Нета. Ты мегера. (Шумно падает на подушки.)
Лёня. Может быть…
Лика. Да, да. Да, да. Будь добр.
Лёня. Может, я приду в другой раз?
Лика (разочарованно). Как сам знаешь.
Лёня устремляется к выходу, исчезает. Лика со вздохом поднимается, чтобы идти к младенцу. Успевает дойти до дверей, и в это время входят Оля и Саша.
Лика. Ребенок уже надорвался, где ты шлёндраешь?
Оля. Мы с папочкой беседовали.
Лика. Тут к тебе приходил некто Лёня.
Оля. А, из нашего класса. Винограшка, что ли? Делать ему нечего. (Убегает к ребенку.)
Лика (обращаясь к Саше). У нее, имей в виду, большие актерские способности. Она будет гореть на костре и изображать, что ей скучно.
Саша. Я прошу выделить мне комнату.
Лика. Снова он несет свое. Слушай! Зачем тебе эти дрова? Зачем бараки? Зачем палатки и керосинки? Какие такие у тебя дети? У тебя Оля, Сережка и Маша, у тебя внук Ляля, того гляди, Оля приведет мужа. Я же вижу, я не слепая! Что это за Лёня? Ты понимаешь? (В восторге.) Ты соображаешь, какой это Лёня?
Саша. Это же мой дом, имею я право…
Лика (перебивая). Имеешь полное право, Оле с мужем мы отдадим мою комнату, я переселюсь на кухню, поставим мой топчан, ты с Эрой, она многое поняла и живет тихо. Она тля, Саша! Эта тля слова не скажет больше.
Люба. А нас куда? Куда нас? Нас погонят, что ли?
Лика. Молчи, несчастье проклятое!
Саша. Ты даже не спросила, есть ли у меня фотография твоего внука.
Лика. А ты спросил, как Сережа и Машенька? У нас тоже есть их фотографии, Сережа играл на Новый год в детсаду старшего зайчика, а Машка, мы ей сшили снежинку.
Оля, пятясь, вывозит коляску.
Куда, куда! Ты покормила?
Оля, неопределенно махнув рукой, убегает с коляской.
Саша. Мама, там тоже ребенок, и это твой внук то же самое. Понимаешь?
Лика. То ли я ослепла окончательно, то ли она сменила шапку на берет, менингитку надела, что ли. А мой ли внук, я не знаю. И ты. И ты знаешь, что ничего не знаешь. Как сказал Сократ.
Саша. Мама, у меня нервы доведены до предела.
Лика. Я не знала, что из Оли выйдет такая самоотверженная мать. Стирает ночами.
Люба. Специально. Чтобы доказать нам, кто хозяин.
Лика. Видишь, как я живу?
Саша. Все-таки надо решать.
Лика. По-моему, она повезла показывать Ляльку этому Лёне. Слава богу, хоть кто-нибудь кому-нибудь в этом доме улыбнется, кроме Ляльки. В доме всегда должен быть малыш! И он нам один и улыбается, а мы ему. А то все время то мы ножницы и бритвы прячем, то веревки массово выкидываем, то валерьяновку на всю квартиру варим. Эрка ночами все ходит под предлогом помощи ребенку.
Люба. Да! Стучит ножищами.
Лика. Олечка плачет от любого замечания, ты слышишь, Саша?
Нета. Это ты от нее плачешь.
Люба. Ты ослепла от слез.
Лика. А Машка, она хохочет. Олечка на нее шипит: «тише», а она истерически хохочет, Олечка ей подзатыльник, поскольку Ляля спит, так она исступленно смеется и падает на пол!
Саша. А мы все улыбаемся дома. Тихо-тихо, Саныч не плачет совсем. Рая ему не дает. Саныч два зуба имеет. (Показывает пальцем на нижнюю челюсть.) Стоит уже. Крепкий. Стелим на пол одеяло. Спит пока в ящике за стульями. Днем на стульях сидим, а ночью он там спит. Коляска есть, кроватку уже некуда.
Люба. Оля бьет детей.
Лика. Молчи!
Нета. Шамол бучи!
Лика. Это не бьет, это шлепает. Она же одна с ними три вечера в неделю! Мать же учится! А это хулиганье руки помыть, ужинать ходит только с шестого крика. Трое детей у нее на руках, а ведь ее время еще не пришло! Нет! Вся наша жизнь тяжелый труд. Слезами залит мир безбрежный.
Нета (садится). Но день настанет неизбежный, неумолимый страшный суд!
Лика. О господи.
Нета (с силой). Перед фестивалем молодежи и студентов будут высылать тунеядцев и плесень из Москвы. Москву очистят от всей и всяческой нечисти. (С силой падает на подушку.)
Лика. Вот и вот. Видали?
Саша. Думается мне, что я знаю, кого отсюда надо вычистить.
Лика. Саша, это безобидно. Они никому не делают зла.
Нета. Высылают за разложенчество.
Лика. Ты говоришь это нам.
Люба. Как писал Маяковский: где «м» с хулиганом да сифилис.
Лика. Оля, например, всегда боялась их. Маленькая девочка, а как все понимала! Невинность похожа не неукрепленную крепость, писал Шодерло де Лакло.
Люба (Heme). Шашо будер шало буде шала букло.
Нета нетерпеливо машет рукой.
Лика. Да, укрепленная крепость – это приходит с годами.
Люба гордо кивает.
Вот Маринку – ту повыметут из Москвы за все ее дела. Обреют и вышлют в платке. За то, что она устраивала в своей квартире и что она сейчас там вытворяет, пока отец с матерью в Германии. Учиться не учится, время проводит на вечернем отделении, какой из нее педагог! А Оля сидит дома, стирает, готовит, едет с коляской в садик, свой в коляске, эти двое за коляску держатся. Прямо тебе картина Перова «Тройка»!
Входит милиционер.
Милиционер. Там было распахнуто, ключ в дверях (кладет ключ на стол).
Саша берет ключ, хочет положить в карман, но потом возвращает на стол.
Так. Коровина Ольга тридцать девятого года рождения здесь проживает?
Лика (кричит). Саша! Саша! Я слепа! Где ты?
Саша. А в чем дело?
Милиционер. Коровина Ольга Александровна.
Саша. Я ее отец, а ее в настоящее время нет.
Люба. Она уехала, вам сказано. Пожилому человеку плохо, врача! Моя мама большевик, орденоносец, партийная кличка Муся. Лика, так надо. Мама, лежи. Это чистят Москву. Так мы и думали. Наше дело правое. За Олей пришли. Ее жаль, но что поделать.
Лика (пронзительно). В чем дело? Я ни шута не вижу, кто пришел? Оля ушла к мужу.
Входят Оля и Лёня, ввозят коляску.
Они с мужем пришли!
Оля (с порога). Баба, кто-то на Лёньку письмо в ректорат написал. Моральное разложенчество. Что он бросил ребенка и материально не содержит.
Лика (дипломатически улыбаясь). Оля, у нас милиция. Видите? Они муж с женой, да.
Саша. Оля, старшая дочь моя, иди сюда.
Милиционер. Коровина Ольга Александровна, тысяча девятьсот тридцать девятого года? (Садится к столу, вынимает бумаги.)
Оля. Именно.
Лика. Оля!
Милиционер (пишет). Девица?
Слово «девица» милиционер произносит с ударением на «е».
Оля. То есть как это?
Милиционер. Ну, девица или замужняя. (Слегка покраснел.)
Оля. Нет, я не замужняя.
Лика. Морганатический брак. Ребенок же есть! Лёня, скажите!
Милиционер (после паузы). Вы знакомы с Бухарцевой Мариной Ивановной?
Оля. Я? Знакома.
Лика. Эту сволочь мы прекрасно видели.
Милиционер. Когда вы последний раз у нее были?
Саша. В чем все-таки дело? Вы же должны сказать, в чем дело?
Милиционер. Маленькое ограбление в квартире Бухарцевых. Вернее, хулиганство. Написали на стенах, ножом порезали два пианино.
Лика. И никто ни на одном не играет ни бельмеса, заметьте. Эти пианино не для игры.
Милиционер. Ну и так далее. В люстру насыпали манки.
Оля. Когда же успели?
Милиционер. Когда в последний раз вы там были?
Лика. Мы запретили ей ходить в этот вертеп! Шесть, нет, восемь месяцев она уже сидит безвылазно дома или гуляет с ребенком по магазинам.
Милиционер. Когда вы были там в последний раз?
Оля. Когда? Позавчера. Позавчера днем.
Входит Эра.
Лика. Как? Ты вместо гуляния? Ты же клялась! (Плачет.)
Оля. Я зашла на несколько минут, когда шла за молоком.
Эра. Что происходит, товарищи? Я мать! Объясните!
Милиционер. Произошло ограбление, хулиганство на квартире у Бухарцевых. Бухарцева Марина Ивановна назвала тех, кто последнее время посещал квартиру, среди них ее.
Эра. Докатилась, дура! (Подбегает к Оле, та прячется за спиной отца.) Подожди у меня! (Опустив голову.) А это кто? Это кто? Пришел, не постеснялся? Стыд и срам, стыд и срам! Опозорил, бросил, обрек на муки!
Непонятно, о ком речь, ибо Лёня и Саша стоят рядом.
Милиционер. Минуту, товарищ. Во сколько точнее это было?
Оля (из-за спины отца). В два часа.
Милиционер. Кого вы там видели конкретно?
Лика. И что тут плохого, что зашла? Она же не грабитель! Эта Маринка ее единственная подруга, какая бы она не была «м». Подруг не выбирают. У человека же должны быть просветы в жизни! Посмотрите на нее, какая она слабенькая: были трудные роды, была грудница, она кормит и кормит, совсем истощена. Все ее бросили.
Оля (перебивает). Я там видела Бухарцеву.
Милиционер. Еще кого?
Оля. Всё.
Милиционер. Был еще один человек?
Оля. Нет.
Милиционер. Бухарцева показала, что был.
Оля. Никого там не было.
Милиционер. Вы напрасно так. Дача ложных показаний.
Оля. Да не было!
Лёня. Это я там был этот человек. Виноградов Леонид Витальевич. Тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Студент МВТУ имени Баумана. Всё?
Милиционер. Сколько вы там пробыли?
Лёня. Я пробыл там минуту.
Милиционер. Что вы там делали?
Лёня. Оля отказалась со мной говорить, ушла. Я ушел тоже.
Милиционер. Вы бывали там часто?
Лёня. Последний раз я там был… Не помню… Год, что ли… Когда мы переехали в Новые Черемушки.
Люба. За девять месяцев до рождения Ляли!
Лика. Видите, как мы живем?
Милиционер. После этого вы там были?
Лёня. Нет. Я же работаю и учусь. Вечером работаю.
Милиционер. Больше никого у Бухарцевой не видели?
Лёня. Нет.
Оля. И я нет. И не была там с тех пор. И не буду!!!
Эра. Молодец, девочка!
Лика. Он ее вызвал, она пришла, увидела его, кровь бросилась в голову… И выбежала. Побежала в молочную. Лялька проснулся и очень плакал. Помнишь, Нета?
Нета слабо машет рукой из-за стола. Люба сидит в величественной позе.
Милиционер. Читаю. Я, Коровина О. А., пришла на квартиру Бухарцевой М. И., чтобы встретиться со своим сожителем Виноградовым Л. В. Подпишите.
Оля, плача, подписывает.
Милиционер. Я, Виноградов Л. В., такого-то года, то-то-то, вот здесь. С сожительницей Коровиной О. А. Здесь подпишите.
Лёня подписывает, стиснув зубы. Милиционер, собрав бумаги, уходит.
Эра. Ну что, все-таки явился, подлая душонка?
Поскольку она смотрит в пол, неизвестно, к кому из мужчин обращены ее слова.
Все-таки заныло сердце у пакостника? Совесть-то мучает! Сойтись решил. А где ты был раньше, когда мы с ума сходили и веревок боялись?
Оля. Мама, на Лёню какая-то дрянь написала анонимку в ректорат, что он бросил ребенка и моральное разложенчество.
Эра. И тогда он прибежал? (Усмехается.)
Саша. Я примерно знаю, кто это написал.
Люба лезет к матери под одеяло.
Оля. Я тоже.
Люба и Нета камнем лежат, спрятавши головы.
Эра. Еще чего!
Юный Леонид исчезает. Оля с коляской, помедлив, кидается вслед за ним.
Люба (приподнимается). Лика, готовится провокация! (Прячется под одеяло.)
Лика сидит понурившись.
Эра (становится на колени перед диваном). Умоляю вас, уйдите! Христом Богом молю, уйдите! (Рыдает.) Да что же это! Я в окно брошусь!
На диване каменно молчат, не шевелясь.
Нет же совсем жизни! Мужику жить негде! Всюду вы, всюду вы! Мама, скажите им!
Лика молчит.
Вы же люди, у вас есть свой дом! Мы вам дадим всё! Кровать, простыни! Стол дам Олькин! Поживите сами!
Полное молчание.
Лика. Эра, им ничего не нужно. Ни-че-го.
Эра. Им ничего не нужно своего, только все чужое. (Встает с колен, вытирает слезы.) Ладно. (Внезапно выхватывает из-под одеяла черную сумку.) А вот вашу сумку я сейчас выброшу! (Выбегает с сумкой.)
Люба. Там же партдокументы! Письма Сталину!
Нета и Люба вскакивают, путаясь в одеяле. Нета, оказывается, лежала в пальто и ботинках. Выскакивают вон. Быстро входит запыхавшаяся Эра.
Эра. Надо звонить дяде Мише. Они там на лестнице. Я захлопнула дверь.
Слышен прерывистый звонок в дверь. Немая сцена, все – Лика, Саша, Эра – замерли.
Картина девятая
Репетиция Московского хора.
Дора Абрамовна (поднимает телефонную трубку). Станислав Геннадиевич, вас из райкома по идеологии!
Станислав Геннадиевич (идет к телефону). Баранова звонила, что больна, у нее тридцать девять и шесть.
Скорикова (встает). Мы не требуем справок, надо требовать справки. Обстановка серьезная, шьются костюмы. С такой пропускаемостью как у Барановой встает вопрос, как будет человек болеть во время фестиваля. Имейте в виду все остальные. Совет старейшин! С Сулимовой вопрос решается – будем выводить из резерва, мест нет.
Входит Катя, делает знаки Скориковой.
Минуту. Как раз вот хорошо, что вы пришли, это мать Сулимовой. (Отходит с Катей.) Ты чего?
Катя. Слушай, я тут рядом проходила. Ты капитану звонила? Что он сказал? Мое письмо получил?
Скорикова. Жена подошла, больше сюда не звоните, сказала, тварь.
Катя (схватившись за нижнюю челюсть). Она же твой-то голос не знает!
Скорикова. Я нос зажимала.
Катя. Как быть? А тебе тот-то не звонил, Лёва?
Скорикова. Я к тебе зайду. Беги. Сейчас не поговорить.
Станислав Геннадиевич (входя). Только что звонили из райкома комсомола… сегодня будем встречать мужской студенческий хор города Дрездена. Нам поручена честь встречать их на Белорусском вокзале в двадцать два ноль-ноль. Кто не пойдет, внимание! Не пришел, значит, не член делегации. Звонят за час, что за подготовка, понимаешь. Ни цветов, ничего. Так. Поем. Перголези. Скорикова, раздать партии из финала. «Стабат матер». Партии сдать Скориковой обратно на вокзале! Так! Текст, как вам известно, исполняется по-латыни. Поем без шапок, я думаю. На вокзале же. Все поняли. Так. Текст! Стояла мать скорбящая перед крестом.
Картина десятая
Эра, Оля, Лика. Эра пишет, Оля диктует. Входит Михал Михалыч.
Михал Михалыч. Только прихожу, опять меня снимают с работы! Лика!
Беспрерывные звонки в дверь.
Соседи вынесли им стул и чай, работает «скорая немощь».
Эра. Ты диктуй с тихой скоростью. Я вся дрожу.
Оля. Невиданные урожаи в мире способна собирать Страна Советов. Я верю, что недалек тот час, когда сто цэ с гектара будет средним урожаем моей родины. Академик Вильямс.
Входит Саша, останавливается, мнется.
Саша. Оля, выйди на минутку.
Эра. Диктуй.
Оля. Советской стране нужна большая бдительность, чтобы охранять мирный труд советского народа. Нет ничего более волнующего, чем вид Красной площади в дни народных празднеств, когда сотни тысяч идут мимо древних кремлевских стен.
Звонки.
Михал Михалыч. Мое предложение. Дайте им тарелку супа. За тарелку горячего супа люди шли на многое. Я, кстати, тоже не обедал. Целый день пью чай по родственникам. Все горло пересохло.
Эра. Диктуй, я говорю!
Звонки.
Оля. Конституция Советского Союза гарантирует великое право на отдых. Саморазгружающаяся машина Фролова на многих работах способна заменить самосвал.
Саша. Оля, тебе говорят.
Оля. Человек должен подчинять себе природу, а не подчиняться ей.
Саша. Мне надо поговорить с мамой. Ты чего отца не слушаешь, дочь моя старшая?
Эра. Диктуй, тебе сказали.
Оля. Но ни нужда, ни лишения не сломили его воли к овладению основами современной ему науки. Ломоносов успешно закончил учебу.
Саша. Нехорошо, нехорошо поступаешь с отцом.
Эра. Ты будешь диктовать?
Оля (зло). Первая трудность, с которой пришлось столкнуться ученым, заключалась в выборе вещества, пригодного для изготовления прозрачного черепа. Такое вещество должно было обладать рядом особых свойств, быть устойчивым против бактерий, кислот и щелочей, пропускать рентгеновские лучи, вызывать минимальную реакцию со стороны организма и т. д. После многих проб и экспериментов было установлено, что наиболее подходящим материалом для искусственной крышки прозрачного черепа является созданная советскими химиками прозрачная пластмасса плексигласс. Два «с».