель, что вследствие того первые две главы повторяются здесь для установления общей их связи с новыми, последующими главами».
Однако причины перенесения печатания «Мелочей жизни» из «Русских ведомостей» в «Вестник Европы» заключались вовсе не в этом. Из писем Салтыкова к Соболевскому известно, что пять глав «Введения» были написаны в августе — сентябре 1886 года. Первая глава была отправлена в редакцию, вероятно, незадолго до ее появления на страницах газеты, вторая — 23 августа, третья —5 сентября, четвертая — 8 сентября и, наконец, пятая — 11 сентября. Первая глава не вызвала у Соболевского никаких замечаний. Во второй главе он предложил снять фразу: «Только что я написал, что он не знает, куда ему ехать, на север или на запад, как его начали «возить». Салтыков ответил согласием (см. письмо Салтыкова к Соболевскому от 28 августа 1886 г.). Третью главу Соболевский решительно отказался печатать и просил у Салтыкова разрешения на замену ее четвертой. В ответ на это Салтыков 11 сентября телеграфировал: «Прошу четвертую главу не печатать». Дальнейшие переговоры автора с редактором ни к чему не привели. 20 сентября Салтыков известил Соболевского: «Я сегодня имел собеседование с Стасюлевичем, рассказал ему содержание 3-ей главы, и он ничего не имеет против напечатания ее, в совокупности с остальными четырьмя (первые две в виде приложения). Я же сделаю примечание, что, ввиду распространения размеров «Мелочей», я нашел удобным печатать их в большом журнале, а не отрывками в газете. Поэтому я прошу Вас решиться на одно из двух: или отложить продолжение «Мелочей» до 19 октября, начав печатание их все-таки с 3-ей главы, в продолжение трех воскресений, или же если Вы и на это не согласны, го будьте так добры, по получении сего, возвратить мне все три главы обратно. Я просто не могу по сей миг успокоиться ввиду предполагаемого пропуска. Повторяется то же самое, что и с «Пестрыми письмами», которые Вы с первого же письма отказались печатать, а «Вестник Европы» напечатал, и ничего не вышло». Однако «Русские ведомости» так и не решились «по цензурным соображениям» на печатание третьей главы. Поэтому Салтыков передал «Мелочи жизни» в «Вестник Европы».
В докладе в С.-Петербургский цензурный комитет (27 октября) об одиннадцатом номере «Вестника Европы» за 1886 год цензор В. М. Ведров сообщал: «Первенствующей статьею этой книжки журнала без сомнения являются «Мелочи жизни» г-на Щедрина. Это — не ничтожная фельетонная статья газеты, как она могла бы показаться читателю в «Русских ведомостях», в которых были напечатаны первые две главы, но «в цельном виде» (см прим. автора) без дробления она представляется руководящею к изменению нашего удрученного положения и отчасти к объяснению некоторых фазисов западного современного состояния, хотя последнее приведено и оговорено дважды (стр. 244 в прим., с. 268) только для удобнейшего появления в свет самой статьи. Сущность же ее прямо касается нашего положения политического и социального, а так как мы принадлежим также к Европе, то, разумеется, суждение об нас невольно связывается с положением вещей на Западе.
Чего же желает автор в своем окончательном выводе? «Полной свободы в обсуждении идеалов будущего. Только одно это средство и может дать ощутимые результаты» (стр. 265). «Переполох в массах от новшеств социалистических нужно искать не в открытом обсуждении идеаловбудущего, а скорее в стеснениях и преследованиях, которыми постоянно сопровождалось это обсуждение» (стр. 266).
К этой желанной идее свободного обсуждения автор приходит через подробное описание бедственного состояния русского общества в четырех рубриках: 1) описание «испугов»; 2) о значении русской школы и ее нивелирующего циркуляра; 3) ограждение «прерогатив власти» от действительных и мнимых нарушений; 4) воспоминание о злоупотреблениях крепостного права и бедственного положения русского крестьянина от голода и земельного надела (стр. 259).
Пятый последний отдел доказывает недостаточность мер, принимаемых даже на Западе (компромиссы) против «дикого человека», и предписывает одно средство к освобождению человечества из-под ига мелочей — полную свободу обсуждения (стр. 265 и др.).
Окончательный вывод нисколько не возбудил бы внимание цензуры, если бы ему не были предпосланы суждения в разных сатирических картинах о современном гнете, лежащем на русском обществе в виде «испугов», ограждений власти, опутывающих и подавляющих мелочей чрез циркуляры и инсинуации, бедственного положения русского крестьянина, к которому кабала словно приросла. В первом отделе, после описания пребывания автора на даче и пустоты газетных известий, автор саркастически говорит, что «умы постепенно заполняются испугом. Испуг до того въелся в нас, что мы даже совсем не осознаем его. Это уже не явление, приходящее извне, а вторая природа» (стр. 235). «Да, батюшка, нынче хамы — сила» (стр.236).
Во втором отделе, после горькой насмешки над политическими деятелями — Баттенбергом, Наполеонидами, Орлеанами и др., этого изнуряющего вздора (стр. 237–240), автор объясняет, как над школой тяготеет нивелирующая рука циркуляра (стр. 241–243), следствием чего вырабатывается для будущего: во-первых, что нет ни общей для всех справедливости, ни признания человеческой личности, ни живого слова, ничего, кроме задачника Буренина и Малинина и учебников грамматики всех возможных сортов; во-вторых, что может дать такая школа? Что, кроме tabula rasa и «школьного худосочия» (стр. 241); в-третьих, сожитие ожесточенных зверей, готовых растерзать друг друга — пример из комедии Островского; в-четвертых, заправский раб, в котором все отжило, кроме гнутой спины и лгущего языка во рту (стр. 242 и др.).
В третьем отделе автор переносит место своего желчного описания на губернии: и здесь тоже вредное действие циркуляра к ограждению прерогатив власти и инсинуации. Автор, говоря о массах, о жизни крестьянина, о его отношении к земле, к промыслам, к нанимателю, к начальству, угрожает тем, что всему предполагается учинить отчетливую и безвыходную регламентацию. И много породит несчастливцев эта глыба, много в своем нарастании она увлечет жертв в могилы. Вот настоящие, удручающие мелочи жизни, долженствующие сделаться достоянием истории (стр. 250–251).
В четвертом отделе, вспомнив о бывшей продаже девок, о рекрутчине, автор представляет такую картину настоящего быта русского крестьянина: «Старая форма давала раны, новая дает скорпионы; старая томила барщиной и произволом, новая — донимает голодом. Население растет, а границы земельного надела остаются те же. Период помещичьего закрепощения канул в вечность; наступил период закрепощения чумазовского…»
До этой статьи юмор автора касался бытовых сторон русской жизни, не касаясь политических и социальных отношений; в этой же статье он нападает на государство и развращающее влияние школы и единственным радикальным средством признает «свободное обсуждение». На этих основаниях цензор имеет честь донести комитету об особенном значении статьи»[117].
При обсуждении доклада В. М. Ведрова на заседании С.-Петербургского цензурного комитета (27 октября) председательствующий на нем Е. А. Кожухов заявил, что «ввиду наступления срока выхода книжки журнала в свет, он, соглашаясь с мнением цензора о неблагонамеренности направления статьи и признавая ее за несомненно тенденциозную и способную характеризовать направление журнала, в котором она помещается, немедленно донес о ней на благоусмотрение Главного управления по делам печати» (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 27, ед. хр. 514, лл. 422–425). В связи с этим комитет постановил «принять доклад к сведению». Аналогичным было и решение Главного управления по делам печати (ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 3, 1865 г., ед. хр. 87, л. 129).
В материалах цензуры не удалось обнаружить еще каких-либо дополнительных данных о «Мелочах жизни». Между тем в письме к Пыпину от 6 ноября 1886 года Стасюлевич со всей определенностью свидетельствовал: «Кстати: в прошедший вторник участь «Вестника» висела на волоске, — и спасся он, бедняжка, всего только большинством одного голоса. Виновником оказались «Мелочи жизни» и банкирские дела;[118] но все хорошо, что хорошо кончается» (ГПБ, ф. 621, ед. хр. 836, л. 4).
По сравнению с печатным текстом, рукопись ранней редакции II–V глав содержит ряд вариантов. Приводим наиболее существенные варианты рукописи ранней редакции.
Стр. 15, строка 4. После слов: «…возвращению рукоплескали» в черновой и наборной рукописях, а также Р. вед. было:
Но кто рукоплескал? И какие рукоплескания были сильнее: при вести об увозе или при вести о привозе? — все это требует разъяснения.
Стр. 22, строка 11 св. После слов: «…а газета» — в рукописи было:
Ежели газета подтверждает переполох, ее ожидает не только сочувствие, но и насильственно-благосклонное распространение; ежели она отрицает существование анархии, — ее ожидает беспощадный остракизм.
Стр. 38, строка 22 сн. После слов: «…лишена творческой силы» — и не приходит к ясным результатам. Так что ежели дореформенную администрацию можно было сравнить с игрой в casse tête, то нынешнюю вполне уместно уподобить ристалищу, на протяжении которого расставлены искусственно придуманные, а часто и просто воображаемые препятствия.
В настоящем издании, как и в Изд. 1933–1941, устранены четыре цензурных сокращения, сделанные в журнале:
Стр. 23, строка 20. «Сколько тут жертв?»
Стр. 25, строка 3. «Сегодня намечается <…> усиленной прогрессии».
Стр. 25, строки 14–16. «Но за всем тем <…> и даже радовать?»
Стр. 40, строка 3 сн. «динамитного».
Вместо того чтобы везти меня за границу, куда, впрочем, я и сам не чаял доехать, повезли меня в Финляндию. — Лето 1886 г. Салтыков провел в имении Красная мыза в Финляндии. Дальнейшие строки — автобиографичны: Салтыков был гогда тяжело болен и о своем состоянии почти в тех же словах сообщал в письмах июля — августа 1886 г.
«Каким образом этот «вредный» писатель попал сюда?» — В обнародованном в 1884 г. списке книг, подлежащих изъятию из библиотек, значились «вредные» «Отечественные записки» за 1868–1884 гг., когда во главе журнала стоял Салтыков и где печатались все его произведения тех лет.
Один газетчик, которому я немало помог своим сотрудничеством при начале его журнального поприща, теперь прямо называет меня не только вредным, но паскудным писателем. — Речь идет о М. Н. Каткове, успеху журнала которого «Русский вестник», при начале его издания, много способствовала публикация «Губернских очерков» Салтыкова (1856–1857).
…в родном городе некто пожертвовал в местный музей мой бюст. — Об этом Салтыков сообщал 27 сентября 1884 г. В. М. Соболевскому: «…в Твери есть какой-то музей, и там стоял мой бюст, яко тверского уроженца. Теперь этот бюст оттуда вынесли».
…злая волшебница Наина и добрый волшебник Финн. — Герои поэмы Пушкина «Руслан и Людмила».
…миновавши териокскую таможню… — Являясь с 1809 г. частью Российской империи, Финляндия в то же время сохранила особую форму, автономии и была отделена от России таможенной границей. Таможня находилась в городе Териоки (ныне — Зеленоград).
Старообрядцы… — Салтыков издавна проявлял интерес к старообрядчеству (см., например, т. 4, с. 580–581). Здесь он повторяет мысль, высказанную еще в 1864 г. в неопубликованной «апрельской» хронике цикла «Наша общественная жизнь» (т. 6, с. 347).
…провербиальная репутация — то есть репутация, вошедшая в поговорку (франц. proverbial).
…вина здесь совсем нет, за редким исключением корчемства… — В Финляндии действовал сухой закон. Корчемство — подпольная торговля спиртными напитками.
…науке финской <…> отгорожено место в Гельсингфорсе… — Речь идет о Гельсингфорсском университете. Гельсингфорс — шведское название города Хельсинки, столицы Финляндии.
…с какого права признано необходимым, чтобы Сербия, Болгария, Босния не смели устроиваться по-своему, а непременно при вмешательстве Австрии? С какой стати Германия берется помогать Австрии в этом деле? — Вмешательство Австро-Венгрии на Балканах в ущерб национальной независимости славянских стран этого района, освобождавшихся от турецкого ига, было «признано необходимым» Берлинским трактатом 1878 г., в выработке которого принял участие германский канцлер О. Бисмарк. Летом 1886 г. борьба за влияние на Балканах обострилась. Это выразилось в многочисленных встречах европейских политических деятелей, о чем сообщалось в июле — августе в газетах. Особую активность вновь проявил Бисмарк, что и вызвало трения между Россией и Германией и побудило Россию к сближению с Францией.
…самосуд живорезов московского Охотного ряда… — Речь идет о расправе в 1878 г. торговцев-мясников Охотного ряда над московскими студентами, провожавшими в ссылку товарищей — студентов Киевского университета, участников студенческих демонстраций.
…некоторые не отступали даже перед топлением в Москве-реке… — «Топить умников» предлагали в 1879 г. «Московские ведомости» (см. т. 13, с. 738).
А с Баттенбергом творится что-то неладное. Его начали «возить»… — Будучи первоначально ставленником русского правительства, «болгарский князь» Александр Баттенберг испытывал, однако, разнообразные внешнеполитические влияния. На его положении отражалась и неустойчивая внутриполитическая обстановка в Болгарии, борьба различных партий внутри страны. В ночь с 8 на 9 августа 1886 г. он был арестован в своем дворце, подписал отречение от болгарского княжеского престола и был выдворен за границу Болгарии. Баттенберг высадился на русский берег Дуная и собирался направиться через Галицию в Бреславль, а оттуда в Германию. Однако в главном городе Галиции Львове ему был приготовлен особый экстренный поезд, и при содействии своих сторонников Баттенберг через Бухарест вернулся в Болгарию. Он не мог оставаться у власти без поддержки русского императора, которой к этому времени он лишился. В конце августа политическая карьера Баттенберга бесславно закончилась.
А он, мятежный, ищет бури… — Из стихотворения Лермонтова «Парус».
Концерты европейские… — «Концертом» в печати того времени именовалось политическое равновесие европейских держав. Например, «Московские ведомости» писали: «…под видом соблюдения европейского концерта она <Россия> должна была отдать себя в полное распоряжение берлинской политики» (1886, 19 июля, № 197).
Сколько всевозможных «союзов» опутало человека со всех сторон. — «Союзами» современные Салтыкову буржуазные социально-политические теоретики называли семью, гражданское общество, церковь, государство (см.: Е. И. Покусаев. Революционная сатира Салтыкова-Щедрина, с. 334–336).
Смутно всюду, темно всюду… — Салтыков ошибочно приписывает Пушкину строки из поэмы А. Мицкевича «Дзяды».
…над всей школой тяготеет нивелирующая рука циркуляра… — Речь идет о политике в области образования, которую проводил министр народного просвещения правительства Александра III И. Д. Делянов. Циркуляр был главной формой руководства учебными заведениями.
Ничего, кроме <…> учебников грамматики всевозможных сортов. — Схоластическое, «грамматическое» направление школьного обучения было определено созданием в 1871 г. как основного типа среднего учебного заведения так называемой классической гимназии. «Все внимание сосредоточивалось на бесплодном зубрении грамматических форм, которое не только не сообщало молодым умам живого духа классических писателей, но не давало даже порядочного знания языка. <…> А рядом с этим одуревающим налеганием на грамматику самые важные предметы гимназического преподавания: история, русский язык и русская литература — оставались в полном пренебрежении. Молодое поколение разучилось даже писать» (Б. Н. Чичерин. Земство и Московская дума, с. 102). В 1889 г. даже министр народного просвещения И. Д. Делянов вынужден был признать, что в преподавании древних языков «возобладало» «одностороннее грамматическое направление», оттеснившее «чтение и объяснение писателей» С. В. Рождественский. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. СПб., 1902, с. 633).
Студент Хорьков женился на Липочке Большовой… — Студент X орьков — персонаж комедии А. Н. Островского «Бедная невеста», Липочка Большова — «Свои люди — сочтемся». Полная противоположность психологии, морали, поведения этих двух героев Островского подчеркивает абсурдность такого сочетания, тем не менее вполне возможного «в мелочной» действительности.