– Ви-и-ика! – гордо окликнул бастующую супругу Гена.
– Ну что, Ви-и-ика?
– Ви-и-ика, – укоризненно качал головой Вольчик. – Ты не права… Как же ты не права, Вика.
– Ты тоже так думаешь? – обратилась та за поддержкой к Тамаре.
– Ну прям еще, – по-свойски заявила Мальцева.
Силы были явно неравны: по одну сторону располагалось женское братство числом не более двух, по другую – детское. В полном смысле этого слова. Просто возраст у детишек был разный: сорок два, девятнадцать, девять и восемь лет от роду. Между ними пролегла нейтральная полоса, названная по имени сознательного конформиста Виктора Сергеевича Мальцева. В схватку за его душу готовились вступить две неравные силы.
– Па-а-а-апа, – противно затянула Маруся, заранее просчитав все шансы на успех. – Ты идее-е-ешь?
– Идет, – лаконично пообещала Тамара и потянула мужа за рукав. – Ты давай там, Витюш, присмотри за этими дурами, чтоб мороженого не объелись. Ну и за Геной заодно. Сам понимаешь… Ребятам завтра ехать. А мы с Викой здесь останемся. Правда, Вика?
– Ну уж не-ет, – заявила та к немалому удивлению Мальцевой. – Я как все. Если все на набережную, значит, и я.
– Вот и славно, – усмехнулась Тамара. – Приятного вам отдыха, товарищи дорогие.
– Может, и тебе? – предложил Виктор. – Я без тебя не пойду.
– Да ладно ты, – миролюбиво отмахнулась Тамара. – Идите уже, раз решили. Давайте.
Компания без энтузиазма подалась по направлению к монастырской тропе.
Праздника не получилось. Все испортила Машка, заправляя долгожданное мороженое солеными слезами. Пока ждали шашлык, виновато вздыхала Вика, чувствовавшая себя изменницей по отношению к той, которая терпеливо и, как казалось, участливо слушала сегодня на пляже затянувшуюся историю о выстраданном счастье. Виктор старательно сохранял спокойствие и даже шутил, дабы разрядить накалившуюся атмосферу. Но атмосфера не разряжалась, а, наоборот, становилась все более тревожной. И только Гена, вопреки всем отягчающим обстоятельствам, искренне радовался жизни, призывая Мальцева побрататься, выпив на брудершафт.
С набережной поднимались частями.
Сначала Стас, подсвечивающий монастырскую тропу сотовым телефоном. Потом Вика с хныкающими от усталости девчонками. К утру вернулись мужчины, как и положено, на такси и в полном согласии друг с другом.
– Теперь ты мне брат, – признался Гена и подарил Виктору свои очки. – Носи на здоровье.
Мальцеву ничего другого не оставалось, как стащить с себя кожаный ремень и тем самым завершить акт братания.
– Вот так вот, брат, – философски произнес Вольчик, раскачиваясь возле двери в свой номер. – Вот так! – произнес он еще раз и потянулся обнять Мальцева. Силы последнего были на исходе – он явно нуждался в «помощи зала». И она не заставила себя долго ждать: дверь номера распахнулась, и на пороге предстала взмокшая от ночной духоты Вика.
– Викуля! – обрадовался Вольчик и сложил губы для поцелуя.
– Когда у вас поезд? – великосветски поинтересовался Виктор.
– Вечером.
– Значит, успеете выспаться. Спокойной ночи.
Гена, оплывающий прямо на глазах, попытался изобразить нечто вроде жеста солидарности чилийских революционеров и поднял руку, то ли благословляя товарища, то ли показывая ему кулак:
– Давай, брат!
– Давай-давай, – согласился Виктор и с облегчением направился к лестнице.
Дверь в номер была незаперта: Тамара боролась за приток свежего воздуха, игнорируя правила элементарной безопасности. Мальцев, стараясь не шуметь, прикрыл дверь, скинул сабо и направился к раскладушке проверить Марусю. Машки там не было – девочка устроилась рядом с матерью, явно сделав ее сон неудобным и мучительным. Виктор попробовал переложить дочь на соседнюю кровать, рискуя разбудить обеих. В итоге – проснулась Тамара и автоматически спросила:
– Ты как? Все нормально?
– Нормально, спи.
Женщина перелезла через раскинувшуюся во сне дочь и по-кошачьи свернулась на соседней кровати, натянув на голову влажную простыню.
Мальцеву, как обычно, досталась детская раскладушка. Впрочем, как уже говорилось, сон подушки не ищет.
В поисках конгруэнтности к окружающему миру Гена лежал, не шевелясь, по понятной бывалым людям причине. Неизвестно, просила ли Вика в это утро у Бога любви, но от нравоучений она удержалась и даже отправила Стаса в магазин на набережной за томатным соком. Ничего другого Вольчик не признавал. Неудивительно, что близкие друзья их семьи по количеству опорожненных пакетов из-под томатного сока с легкостью определяли сразу несколько моментов текущего бытия: это не пост, и Гене трудно («очень трудно», «очень-очень трудно», «совсем тяжело», «так тяжело еще никогда не было»).
Вольчик виновато постанывал и следил глазами за сосредоточенной супругой, пакующей вещи в огромный чемодан.
– Витек не заходил? – словно невзначай поинтересовался Гена.
– Заходил.
– И шо?
– Сказал, что ждут нас на пляже.
– Ну ты сказала, что я не моху?
– Сказала.
– А он шо?
– Сказал, сами приходите.
– Хм… – мычал Вольчик, испытывая чувство зависти к тем, кто сегодня перед отъездом получит еще одну порцию курортных удовольствий.
Вика удовлетворенно посмотрела на результаты своего труда и присела к мужу на кровать.
– Хена, – задумчиво произнесла она, глядя в его опухшую от вины рожу.
– Ну шо Хена?
– Хе-е-ена, ты же обещал…
– Ну все, Вика, последний раз. Ты ж меня знаешь.
– Знаю, – устало согласилась женщина.
– Ну, значит, все…
– Я тебя прошу, Хена…
– Ну все, Вика, все…
Дальнейший разговор, продолжи его супруги Вольчик, был бы абсолютно бессмысленным. После венчания Вика перестала грозить разводом, а Гена – кулаком. Окончательно запутавшись в результатах утренней диагностики испытываемых чувств, верующая женщина перестала отличать терпение от любви и поэтому тащила свой жизненный крест, с нескрываемым удовольствием отдаваясь процессу спасения ближнего. Вообще, позже рассуждала Тамара, из Вики получилась бы идеальная сестра милосердия или волонтерка, что, в принципе, имело один общий корень – любовь и добрая воля. А какая разница, куда она направлена и к чему в конечном счете приведет?
Пока она вела к тотальному подчинению близких. «Ласковая авторитарность» оборачивалась для Вики спасительным «Они без меня никуда!». Поэтому Дашка постоянно принимала (на всякий случай) таблетки, а Гена – первую помощь из первых рук. И только Стас умело лавировал между бабкой и мачехой в поисках элементарной выгоды. Бабка служила девятнадцатилетнему оболтусу кошельком, Вика – защитой от отцовского гнева. И каждая удовлетворенно про себя понимала: «Он без меня ни-ку-да!»
Именно с этим чувством Вика вывела свое семейство к «ресепшену». Вольчики расселись на диване, пренебрегая последней возможностью подышать воздухом эвкалиптовой рощи, окружающей пансионат.
– Может, на улицу выйдем? – предложила Тамара, считающая минуты до прихода такси, которое доставит кубанцев к российско-абхазской границе.
– Там душно, – отказался Гена, обливающийся потом, невзирая на рычащий напротив его лица вентилятор.
– Ничего не душно! – выкрикнула Дашка и вынырнула за дверь к пританцовывающей на крыльце Марусе.
Дружбы между девочками не состоялось, равно как и между супружескими парами. Но в тот момент растроганным друзьям казалось, что это Божий промысел и, значит, forever.
– Та-а-к-си! – заорали девчонки, завидев бежевую «пятерку» со значком «Мерседеса» на капоте.
Вика, дабы удостовериться, свесилась с перил и обомлела от вида поданного к крыльцу транспортного средства.
– Вы за кем? – надменно спросила она жующего то ли зубочистку, то ли спичку водителя.
– Э-э-э-э, – промычал водила. – Хаза-и-на па-за-ви.
Виктория быстро прошмыгнула в холл и бросилась к мужу:
– Ты обещал иномарку! Кондиционер! Дашку укачивает. Как мы поедем?!
Тамара решила полюбопытствовать, что же лишило молодую женщину привычного равновесия. Увидев так называемое такси, Мальцева пришла в полный восторг, ибо стремление местных жителей украсить свой транспорт эмблемами знаменитых автомобильных марок ее умиляло с первого дня их пребывания в Абхазии. Мопеды со значками BMV, «Жигули», переименованные в «Мерседесы», «Вольво», «Хонды» и проч., «уазики», выдаваемые за «Лендроверы», – все это радовало глаз и формировало впечатление об абхазском национальном характере.
– Ты хазаин? – флегматично поинтересовался водитель.
– Нет. Сейчас выйдет… Гена! – крикнула в дверь Тамара. – Карета подана, как и заказывали.
А вот как заказывали, знал Виктор. Вчера ночью, поднимаясь в машине по серпантину, расположенному рядом со сталинской дачей, Гена заказывал музыку, ругал хохлов и называл водителя братом.
– Ты, брат, мне завтра тачку организуешь? – по-свойски уточнял Вольчик.
– Ты, брат, мне завтра тачку организуешь? – по-свойски уточнял Вольчик.
– Можно, – коротко отвечал немногословный абхазец.
– В шесть.
– Можно и шесть.
– Сколько?
– Один.
– Что один?
– Тысяча один.
– Точно?
– Сказал – один.
– Приедешь точно? – интересовался Гена.
– Сказал…
Сказал – сделал.
Увидев в дверях Гену, водитель заулыбался, обнажив целый ряд золотых зубов. Вольчик сморщился и заговорщицки посмотрел на Мальцева.
– Витек, – еле слышно проговорил Гена. – Это шо за подстава?
– Так ты ж вчера сам договаривался! Ты чего? Не видел?!
Вольчику не оставалось ничего другого, как поменять растерянное выражение лица на «уверенное в своей правоте».
– А шо? – тоном измученного комфортом человека произнес Гена. – Даже прикольно.
Пообещав водиле поторопиться, Вольчик вернулся в холл к поджидающей его компании, встал по центру и торжественно произнес:
– Люди добрые!
Персонал пансионата при звуке Гениного голоса вытянулся по стойке смирно и замер в предвкушении зрелища.
– Простите меня и не поминайте лихом. Отдыхайте и радуйтесь! Братья и сестры! – пафосно воззвал он к народу и шагнул к Мальцеву, широко распахнув объятья: – Давай, братан!
К Тамаре подошел с определенной опаской, протянул руку и покровительственно обронил:
– Давай, не умничай. Будь проще, мать. Береги Витька. Хороший он мужик…
«Не то, что я!» – мысленно продолжила Мальцева начатую фразу.
Маруся подбежала, не дожидаясь высочайшего внимания, и повисла на Гене, обещая «слушаться папку».
– Пора, Вика, – скомандовал Вольчик и схватился за чемодан.
Краснодарское семейство начало загружаться. Расселись. Виктория обняла Машку, прослезилась и помахала Мальцевым свободной рукой. Виктор захлопнул двери. И машина, просигналив, покатилась к воротам. Кубанцы покинули пансионат.
Спустя часа три на Тамарин телефон пришла эсэмэска: «Я тебя найду» за подписью «Стас». Мальцева стерла текст и загадочно улыбнулась:
– Хорошие они люди. Правда, Витюша?
Наступивший вечер показался Мальцевым довольно скучным. До конца пребывания в пансионате осталось ровно четыре дня.
– Как же мне скучно! – жаловалась Маруся родительнице. – Как же мне скучно!
– Чем я могу тебе помочь? – бесстрастно поинтересовалась Тамара.
– Поиграй со мной! – приказала девочка и надменно взглянула на мать: «Ну-у-у-у, чем ты меня удивишь на этот раз?»
По Машкиным правилам, Мальцева должна была вскочить с деревянного лежака, покрытого полотенцем, встать по стойке смирно и жизнерадостно гаркнуть: «Что… новый… хозяин… надо?»
В этот момент Маруське приписывалось зевнуть, можно даже не закрывая рта, а потом небрежно позволить развлекать себя, горемычную. Стандартный набор игр за девять лет совместного проживания в «Уставе единственного ребенка в семье» был давно прописан и успел изрядно надоесть как Машке, так и ее родителям.
Понимая, что любое предложение с ее стороны вызовет мощное сопротивление («Опять эта твоя балда!.. слова!.. города! и т. д.»), Тамара с ответом не торопилась, перебирала гальку и раскладывала ее по отдельным кучкам. Маруся снисходительно наблюдала за бесполезными, как ей казалось, материнскими действиями и поражалась такой удивительной нерасторопности старших.
– И что ты делаешь? – нетерпеливо уточнила девочка.
– Я-а-а-а?
– Ну не я же!
– Играю.
– Играешь? – возмутилась Машка.
– Играю.
– Сама с собой?
– А с кем же еще? – как ни в чем не бывало проронила Тамара.
– Ну могла бы меня пригласить, – подсказала девочка.
– Зачем? Ты же все равно не будешь!
– Откуда ты знаешь? – обиделась Маруся и отодвинулась на противоположный край лежака.
Сидели молча. Мальцева любовалась на сформированные кучки и не знала, что делать дальше. Интригу надо было чем-то поддерживать, а чем – неизвестно. Решила просто тянуть время, пока Машка не выдержит и не начнет разговор. А там – куда-нибудь да кривая выведет! Например, прошлый раз она вывела их к заброшенному вокзалу, внешне напоминающему павильон для съемок очередного блокбастера о конце света или ядерной зиме. В результате Виктору пришлось фотографировать собственную дщерь на фоне зияющих черной пастью тоннелей, а Тамаре рассказывать историю появления железнодорожной станции Псырцха, почерпнутую ею из забытого отдыхающими путеводителя по Абхазии. Прослушав краткую лекцию о трудовом подвиге новоафонских монахов в создании водопадов, запруд, в проведении железной дороги по труднопроходимым горным местам, Маруся задала неожиданный, во всяком случае для своих родителей, вопрос:
– А у монахов дети родятся?
Узнав, что не родятся, искренне удивилась:
– А зачем?
– Что зачем? – в один голос возопили обескураженные Мальцевы.
– Строили зачем?
– Затем, что надо, – глубокомысленно произнес Виктор.
– Все равно не понимаю зачем, – стояла на своем Машка. – Ты работаешь для того, чтобы я не знала ни в чем нужды. Мама – тоже. Эти-то зачем?
Ответа девочка знать не желала. В ее набитой всякой всячиной головке жило твердое убеждение, что если что-то в этом мире значительного и происходит, то исключительно потому, чтобы была она – Мария Викторовна Мальцева. Других объяснений Маруся не принимала, ибо такая картина мира ее во всем устраивала.
Вот и сейчас, находясь на расстоянии вытянутой руки от матери, она размышляла над тем же вопросом:
– Зачем ты кучки складывала?
– Чтобы ты спросила, – проронила Тамара.
– Я тебя спросила. Зачем?
– Игра такая, – пояснила мать и начала отчаянно врать про способность человеческого глаза выделять предметы по их размеру, цвету и форме.
– Давай, чья башня выше? – предложила Машка и бесцеремонно пододвинула одну из галечных кучек себе.
Началось строительство. Тамара аккуратно строила свою башню, осторожно ставя камни друг на друга. Марусино сооружение росло на порядок быстрее, но и падало чаще. Результат не заставил себя ждать: Машка резко двинула ногой и одним разом завершила начатое строительство.
– Ты выиграла, – снисходительно заявила она матери и заодно снесла и ее башню.
– Зачем сломала? – спокойно поинтересовалась женщина.
– Затем, что ты выиграла, и игра закончена, – подвела итог девочка.
– Мы так не договаривались.
– Мы вообще ни о чем не договаривались, – с горечью изрекла Маруся и пожаловалась в никуда: – Сидишь тут одна, ни с кем не разговариваешь, все время о чем-то думаешь. Живи как хочешь!
– Я сижу не одна, а с тобой, – попробовала возразить Тамара.
– Как же! Со мной!
– А с кем же еще?
– Ты вообще меня любишь? – рассердилась девочка.
– Люблю, конечно.
– Ну раз любишь, почему не разговариваешь?
– А что, когда любят, болтают без умолку?
– Не только болтают. Еще обнимают и целуют. Ну, конечно, если родители нормальные.
– То есть я, по-твоему, ненормальный родитель. Да, Машка?
В любой другой ситуации Маруся не осмелилась бы предъявить матери подобное обвинение, но сейчас в девочке все клокотало:
– Всех целуют, обнимают…
– А тебя не целуют и не обнимают.
– И не купаются, – выдавила Машка еще одну жалобу. – Скоро зажарюсь тут с тобой.
Тамара притянула дочь к себе и поцеловала в свирепую рожицу. Маруся картинно изобразила неудовольствие:
– Хватит уже, мам, все смотрят.
– Прям-таки все на тебя смотрят? Тогда пойдем, спрячемся. В море. Чтоб не видно было.
Это предложение пришлось девочке по душе. Она степенно направилась к воде, а потом не выдержала и побежала.
Купались долго. Машка солировала, демонстрируя все, чему научилась: кувырок под водой, стойка на руках, вращение вокруг своей оси и проч., проч., проч.
– Стой здесь! – кричала она матери. – Я до тебя доплыву.
– Стою, – сообщала Тамара и, пока дочь ныряла, отодвигалась на метр-другой.
Маруся выныривала, обнаруживала мать далеко от себя и грозно спрашивала:
– Ты точно стоишь на месте?
– Точно, – врала Мальцева и продолжала испытывать дочернее терпение.
Наконец Машке надоело, и она брякнулась пузом на гальку. Волна протащила ее обратно в море. Потом выдавила в сторону пляжа. И так до бесконечности. Маруся, в отличие от матери, не чувствовала холода, а потому выходить не собиралась. Пришлось призвать к порядку и вытащить дочь за руки. Машка извивалась, хохотала и, довольная, улеглась на камни. Тамара расположилась рядом – греться.
– А где наш папа-то? – вспомнила девочка о существовании второго родителя.
– У него выходной.
– Это от меня, что ли? – уточнила Машка.
– Почему от тебя? От меня.
– Вы что, разводиться собрались? – неожиданно серьезно предположила Маруся.
– С чего это ты решила?
– А чего это у папы выходной? – язвительно поинтересовалась девочка. – Когда любят – все время вместе!