Зачем-то Галя зашла в ванную, потом на кухню. Выглянула в окно. Вывеска «Севера» продолжала играть переливами света, хотя утреннее солнце изрядно притушило рекламные отблески.
Галя криво усмехнулась и пошла одеваться, словно собиралась на работу. Взяла сумочку, вернулась на кухню. Плита в доме была электрическая, но все же в ящике кухонного стола, на случай перебоев с электричеством, хранились спички и свечи. Коробок Галя положила в сумку вместе с кошельком. Вышла на улицу, привычно отсчитав ногами шестнадцать лестничных пролетов. Тяжело было идти, мучила одышка, но Галя ни разу не остановилась передохнуть. На улице аккуратно дошла до перехода и вернулась обратно по той стороне проспекта, к дверям фирменного магазина «Север».
Магазин только что открылся, но внутри не оказалось ни единого покупателя. Оно и понятно, по утрам в такие места никто не ходит.
Галя вошла, остановилась, тупо разглядывая витрину. Зачем-то ведь она сюда стремилась? И спички захватила…
Ряды тортов и пирожных: кремовых, фруктовых, заварных… Прежде такого изобилия в продаже не бывало. Единственный на весь город магазин «Север» по утрам брался штурмом. А теперь, вот оно, на-те… на погибель сладкоежкам.
Страшный, безысходный сон никак не кончался.
Продавщица, из молодых, профессионально приветливо улыбнулась Галине, выждала с полминуты, потом произнесла дежурную фразу:
– Они все свеженькие. Машину двадцать минут как разгрузили. Вчерашних тортов у нас не бывает. Выбрали что-нибудь?
– Вот этот, – сомнамбулически произнесла Галя, ткнув пальцем в сторону полуторакилограммового красавца. – И этот – тоже.
ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!
Худосочные гурмэ, гоняющие серебряной вилочкой по блюдцу севрского фарфора изящно почищенную морковинку, не имеют никакого отношения к великому искусству чревоугодия. Гурманы ближе подошли к постижению идеала, но их убивает сложность рецептов, многокомпонентные соуса, редкостные специи и невиданная точность приготовления, от которой зачастую зависит результат.
Истинный шедевр всегда готовится просто, в один прием. Еды должно быть много, очень много, чтобы можно было отвалиться от стола, сыто отдуваясь и довольно цыкая зубом. И, конечно, настоящее пиршество никогда не происходит в одиночестве. Пировать в одиночку – кому такое в голову придет? Поэтому раскладка следующего блюда будет на две порции.
Идем в магазин и покупаем голень индейки – две штуки. Голени выбираем самые большие, так что вместе они тянут на два с половиной килограмма. Дома моем эти окорока и, не размораживая, укладываем валетом в гусятницу. Чистим четыре самых больших головки чеснока (головки, а не зубчика!), бросаем поверх индейки. Чистим два килограмма картошки, крупные картофелины разрезаем пополам и укладываем туда же. Солим, если угодно, посыпаем какой-либо зеленью, плотно закрываем крышкой и ставим в сильно разогретую духовку, где и оставляем на два часа. Главное – ни единой капли воды или масла. Ничего чужеродного, все только свое. Через два часа, когда картошка слегка подрумянится, а индейка станет мягкой, вытаскиваем гусятницу из духовки, ждем, пока индейка остынет настолько, что в нее можно будет вонзить зубы, не рискуя спалить язык, и приступаем к трапезе. Правой рукой берем за кость голень и откусываем от нее помногу. Левой поочередно хватаем печеные картофелины или стакан с красным вином. Я рекомендую «Вье пап», но ежели у вас нет настоящих гасконских вин, то сойдет и кьянти. Да, еще будет нужна ложка, можно чайная, чтобы время от времени вытаскивать и отправлять в рот зубчики печеного чеснока.
Остальное всякий оценит сам.
ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!
Ника Батхен Детское время
Тощий дроид, шатаясь, бродил по пустому кафе. В окна дула метель, сквозь разбитые стекла нанесло снега, не осталось ни одного целого столика и ни крошки съестного – что не растащили люди, подобрало питерское зверье. «Яблочко» у бедолаги должно было разрядиться с год назад, но, похоже, дроиду перепадала кой-какая органика. Сим-Симыч поморщился. Хорошо, если выродок кибертехники ел деревяшки, крыс или дохлых кошек – случалось и с трупов состреливать дураков. В дроидов – переносчиков чумки кэп не верил, но оставшиеся без хозяев, дезориентированные биомеханизмы зверели. Могли и напасть.
На ствол скорострела, показавшийся из пролома, дроид не среагировал. Он лавировал между столиками, наклонялся к каждому, по-лакейски изогнув спину, и что-то льстивое бормотал – не иначе, спрашивал: что угодно дамам и господам? Выстрел развернул нелепое тело к стойке, уронил на промерзший пол. Добивать бедолагу Сим-Симыч не стал – дроиды не чувствуют боли, а патроны нынче в цене.
Перешагнув через грязные зубья стекла, кэп вошел в кафе, осторожно присел на диванчик, когда-то бывший зеленым. Мальчишкой он любил забегать сюда по субботам с друзьями, угоститься разноцветным мороженым в старомодных креманках – дроидов еще не было, каждый сам нес от стойки покрытое испариной лакомство. Они медленно слизывали тающую вкуснятину с ложечек, болтали про космос, девочек и робототехнику, мечтали наперебой – кто кем станет. Не стали. Полного огней и витрин города Петрограда тоже не стало, и маленького кафе, и семьи.
В Чумной год погибла половина взрослых и все дети до семи лет. Старики выживали чаще и выздоравливали полностью, молодые сплошь и рядом оставались дергунами или дураками, уцелевшие малыши становились разносчиками заразы. Тех, кого пощадила болезнь, добили морозы, голод и радиация – поняв, что справиться с эпидемией невозможно, правительство сбросило бомбы на три очага. Границы областей окружили кордонами, нерассуждающие солдаты-дроиды стреляли во всех, кто пытался пробраться наружу. Болтали, что защита помогла мало и в центральной России творится такой же ад. Величественное «говорит Москва» до сих пор раздавалось в эфире, но вещание велось из Новосибирска. От Европы вестей не слышали, Штаты изредка пробивались сквозь помехи. Уцелела одна Австралия – звонкий крик кукабарры каждое утро возвещал: «Мы живы». На Чапыгинской телевышке четыре часа в сутки работало «Радио Петроград», по утрам и вечерам в уцелевших квартирах люди собирались у радиоточек – и это было единственным, что объединяло горожан.
Самому Сим-Симычу хорошо повезло, он заболел одним из первых, когда еще работали больницы, были врачи и лекарства. И отделался легко – тиком на правой щеке. Жену Машу сбила машина во время бегства, сын был с ней – это тоже оказалось удачей. Когда блокада замкнулась, бригады стали отстреливать калек, больных, детей, а заодно и отцов, которые пробовали защитить семьи.
Умереть от голода кэп не боялся – катер «Пушкин», когда-то игрушка для туристов, оказался спасением Сим-Симыча и его разношерстной команды. Речной транспорт остался единственным транспортом в городе, на катерах и лодках по каналам перевозили грузы, товары и немногих безрассудных пассажиров. Претендентов на плавсредства тоже хватало, но до сих пор команда отбивалась успешно. С «яблочками» было сложнее – уцелевшие запасы аккумуляторов подходили к концу, поговаривали, что через пару лет всем придется перестраивать моторы под топки. Но пока что катера плавали, радио бормотало, а по Невскому пару раз в день проезжали уцелевшие наномобили. Жизнь тянулась своим чередом.
На зиму катер пришвартовался у Петропавловки. Под охраной съезжинских братков можно было не беспокоиться, что какой-нибудь шустрый воришка снимет стекла, открутит ручки или вытащит «яблочко» из гнезда. Стоять в Гавани выходило дешевле, но василеостровские пацаны были в доле с портовыми, тамошние суда грабили, а случалось, и угоняли. Пока держался лед, команда промышляла кто где – механик Муха перебирал моторы и чинил уцелевшую технику, силач Илья разгребал завалы, Тим и Серый охраняли торговок на Сытном рынке, бывший ветеринар Шурик подрабатывал квартальным врачом, брался даже за операции – никого лучше от Зоопарка до Большого проспекта не выжило.
Сам Сим-Симыч мог бы, свесив ноги, всю зиму сидеть на сундуке – бывшая коммуналка, где поселилась команда, принадлежала ему, катер тоже, артель выбрала его старостой и отстегивала двойную долю от общака. Но он знал, как легко от безделья пропадает охота жить, как просто ослабеть, потерять власть, имущество, а следом и сдохнуть в одиночестве, как перемерли друзья и соседи. Поэтому кэп ходил на промысел – обшаривал дальние, заброшенные кварталы, искал «яблочки», инструменты, уцелевшую технику. Действовал осторожно, чтобы не попасть на глаза бригадам, выбирал старые заводы, пустые дома, гаражи. Сама жизнь уже четыре года потеряла для него смысл, но умирать просто так Сим-Симычу казалось расточительной глупостью. В загробную жизнь он не верил.
* * *От Крестовского острова до Съезжинской пехать порядочно – через парк, вдоль проспекта, огибая фонящую воронку бывшего стадиона. Над головой круглилось черное, полное колючих звезд небо – городской свет больше не мешал им. Холод усилился, Сим-Симыч успел замерзнуть, на чем свет браня ветхий полушубок. Проход через Крестовский мост стоил горсть табака, соли, луковицу или патрон – тролли устроились хорошо и плевать хотели на возмущение горожан. На Большом проспекте по тротуарам бугрились сугробы, посреди улицы серела протоптанная десятками ног тропка. У приземистого, похожего на склеп кинотеатра «Молния» толпился народ, вывеска тускло мерцала – не иначе старик Гургенов починил аппарат. Наморщив лоб, Сим-Симыч попробовал вспомнить, когда он в последний раз видел фильм, – и не вспомнил. Сходить, что ли? Суета это все, Семен.
От Крестовского острова до Съезжинской пехать порядочно – через парк, вдоль проспекта, огибая фонящую воронку бывшего стадиона. Над головой круглилось черное, полное колючих звезд небо – городской свет больше не мешал им. Холод усилился, Сим-Симыч успел замерзнуть, на чем свет браня ветхий полушубок. Проход через Крестовский мост стоил горсть табака, соли, луковицу или патрон – тролли устроились хорошо и плевать хотели на возмущение горожан. На Большом проспекте по тротуарам бугрились сугробы, посреди улицы серела протоптанная десятками ног тропка. У приземистого, похожего на склеп кинотеатра «Молния» толпился народ, вывеска тускло мерцала – не иначе старик Гургенов починил аппарат. Наморщив лоб, Сим-Симыч попробовал вспомнить, когда он в последний раз видел фильм, – и не вспомнил. Сходить, что ли? Суета это все, Семен.
Окна квартиры едва светились. По молчаливому уговору, энергию экономили, обходясь для бытовых нужд лучиной или коптилками. Оглядевшись – не привязались ли чужаки, – Сим-Симыч нажал код, поднялся на пятый этаж, задыхаясь от крутизны черной лестницы, и открыл дверь магнитным ключом. Силач Илья уже вернулся с работ. С ним была женщина.
От возмущения у кэпа не нашлось слов – приводить посторонних в дом запрещалось, и якшаться с бабами тоже. Где женщины – там ссоры, драки, лишние хлопоты. А потом она забрюхатеет, родит, потому что выкидыш устраивать некому, придет бригада, ликвидирует сосунка и всю честную компанию заодно. Позволить себе растить детей в изоляторах могли только крупные квартальные общины. Мужики из команды по нужде стучались к торговкам с Сытного – те охотно пособляли за небольшую плату. Но чтобы в дом?!
Насупленный Илья поманил командира в коридор.
– Она в подвале сидела, ребята откопали. Припас, вещички – все забрали, зашибить хотели.
– И зашибли бы, – мрачно отозвался Сим-Симыч. – Без жилья и припаса зиму не пережить, только мучиться будет зря.
– Жалко их, – вздохнул Илья. – Пропадут.
– Их? – взвился Сим-Симыч. – Сколько ты сюда баб приволок, дурень?
Илья помотал головой. По его виноватому лицу было видно – дело не в бабах. Сим-Симыч смягчился:
– Давай, колись! Кореша, что ли, встретил?
– Не-а. Сюзанну.
Эту, что ли, клячу Сюзанной зовут? Имя совершенно не подходило бледной, полуседой женщине.
Легкий, скачущий топоток раздался из кухни. Не веря своим ушам, Сим-Симыч шагнул туда. По несвежему линолеуму катился маленький красный мяч. А за ним прыгала девочка. Живая девочка, не старше трех лет. Белокурые кудри, голубые кукольные глаза, неумытые розовые щечки, пухлые ножки в желтых ботиночках, платье в цветочек с белым воротничком. Она беззвучно смеялась, пытаясь поймать мяч. Увидев чужого, малышка не испугалась. Подбежала, уставилась снизу вверх и – Сим-Симыч не успел среагировать – ухватила его за палец потной ладошкой.
– Дя-дя! При-вет!
…Иммунитет к чумке держится около года. Если девчонка заразна, это конец!
– Моя дочь здорова. Мы два года не выходили к людям, – спокойно, даже слишком спокойно произнесла женщина. – Вот, смотрите!
Перочинный ножик полоснул кожу запястья. На пол закапала чистая красная кровь. У больных она с первого дня становилась густой, почти черной.
– Вы переболели? Давно? – выпалил Сим-Симыч, лихорадочно вспоминая все, что помнил об эпидемии.
– С божьей помощью болезнь миновала нас, – глаза женщины вспыхнули.
– Если б бог помогал людям, он бы не выпустил ад на землю, – пробормотал Сим-Симыч и выругался, не стесняясь ребенка. – Убирайтесь отсюда, пока я вас не пристрелил.
– Мы погибнем, – сказала женщина.
– Это не мое дело!
За прошедшие годы кэп научился жестокости. Он убивал беспредельцев и психов, валил собак и ел их, выковыривал из черепов дроидов годные «яблочки». Выставлял из команды на верную смерть – за воровство, за драки, за бесполезность. Случалось и добивать безнадежных. Зачем щадить чужую бабу?
Притихшая девочка отпустила его руку. От ребенка пахло конфетами и сладким шампунем. С ума сойти – откуда сейчас шампунь? И хорошая такая малышка – ни капризов, ни слез… Нет, нельзя.
– Я кому сказал – убирайтесь!
Лицо женщины стало отчаянным, худые кулаки сжались:
– Я была старшим менеджером станции «Горьковская» и имела доступ ко всем служебным помещениям. У меня есть коды.
– Докажи!
– Дайте мне бумагу и ручку.
– Обойдешься, бумагу на тебя тратить. – Сим-Симыч протянул женщине обгорелую щепку лучины. Она отбросила назад длинные волосы, зажмурилась на секунду и уверенно стала рисовать на столешнице схему станции. Вестибюль, эскалаторы, платформа, депо, служебные помещения.
– Там, за вагонами, склад. Три ряда дверей – на служебке, в депо и на складе. Без кода вы его не возьмете, только гранатами. А взрывы повредят «яблочки» и оставшуюся там технику.
В задумчивости Сим-Симыч погладил щеку, унимая надоедливый тик: склад метро – это не один десяток, а то и не одна сотня «яблочек», по нынешним временам богатство.
– Думаете взять коды силой? – женщина засмеялась коротко и обидно. – Обману – мне терять нечего, а вас зажмет между дверями или смоет пожаркой. По-хорошему выгодней – вы получите «яблочки», мы останемся живы. Не хотите – уйдем. И, поверьте, найдем, кому предложить…
Насупленный Илья подвинулся ближе к женщине, большая рука дернулась – приобнять, – но так и не легла на угловатое плечо, обтянутое шерстяным свитером. Очевидно – уйдут они вместе.
– Зачем силой? Самые правильные решения – простые решения. Ментоскоп – и готово дело, все скажешь, что хочешь и что не хочешь.
Женщина слегка побледнела, заозиралась, прикидывая расстояние до дверей. Повинуясь безмолвному приказу, девочка подбежала к матери, ухватилась за подол.
– К сожалению, у нас такой техники нет, – как ни в чем не бывало продолжил Сим-Симыч. – Подожди, пусть решает команда.
Из мужиков первым явился Муха, на удивление трезвый. Узнав о ребенке, он среагировал моментально – и совсем не так, как ожидал кэп. Старый брюзга, брызжа слюной из перекошенного рта, заявил, что скорей сдохнет сам, трать-тарарать, чем отпустит на холодную улицу, так ее, малыша, что он, трампамам, мужик, а не покрышка от гальюна, а чумкой два раза не болеют. Тим и Серый, синхронно пожав накачанными плечами, отнеслись к новости безразлично – «яблочки» годно, будет на чем катер гонять, лодочку прикупить, жратвы хорошей, выпивки старой, а не самогона с Малой Пушкарской. Здорово ли дите – пусть наш лепила решает. Если неладно что – тут же сами пристрелим. А на нет и суда нет.
Пухлый, улыбчивый Шурик потянулся к ребенку с искренним любопытством – вблизи видеть живых детей, родившихся после Чумного года, ему еще не доводилось. То и дело суетливо вздергивая непослушные рукава рубахи, он осмотрел малышку с ног до головы, помял живот, потрогал шею, попросил раскрыть рот и последить за пальцем. Белокурая Сюзанна подчинялась ветеринару безропотно, закашлялась, когда тот полез ложечкой в горло, но и здесь не заплакала. Когда ее отпустили – метнулась к матери, повисла на шее, крепко вцепившись ручками в свитер и спрятав лицо.
– Совершенно здоровый, спокойный, упитанный ребенок, – констатировал Шурик, намыливая над тазиком короткопалые руки. – По-хорошему бы сдать анализ крови, сделать рентген, но я ничего криминального не нахожу.
Мрачный Сим-Симыч поглядел на команду и сплюнул на пол, предчувствуя недоброе. Но решение было принято.
* * *Женщину звали Галей, она оказалась неразговорчива, расторопна, услужлива и в то же время отстранена от всех. Единственное, что всерьез интересовало ее, зажигало весельем тусклые, желтоватые глаза, – девочка. Чтобы снизить риск заражения – мало ли кто что на ногах принесет, – им отгородили отдельную комнату с лоджией, мужики туда не входили, а Сюзанну не выпускали наружу. По вечерам, когда темнело, Галя открывала балконную дверь и выпускала малышку подышать свежим морозным воздухом, посмотреть на улицу.
Днем женщина хлопотала, как птичка, – перестирывала груды белья, яростно колотя рубахами и кальсонами по старинной стиральной доске, которую сама же приволокла с чердака, отмывала загаженные полы, возилась на кухне. Из консервов, затхлых круп, грубой муки, подмороженных овощей, птиц и пойманной в Неве рыбы она творила нечто сногсшибательное. Как дразнили аппетит поджаристые окуньки, золотистой грудой возвышаясь на блюде, как шипели на чугунной сковороде пышные, кисловатые ржаные лепешки, как булькала и оглушительно пахла шурпа из голубей – кто б мог подумать, чертовски вкусно! Завтраки и обеды были у команды не в чести, но ежедневно в восемь вечера, по радио, мужики собирались вместе, неторопливо ели, слушали новости и скрипучую музыку с антикварных «пластов». Раньше кто-то неизменно запаздывал или отсутствовал, но стряпня новой жилички быстро приучила к порядку.