Картина, в принципе, была понятна даже неспециалисту. Пара «спитфайеров» зашла со стороны солнца и, пользуясь преимуществом в высоте, атаковала «мессершмитты» прикрытия. Атака получилась не то чтобы совсем удачная, но и не безрезультатная. Один из немецких истребителей, сильно дымя, разворачивался со снижением и явно намерен был тянуть к аэродрому. Судя по тому, что открытого огня видно не было, и управления он не потерял, шансы у пилота имелись. Остальные три машины развернулись и тоже набирали высоту, явно не желая оставлять англичан безнаказанными.
Английские пилоты, очевидно, боя принимать не жаждали. Хотя их самолеты и были вполне сравнимы с немецкими, но все же против восьми английских пулеметов «спитфайера» на немецких «эмилях» стояло по два пулемета и две пушки калибром двадцать миллиметров. Одно хорошее попадание – и хана. А главное, немцев было трое против двоих англичан, что сводило преимущество последних в количестве стволов к несерьезному минимуму. Поведение британцев было логичным.
А вот поведение немецких пилотов – нет. Колесников с неодобрением наблюдал, как «мессершмитты», вместо того, чтобы выполнять задачу по охране пассажирского самолета, азартно гнались за улепетывающими британцами. Вряд ли догонят, кстати. Самолеты одного класса, разработанные в одно и то же время, обладали и вполне сходными скоростными характеристиками. При этом у британцев уже имелась фора по высоте и дальности. Нет, не догонят.
– Уроды крылатые, – зло буркнул себе под нос молчаливый полковник, впервые с момента взлета открывший рот. Этого седого мужика, габаритами походившего на Геринга, с круглым, словно луна, лицом, во время посадки на дозаправку запихнули в самолет в нагрузку, как, впрочем, и еще четверых. В принципе, борт был предоставлен лично Колесникову, но отказывать на просьбу обратившегося к нему генерал-майора люфтваффе он не стал. В конце концов, можно понять мужика – зашивается, с трудом затыкая все дыры. Самолетов изначально недостаточно, а тут еще то потери, то незапланированные рейсы. Так что пусть их, тем более, если что, поболтать будет с кем, решил тогда адмирал и согласился.
– Это вы про кого? – отозвался подполковник-танкист, невысокий, но крепкий, жилистый.
– Про наших, не про британцев же. Они воюют, им положено нападать, никаких обид. А эти взяли – и свалили. Если сейчас кто-нибудь…
Что кто-нибудь, где-нибудь и как-нибудь уже началось, стало ясно буквально через секунду, когда пилот буквально швырнул самолет вправо. И почто сразу же его затрясло, вроде и несильно, но как-то… зло, иначе и не скажешь. Выглянув в иллюминатор, Колесников обнаружил в крыле две цепочки аккуратных дырок и понял, что британцы провели их, как котят. Пока два самолета отвлекали внимание эскорта, остальные атаковали охраняемую им штабную машину. А еще он понял, что это, похоже, все, конец его приключению.
Страха почему-то не было, а вот интерес к происходящему неожиданно присутствовал. Пока остальные бледнели, потели и вообще вели себя, как и положено нормальным людям, оказавшимся в центре мясорубки и неспособным предпринять что-либо осмысленное, Колесников, устроившись поудобнее, принялся наблюдать воздушный цирк. А посмотреть, кстати, было на что.
Пилоты «Кондора» отчаянно крутились, заставляя тяжелую машину выделывать совсем не положенные ей по статусу кульбиты. Британские летчики, в свою очередь, раз за разом заходили на цель, поливая ее огнем пулеметов. Однако самолет продолжал держаться, и крылья, на некоторых участках напоминающие изодранную кошкой скатерть, отваливаться пока не спешили. Сзади отчаянно огрызался из пулемета бортстрелок, не столько чтобы попасть, сколько пытаясь заставить истребители не приближаться и стрелять издали, а значит, менее точно. Надо сказать, у него получалось, хотя повреждения нарастали, а один раз пули, хлестнув по фюзеляжу, зацепили и тех, кто паниковал в салоне. Остро запахло кровью. Но главное, мечущийся и закладывающий глубокие виражи самолет медленно, но неуклонно терял высоту.
Потом кто-то из англичан сумел зацепить правый крайний двигатель «Кондора». Тот, к счастью, не загорелся, но моментально заглох, и Колесников, хоть и не пилотировал самолет, сразу почувствовал, что управлять им стало тяжелее. Британцы это тоже почувствовали, их атаки стали яростнее, и закономерно, что через пару минут им удалось поразить второй двигатель на этом же крыле. Тот сразу же вспыхнул, брызги кипящего масла окатили крыло, а некоторые долетели и до фюзеляжа, забрызгав иллюминатор. Колесников на миг даже отшатнулся, но быстро сообразил, что пожара не будет. Летчики успели перекрыть подачу топлива, а начавшее было разгораться пламя тут же сбило встречным напором воздуха, однако ситуация продолжала оставаться аховой.
Лишившись половины двигателей, самолет уже неспособен был маневрировать. Более того, он и в воздухе нормально держаться тоже не мог, все быстрее теряя высоту. Двигатели бешено выли, однако мощности все равно не хватало. Сейчас недавно могучая и красивая машина превратилась не более чем в легкую мишень, и британские пулеметы тут же прошлись по ней еще раз. В фюзеляже сразу же появилось множество дырок, кто-то заорал, а одна из пуль больно клюнула Колесникова в предплечье, однако эта атака внезапно оказалась последней. Колесников понял из-за чего почти сразу – вернулись немецкие истребители, и теперь в воздухе творилось черт-те что. А «Кондор» продолжал снижаться, и в воздухе все отчетливее пахло дымом.
Окончательно потеряв способность держаться в воздухе после отказа третьего двигателя, не выдержавшего перегрузки, самолет встретился с землей минут через пять. Пилоты боролись за жизнь до конца и, в конечном итоге, сделали многое. Они направили самолет прямо в мелководную речушку, и, воспользовавшись тем, что перед ними оказалось почти четверть километра прямого участка, смогли приводниться. Самолет опустившимся против всех правил хвостом распорол зеркальную гладь, и это смягчило удар. В результате, когда он с шумом плюхнулся, скорость была уже невелика. Промчавшись по реке, Кондор вылетел на песчаную косу, да там и замер. Языки пламени пока еще лениво, но все более уверенно лизали обшивку.
Из всех, кто находился в салоне, адмирал оказался единственным, кто остался в состоянии двигаться. Болела рука, но, судя по тому, что двигать он ею мог, ранение оказалось несерьезным. При посадке его сильно приложило, но это, опять же, было не смертельно. Остальные лежали кто где – последние атаки истребителя оказались крайне результативными. Только упитанный полковник хрипло стонал, ухитряясь все же зажимать дыру в груди, да ворочался в углу, пытаясь встать, какой-то хмырь в гражданском. Колесников не помнил, как его зовут.
Дверь заклинило, однако от двух мощных ударов ногой замок вылетел, и вся конструкция, на миг замерев, словно в раздумье, с отвратительным скрежетом вывалилась наружу. Колесников повернулся, чтобы вытащить раненого, но тут его едва не сбил с ног тот, гражданский. Видать, оклемался, а теперь в панике искал выход. Получив локтем и без того в отбитую грудь, адмирал едва не задохнулся от боли, но сумел не только устоять, но и не заорать вслед выпрыгнувшему из самолета придурку все, что думает по его поводу. Не хватало еще сейчас сбиться на русский матерный.
Полковника, мертвой хваткой зажимающего рану и упорно не теряющего сознание, он не только вытянул из самолета, но и, увязая в песке, оттащил от него метров на двадцать, после чего, шатаясь, вернулся. Наверное, зря, самолет мог вспыхнуть в любой момент, но бросать остальных казалось ему как-то не по-человечески. Проверил в салоне, но пассажиры были мертвы, английские пули буквально порубили их в фарш. Метнулся в хвост и обнаружил там висящего на ремнях стрелка. Живого и даже без видимых повреждений, но без сознания. И сразу же стало ясно, почему в последние минуты боя он не стрелял – ни одного патрона, истратил все, что было. Кое-как отцепил, поволок неожиданно тяжелого летуна через салон, оступаясь и пачкаясь в чужой крови, и буквально вытолкнул его наружу.
Холодная вода, в которую тот плюхнулся, моментально привела бортстрелка в чувство. Правда, шевелился он, как травленый страус, но это сейчас было неважно. Дверь в кабину пилотов оказалась не заперта, и адмирал уже волок оттуда командира экипажа. Тот был жив, отделавшись лишь переломанными ногами, и яростно ругался – похоже, от шока не чувствовал боли. Бортстрелок хоть и с трудом, но сумел принять его и поволок к полковнику, а Колесников уже за шиворот тащил второго пилота. Тот хрипел, на губах пузырилась кровь, похоже, были сломаны ребра и повреждены легкие, но если доживет до госпиталя, есть шанс, что выживет. А больше в самолете никто не уцелел.
Успели они вовремя. «Кондор» до последнего сопротивлялся огню, но потом вспыхнул весь и сразу. Пыхнуло жаром, но они были уже достаточно далеко и перевязывали раненых. О собственной руке Колесников вспомнил уже под конец и, распоров рукав, понял, что ему повезло – пуля всего лишь рассекла кожу и слегка повредила мышцу. Сейчас, когда адреналиновый задор начал уходить, болело все это зверски, но реального вреда было немного. Шрам останется, и только. Неприятно – но совсем не смертельно.
Успели они вовремя. «Кондор» до последнего сопротивлялся огню, но потом вспыхнул весь и сразу. Пыхнуло жаром, но они были уже достаточно далеко и перевязывали раненых. О собственной руке Колесников вспомнил уже под конец и, распоров рукав, понял, что ему повезло – пуля всего лишь рассекла кожу и слегка повредила мышцу. Сейчас, когда адреналиновый задор начал уходить, болело все это зверски, но реального вреда было немного. Шрам останется, и только. Неприятно – но совсем не смертельно.
Их нашли через полтора часа. Вылетел на высокий берег грузовик, набитый солдатами, и уже через минуту спасшихся окружили. Правда, кто перед ними, разобрались почти сразу, так что не обошлось без инцидентов. И все остались живы, даже полковник…
Вице-адмирал Марсель-Брюно Жансуль Колесникову не нравился. Бывает такое, когда тебя раздражает в человеке буквально все, от двойного имени до манеры держаться, причем такое отношение иррационально. Вроде бы ничего этот человек тебе лично не сделал. Ну, участвовал в охоте на «Адмирала Шпее», но там многие отметились. Да и вообще, война – она на то и война, и каждый делает в ней свою работу. Так что обижаться на врага глупо, его надо просто побеждать. Однако вот не нравился он Колесникову – хоть тресни. Может, дело было в том, что ему вообще не нравились французы?
И ведь никуда не денешься, надо вести себя максимально корректно. Да, Франция побеждена, однако Германии и лично ему, Колесникову, нужен ее флот. Целый, а не на дне какой-нибудь занюханной бухты, и от того, как сложится разговор, фактически зависит исход кампании на море. А под командованием Жансуля оказалась наиболее мощная и боеспособная часть французского флота, это приходилось учитывать.
Сейчас здесь, в гавани базы Мерс-эль-Кебир, что во французском Алжире, собралась внушительная сила. Два новейших линейных крейсера, два устаревших, но все еще мощных линкора-дредноута, построенных для той, прошлой войны, эсминцы, подводные лодки и даже гидроавиатранспорт. Боевая ценность последнего в реалиях новой войны выглядела сомнительно, однако у немцев с авианесущими кораблями дела обстояли пока что и вовсе плачевно. В подобной ситуации не следовало отказываться даже от столь сомнительного приобретения. Вот только удастся ли наложить на все это богатство лапу, оставалось под большим вопросом.
Как он сюда добирался – это отдельная история. В штаб-то его доставили без проблем, завезя предварительно в госпиталь, где мрачный врач обработал рану, зашил ее и заявил о необходимости госпитализации. Непреклонно так заявил. Сопровождающий его штабной офицер в чине подполковника горячо поддержал эту идею, которая разом снимала с него ответственность и, кроме того, избавляла от хлопот, связанных с незапланированным высоким гостем. Хорошо еще, удалось связаться с Берлином, причем выйти непосредственно на Гиммлера. Тот выслушал, затребовал к телефону штабного и даже не орал, но, судя по тому, как с каждой секундой все больше и больше покрывался каплями пота лоб обнаглевшего не по чину подпола, тот всерьез опасался за целостность своего организма. И на врача он орал, как потерпевший, Колесникову даже стало немного стыдно за него. Хотя, с другой стороны, тот тоже должен понимать, что не всегда его мнение – истина в последней инстанции, не ребенок, чай.
После образцово-показательной порки все задвигалось с утроенной скоростью. Всего два часа – и они уже были на аэродроме, а перед этим навели шороху в штабе. Там не знали, чем отправить дорогого гостя поскорее и подальше. Самолетов вроде «Кондора» у них просто не имелось.
Пришлось импровизировать. Здесь базировалось несколько двухместных сто десятых «мессершмиттов». Правда, местное командование люфтваффе страшно не хотело отдавать один из них, но звонок Герингу, который уже был в курсе их приключений, решил вопрос. В два счета договорившись о том, что адмирал не станет во всеуслышание поднимать вопрос о позорно прошляпившем врага истребительном прикрытии, а Геринг, соответственно, жестоко их накажет своей властью, Колесников поднял вопрос о транспорте. Начальство, которому совсем не хотелось получать по шапке за срыв ответственной миссии по вине своих людей, грозно рыкнуло в телефон – и вопрос моментально решился.
И вот он здесь, сидит напротив французского адмирала. А тот пытается сохранить лицо – для побежденного, хорошо это осознающего, держится, надо признать, неплохо. И надо его убедить, иначе все кончится, как и в прошлый раз.
– …Итак, вы предлагаете мне передать корабли Германии. Вам не кажется, что это несколько… самонадеянно и идет вразрез с честью французского офицера?
– Вы не правы по всем пунктам, – усмехнулся Колесников. Времени оставалось совсем немного, и необходимость тратить его на разговоры страшно раздражала.
– Вот как? И в чем же это заключается?
– А во всем, – Колесников откинулся в кресле и посмотрел на собеседника, стараясь, чтобы взгляд его выглядел максимально безмятежным. – Для начала, я не предлагаю вам передавать корабли. Нас вполне устроит, если они просто сохранятся. В конце концов, сегодня мы враги, а завтра, может статься, будем союзниками.
– Вот как? – Жансуль (Колесникова так и подмывало назвать его Жульеном) удивленно приподнял бровь. Лицо его приобрело несколько комичное выражение. – После того, как вы на нас напали…
– Мы на вас не нападали, – жестко ответил Колесников-Лютьенс. – Это ваша страна объявила войну Германии.
– Вы нас вынудили.
– Не мы, а британцы, – меланхолично отозвался Колесников, рассматривая ноготь большого пальца. Обычно он старался держать их безупречно ухоженными, но приключения последних суток этому не способствовали. – Им, видите ли, не нравилось, что мы объявили войну Польше. Ну а ваше правительство отреагировало, как щенок, радостно повизгивая. И кто вам теперь доктор?
Идиома была из будущего, но француз понял и надулся как мышь на крупу.
– Вам не следовало трогать поляков.
– И почему? Вообще-то хамство терпеть – это не в правилах великой державы.
– Вы считаете Германию великой державой?
– Ну, Франции мы это уже доказали, – с улыбкой ответил Колесников. Тоньше надо быть, тоньше, но не мог удержаться от укола. – И потом, это британцы переманили нашего союзника, получившего, кстати, от наших и ваших щедрот кусок Чехословакии. И что нам оставалось делать? Ждать, когда пшеки нападут? Что они будут творить, мы видели. Своих граждан немецкого происхождения они просто вырезали.
– Это пропаганда.
– Это правда. Впрочем, можете не верить, данный факт ничего не меняет. Есть у русских поговорка: две собаки дерутся, третья – не мешай. Вы решили вмешаться, и вот результат. Островитяне снова отсиживаются за проливами, а убивают в результате французов. Вас предали, адмирал.
– А Эльзас и Лотарингия?
– А что Эльзас и Лотарингия? Это земли, которые Германия считала своими, ну а вы – своими. Бывает. Открою вам страшную тайну, адмирал. Если бы вы попытались их защитить, Германия бы немедленно отступила. Мы тогда вас просто боялись. Но ваши политики испугались сильнее, и вот результат. За их ошибки гибнут простые солдаты, и ваши, и наши. И я хочу как можно скорее прекратить эту бойню. Причем я не одинок, так думают многие, включая фюрера. Обратите внимание, вам предложили мир, когда проще было добить. Так что Франция в будущем вполне может оказаться союзником Германии. Кто знает, может, и Париж удастся вернуть.
– Сладко поете.
– Как умею. И в продолжение темы. Самонадеянностью здесь не пахнет. Просто потому, что в противном случае через несколько дней ваш флот перестанет существовать.
– Это еще почему? – вскинулся француз.
– По данным нашей разведки, адмирал, британский флот приступил к операции «Катапульта». Сюда идет эскадра. Два линкора, линейный крейсер «Худ», один или два авианосца, крейсера и эсминцы. Возможно, подводные лодки, но в последнем я не уверен. Их задача захватить или уничтожить ваши корабли прежде, чем до них доберемся мы. Вот такие у вас союзники.
– Я вам не верю, – голос Жансуля звучал ровно, однако в глаза собеседнику он не смотрел. «Во все-то ты веришь и ни разу по поводу моральных качеств британцев не обманываешься», – цинично подумал Колесников. Все, теперь надо дожимать, но – не пережать.
– Не верьте, – пожал он плечами. – Хотите, расскажу, как все будет дальше? Они придут, засыплют минами фарватер и потребуют сдаться. Вы постараетесь тянуть время, просто чтобы не брать на себя ответственность, а ваше командование будет молчать – им тоже не хочется оказаться виноватыми. Потом, когда выйдет срок ультиматума, а возможно, и раньше, британские корабли откроют огонь. У них меньше вымпелов, но больше калибры, и ваши неподвижные линкоры в гавани они расстреляют, как мишени. А может, и этого делать не станут. Просто поднимут в воздух самолеты и разбомбят вас. Нормальной системы ПВО на вашей базе еще нет, так что для самолетов с авианосцев это будет так, тренировочный вылет.