Кроме того, девушка инстинктивно чувствовала, что кадровичка ее ненавидит, причем непонятно за что. Ничего плохого Света еще сделать не успела.
Тощая разглядывала ее с выражением брезгливости на бледном мятом лице, ощупывая холодным взглядом. Наконец, видимо, приняв решение, она решительно встала:
– Пойдемте.
Света, в душе проклинавшая собственную инициативу, противную тетку и Аньку, послушно потрусила следом, постукивая каблучками. Каблуки у нее были замечательные – одиннадцатисантиметровая шпилька, удлинявшая ногу и приближавшая хозяйку к модельным параметрам. Эти босоножки она купила все у той же Марковой. Таких не было ни у кого. Светочке крупно повезло: Маркова не смогла ходить на высоченном каблуке и скрепя сердце продала обновку.
– Заходите! – Тетка распахнула дубовые двери и пропихнула девушку в огромный зал. Если бы не длинный стол буквой Т, украшавший самый центр помещения, то можно было бы подумать, что это актовый или бальный зал. Хотя зачем он торговому холдингу?
Как далека правда жизни от реальности! Тихо охнув, Светочка разглядывала заплывшего жиром мужика с кабаньими круглыми глазками, обвисшими щеками со следами детского диатеза и тщательно, но безуспешно замаскированной плешью.
Она была уверена, что хозяева крупных фирм сплошь и рядом ухоженные и вальяжные, пусть не красавцы, но и не такие пятачки на пенсии!
– Тэк-с, – скучным голосом протянул хозяин кабинета, а возможно – и всего холдинга. Кто их тут разберет с их полномочиями! – А других нет?
Он разглядывал Светочку с сомнением и недоверием.
– Нет, – твердо мотнула собранными в пучок волосами кадровичка, – только такая. Гуськова Светлана, двадцать лет, не замужем, без детей, 90-60-90, рост 170 см.
– Нету у нее никаких 90. Ни сверху, ни снизу, – сварливо перебил сотрудницу шеф.
– Сама вижу, но это пока самое приемлемое.
«Столько оскорблений за несколько минут! Да еще говорить про нее в среднем роде, словно она нечто неодушевленное, предмет на продажу!» Светочка задохнулась от злости и молча вышла, оглушительно хлопнув дверью. У нее хватило здравого смысла не озвучивать мнение по поводу внешних данных работодателя. Еще неизвестно, как этот бизнес-монстр в облике замученного жизнью Хрюши реагирует на оскорбления. А Светочке хотелось именно оскорбить, чтобы он понял, каково это – слушать гадости в свой адрес. И желтозубой тетке тоже хотелось сказать что-нибудь душевное, чтобы та еще долго вздрагивала по ночам.
Ограничившись яростной перепалкой с парнем в метро, слишком плотно прижавшимся к ней в вечерней давке, Светочка отправилась к Ирине.
– Я ж говорила, – удовлетворенно заулыбалась подруга. – Это к лучшему!
– Как это – к лучшему? Меня не взяли, да еще дали понять, что я – не фонтан!
– Так ты же сама ушла, а это значит, что не тебя не взяли, а тебе это место не подошло. Учись правильно расставлять акценты.
Акценты расставлялись с трудом. Вернее – они вообще не расставлялись: забыть омерзительное ощущение унижения и бесправности, охватившее ее в кабинете, у Светы никак не получалось.
– Кстати, не надо соглашаться на всякую ерунду. Уж если и терять невинность, то обстоятельно и обдуманно, – подруга перешла на менторский тон, чувствуя себя опытной и проницательной.
Светина невинность благополучно потерялась еще классе в восьмом, но Ирка Новгородская была такой правильной, что признаться ей в этом было ни в коем случае нельзя. Если бы мадемуазель Новгородская была хоть чуть-чуть посимпатичнее, то она, возможно, относилась бы к вопросу взаимодействия полов более снисходительно. Но тотальное отсутствие мужского внимания сделало Ирину непримиримым борцом за женскую честь. Отсутствие личной жизни она объясняла ожиданием единственного – так было проще оправдывать свою невостребованность на рынке невест.
– И вообще, представляешь, как будет твой обвисший колобок смотреться рядом с ухажером Марковой? Только опозоришься! – привела Ирина последний и самый веский аргумент.
На этом и закончили разбор полетов. На следующий день Светочке предстояло еще одно собеседование. Ирка долго учила ее, как себя «подавать», но это больше напоминало наставления деревенской бабки из глухой деревни, отправляющей внучку «в столицы». Тем более что ничего и не понадобилось, так как начальником оказалась женщина, а контора – весьма скромной. Света дипломатично пообещала подумать и ушла оттуда навсегда. Думать было не о чем. Надо было менять объявление на менее откровенное и идти другим путем, иначе с нею будут собеседовать только кривоногие карлики предпенсионного возраста, ищущие подешевле и помоложе.
Глава 9
– Аникеева, я сейчас умру! – Голос Ведеркиной вываливался из трубки свинцовыми шариками и бил по больной голове.
– Это хорошо или плохо? – вяло поинтересовалась Таня. Если честно, то ей было все равно, но Наталья не отвяжется, пока подробно не расскажет, почему она умрет, как и зачем.
– Он хочет познакомить меня с мамой.
– Вот ужас-то, – почти искренне посочувствовала Таня. Для полной искренности слишком ломило в висках.
– Дура, – немедленно обиделась Ведеркина. – Мама – это серьезно.
– Куда уж серьезнее. Свекровь – это стихийное бедствие. – Таня немедленно вспомнила свою, виденную лишь однажды – на свадьбе, где Вовина мама и объяснила, что молодые не пара, все русские – шлюхи, а у Вовы дома уже есть невеста. Это все не помешало Алтынай Данияровне, имя которой пьяненький тамада все время перевирал, поднимать тосты за здоровье молодых, горячо лобызаться с невестой и ее родителями, а также подарить пухлый конверт с деньгами. На вокзале она долго махала цветастым платком, сморкалась в него, потом снова махала, обещала приезжать с родными, соседями… В общем, когда «маму Алтынай» затолкали наконец-то в вагон, Татьяна была безмерно счастлива и твердо решила – в следующий раз они встретятся лет через десять, а лучше – вообще никогда.
– Ты погрязла в своем нигилизме и не понимаешь очевидных вещей. Когда мужчина хочет познакомить тебя со своей матерью?
– Когда? – задумалась Таня. – Ну, не знаю. Когда хочет тебя отпугнуть, наверное?
– Кретинизм не лечится, – печально констатировала Ведеркина. – Когда он относится к тебе серьезно и что-то планирует. Ясно?
– Не очень, – призналась Татьяна. – При чем тут мама? Если только они не собираются поменяться с тобой жилплощадью. Хотя нет. Тогда бы маму звали на твою территорию.
– Мне за тебя страшно. Как ты работаешь с людьми? Они тебя должны бояться. У тебя мозг завязан морским узлом и мыслит не в ту сторону.
– Слушай, Наташка, отстань, а? Я так устала. Если хочешь что-то рассказать – валяй. А то я только что вошла, голодная, холодная, и еще уроки у ребенка не проверяла. Кстати, у нас пахнет гарью, так что за ужином придется идти в кафе: Карина явно сожгла остатки запасов, – последнюю часть фразы она почти прокричала, надеясь, что дочь выйдет на голос и пояснит раздевающейся матери, что произошло.
Карина шевелилась где-то в своей комнате, но не отвечала.
– Ладно, я сегодня добрая, – сдалась Ведеркина. – Егор сказал, что хочет познакомить меня с мамой.
– Я в курсе.
– Не перебивай. Это значит, что ему нужно узнать ее мнение обо мне. А зачем? – едва сдерживая торжественное ликование, вопросила Наталья.
– Зачем? – послушно проскрипела Таня, стащив сапоги и нашаривая тапочки.
– Чтобы заручиться ее поддержкой! Чтобы наша свадьба не стала для нее неожиданностью!
– Ната, ты спятила. Ты опять бежишь впереди паровоза. Не напугай кавалера: он всего лишь хочет познакомить тебя с родительницей. Может быть, она волнуется и желает знать, где ночует ее сынок. И убедиться, что он не связался с иногородней шалавой или вообще – с мужиком. Вряд ли на тебе через пару недель знакомства кто-то собрался жениться. Тем более – его мама.
– Умеешь ты настроение испортить. Все не так!
– Я рада, если не так.
– У тебя голос незаинтересованный, – обиделась Ведеркина. – У меня, между прочим, жизнь решается.
– От меня чего надо? – Татьяна напряглась. В квартире было явно что-то не так, и ей было не до Ведеркиной.
– Совет нужен. Что надеть? У тебя какой-никакой, но опыт есть, – великодушно отвесила комплимент Наталья.
– Исходя из моего опыта, ты должна уметь готовить плов по правилам и есть его горячим, облизывая пальцы. Что-то мне подсказывает, что этот опыт вряд ли будет тебе полезен.
– Вот откуда в тебе столько желчи?
– Из желчного пузыря! И вообще – жизнь тяжелая. Наташка, не идиотничай. Чтобы понять, как понравиться его маме, надо располагать хоть какой-то информацией о старухе. Что у тебя на нее есть?
– На нее? Пара мокрух и грабеж, – мрачно буркнула Ведеркина. – Ты детективов насмотрелась, что ли? Откуда у меня информация о ней, если я ее ни разу не видела. А с Егором мне есть о чем поговорить, помимо обсуждения биографии его мамочки.
– Из желчного пузыря! И вообще – жизнь тяжелая. Наташка, не идиотничай. Чтобы понять, как понравиться его маме, надо располагать хоть какой-то информацией о старухе. Что у тебя на нее есть?
– На нее? Пара мокрух и грабеж, – мрачно буркнула Ведеркина. – Ты детективов насмотрелась, что ли? Откуда у меня информация о ней, если я ее ни разу не видела. А с Егором мне есть о чем поговорить, помимо обсуждения биографии его мамочки.
– Тогда минимум косметики, ногти покороче и юбку подлиннее.
– Она не в деревне живет, – напомнила Наталья и с любопытством поинтересовалась: – А ногти при чем?
– Если короткие, то тебя можно приспособить к хозяйству. Мамы это любят. А если маникюр, как у Фредди Крюгера, то от тебя одна морока. Это всего лишь мои предположения, слушать меня не обязательно.
– Я и не собиралась, но все равно – спасибо, – буркнула подруга и попрощалась, обнадежив напоследок: – Я еще позвоню.
На душе стало как-то совсем нехорошо. Карина так и не вышла, а это было странно: она всегда встречала мать и сразу по детской привычке лезла в сумку «за вкусненьким».
– Кариша, – Татьяна распахнула дверь в комнату дочери и обнаружила девочку сидящей у стола с неестественно выпрямленной спиной и лихорадочным румянцем. – Ты заболела? Что случилось? Почему такой запах? И… почему ты молчишь?
– Вопросы слушаю, – голос у Карины был чужим, и тон был чужим, и вообще – вся она была чужая, словно кто-то прикидывался ее дочерью, неловко и безыскусно пытаясь обмануть материнское сердце.
– Ты что, издеваешься? – Татьяна вздрогнула и попыталась прогнать ощущение бессилия. Черт бы побрал этот переходный возраст!
– Нет. Я уроки делаю.
– А… а свет почему не включила? – Настольная лампа была не просто выключена, даже шнур был выдернут из розетки.
– Ты меня в чем-то подозреваешь? – Карина надменно задрала подбородок и отвернулась.
– Да нет, что ты! – Татьяна искренне распахнула глаза, а в голове проносились всякие ужасы про наркоманию, токсикоманию и прочие мании вкупе с подростковым алкоголизмом.
В это мгновение в шкафу что-то грохнуло. Звук был не столько громким, сколько совершенно неожиданным и настолько пугающим, что у Татьяны чуть не остановилось сердце. Карина же, вместо того чтобы испугаться, досадливо повела плечом и уставилась в окно.
– Здрасти. – На остолбеневшую от ужаса Таню из шкафа, где ждали своего часа белые блузочки, скромное бельишко, купленное в детском мире, и прочие девчачьи аксессуары, вывалился здоровенный детина, пунцовый то ли от смущения, то ли от долгого сидения взаперти.
«Где он там уместился?» – мелькнуло в мыслях, но Татьяна мгновенно взяла себя в руки, чтобы защитить ребенка:
– Я вызываю милицию!
– Мама, ты что? С ума сошла? – раздраженно прошипела Карина. – Это ко мне. Неужели не ясно?
Таня кретинизмом не страдала, поэтому довольно быстро сориентировалась, хотя все происходящее казалось фарсом. У ее дочери никак не могло быть такого кавалера! Да еще в шкафу! Да у нее вообще не могло быть никакого кавалера, так как Татьяна в ее возрасте еще прыгала в резиночки и пела гимн на пионерской линейке! Она чувствовала себя ограниченной дурой из какой-нибудь второсортной рекламы:
– А это кто у нас в шкафу?
– Водопроводчик…
Очень смешно. Если бы кто-то рассказал нечто подобное, она бы даже не улыбнулась. Тем более не хотелось улыбаться сейчас.
– А с каких пор твои гости входят через шкаф? – то ли пошутила, то ли попыталась доминировать в диалоге Татьяна. Ни то ни другое не получалось.
– А я барабашка! – глупо хихикнул детина.
– Это моль, – отмерла Карина и тоже радостно захихикала.
– А что жгли на кухне? – Таня благоразумно ушла от щекотливой темы, иначе можно было выяснить что-то совершенно неприглядное, после чего будет очень тяжело жить. Или противно. В общем, никаких оптимистичных последствий наличие в шкафу здорового мужика иметь не могло.
– Кира ужин жгла. Удачно, все сгорело, – улыбнулся парень. Если бы он не вылез из дочкиного шкафа, его вполне можно было бы посчитать приличным и даже приятным человеком.
– Кто такая Кира? – Татьяна потерла лоб, соображая, как бы выпроводить гостя, чтобы никто не обиделся.
– Жбан меня так называет, – неожиданно сексуальным голосом мурлыкнула дочь. Интонации были предназначены явно не для маменьки, озадаченным столбом стоявшей на пороге.
– Жбан? – Только хмыря с уголовной кличкой ей и не хватало. Татьяна тоскливо закатила глаза и поморщилась.
– Жбанов Антон, – отрапортовал парень. – Учусь в Кириной школе.
Судя по габаритам, он был даже не второгодником. Чтобы при такой комплекции и щетине все еще оставаться школьником, надо было сидеть в каждом классе года по три. Очень здорово. Ведеркина накаркала.
Всегда приятно найти виноватого, и особенно приятно, когда виноват кто-то другой, а не ты. Не уследила, не поняла… Глупости педагогические. Как она могла не уследить, когда дочь всегда все рассказывала. И как уследить, когда приползаешь с работы поздно вечером. Кто-то ведь должен зарабатывать деньги!
– И давно учитесь? – язвительно подколола Антона хозяйка. – Много ли осталось?
– Так все, заканчиваю уже, – простодушно улыбнулся мальчик. «Хотя какой он мальчик! Центнер мышц с глазами и кое-чем еще, о чем Карише знать еще рано. Ужасно было даже мысль допустить, что она уже давным-давно все знает. В тринадцать-то лет!»
– Поздравляю. – Татьяна начала заводиться. В конце концов – она в этом доме главная, а дочери до совершеннолетия еще жить и жить. Седьмой класс, какие мальчики. Тьфу, мужики. Мальчики-то – бог с ними, пусть будут. Цветы, кино, конфеты. Но не этот лось в шкафу! И вообще, раз он в шкафу, то что-то здесь нечисто.
– Пойду я, пожалуй, – смутился Антон. Скорее всего, он разглядел на лице подружкиной мамы нечто такое, что подсказало ему правильную линию поведения.
– Счастливо, – кивнула Татьяна.
– Я провожу. – Карина соскользнула со стула и проворно метнулась за бойфрендом.
– До двери, – жестко сказала Таня. – У меня к тебе дело.
Всем было ясно, какое у нее «дело». В коридоре шуршали, возились и шептались.
«Прощаются», – растерянно подумала Татьяна, не понимая, стоит ли вмешиваться. Дочь не простит. А что, если она сейчас тоже одевается, собираясь продемонстрировать юношеский максимализм и не подчиниться. Переходный возраст – самое время для таких экспериментов.
– Чего в темноте стоишь? – независимым тоном спросила дочь, промаршировав мимо по коридору в кухню. Напряжение отпустило: пока еще слушается.
– Кто это был? – Татьяна вошла следом за Кариной и демонстративно помахала руками, разгоняя остатки дыма.
– Мам, рано тебе еще для склероза. Антон Жбанов, он же сам сказал.
– Антон Жбанов – это не объяснение. Тут мог быть Ваня Иванов, Федя Пупкин и Махмуд Махмудов! Это ни о чем мне не говорит! Кто такой этот Жбанов и почему ты затолкала его в шкаф, как грязные колготки? Кстати, может быть, хотя бы необходимость прятать в шкафу мужиков поможет тебе научиться стирать белье, а не складировать его в углах.
Дочь надулась и понуро села у холодильника. Это место было самым удобным в их маленькой кухоньке. Повернувшись спиной в угол, можно было чувствовать себя защищенной. Именно из этой позиции Татьяна заводила тягостные воспитательные монологи и выясняла отношения. Сейчас любимое место оккупировала Карина.
– Не смей молчать, когда я спрашиваю. Я имею право знать, что у нас делают твои друзья!
– А что? Я не имею права привести друзей?
– Имеешь. Но если нет никакого криминала, зачем ты его в шкаф запихнула?
– Может, мы в прятки играли. И вообще, в этом ты вся – сразу начинаешь думать про меня гадости!
– Если ты немедленно не скажешь мне, кто такой этот Жбанов, я завтра пойду выяснять подробности в школу! – взвизгнула Татьяна. Ей было противно и стыдно, а еще раздражало бессилие, словно она была крохотной мышкой, пытающейся в одиночку прорыть туннель под Ла-Маншем.
– Он из одиннадцатого «Б», – вздохнула дочь и снова с видом оскорбленной принцессы задрала подбородок.
– Второгодник?
– Почему? – Видимо, все, что касалось драгоценного Жбанова, было ей близко. Мамино предположение Карину явно обидело. Уже хорошо. – Не отличник, конечно, но и не двоечник!
– Из одиннадцатого? А почему он такой… такой… – Татьяна замялась, подбирая нужное слово. В голову лезла всякая дрянь: брутальный, волосатый, сексуальный… – Почему он такой крупный?
Карина пожала плечами. Действительно, откуда ей знать – почему?
– У вас с ним что-то было? – отважилась наконец одуревшая от событий мать на самый главный вопрос.
– Не было у нас ничего! – Карина так горестно это выпалила, что сразу стало ясно: ничего на самом деле не было, но она об этом страшно сожалеет.
– Ах, какое горе, – лицемерно посочувствовала мать. – А что ж так? Я помешала?