— Министерство внутренних дел и государственной безопасности без руководителя оставлять нельзя! — подытожил Хрущев.
— Почему Серов? — высказал неудовольствие Георгий Максимилианович.
— Серов — человек из органов, в системе ориентированный. Сейчас надо хвосты прижать, он это умеет, — объяснял Никита Сергеевич. — На местах, в областных управлениях МВД, еще много бериевских прихвостней, а может, и активных сторонников. Серов для них палкой будет, ведь он не абы кто, а генерал-полковник госбезопасности. Некоторых своим появлением нейтрализует, а тех, кто взбрыкнет, раздавит, как клопов. И потом, многие здесь Ивана Александровича лично знают, и товарищ Булганин тоже, вот что я имею в виду. На первых порах можно утвердить его исполняющим обязанности.
— Не уверен, — запротестовал Молотов.
— Ну, тогда, Вячеслав Михайлович, сами госбезопасность возглавляйте! — нахмурился Жуков. — И сами командуйте!
— Временно Серова можно, — пожал плечами Ворошилов. — На месяц, на два, а там поглядим.
— То, что товарищ Жуков Берию на свободу не выпустит, это факт, но и то, что товарищ Серов порядок в органах наведет, дисциплину подтянет, а кого надо и под зад коленом, тоже ясно, — снова заговорил Хрущев. — Церемониться сейчас не следует, а значит, и оглядываться, что скажут, что подумают, не надо — действовать надо! Предлагаю проголосовать за Серова, как за временно исполняющего обязанности министра внутренних дел и государственной безопасности.
— Мы, по-твоему, в ресторане голосовать должны? — поморщился Молотов.
— Время не ждет, тем более что большинство членов Президиума здесь.
— Я — за! — высказался Хрущев, и первый потянул в верх руку.
Булганин поднял руку следом. Микоян мгновенно поддержал хрущевское предложение. Все, даже те, кто сопротивлялся назначению, подняли руки.
— Теперь о Берии, — продолжал Хрущев. — Считаю, что Берии надо в кратчайшие сроки обвинение предъявить. Пленум Центрального Комитета созвать, обстановку коммунистам доложить. Обличим Берию, как изменника Родины, готовившего государственный переворот. Такие данные имеются, правильно, товарищ Жуков?
— Есть неопровержимые факты.
— Очень важно с Берией не тянуть, — уточнил Маленков. — При Сталине он был не меньший каратель, чем Ежов.
— Сталина трогать не будем! — рыкнул Молотов.
— Дыма без огня не бывает, — заметил Хрущев.
— Я категорически против критики Сталина. При всех негативных явлениях при Сталине было много хорошего. И вера у народа в товарища Сталина безграничная, это и его похороны показали, — заявил Каганович.
— Критика Сталина прямиком ударит по членам Президиума, по тем, кто все эти годы стоял рядом. А кто стоял? Мы стояли. Значит, за сталинские прегрешения нам отвечать, — высказался Ворошилов.
— Берия — тот сволочь зажравшаяся, а Сталин целые народы в единое государство сплотил! — не унимался Каганович.
— Особенно евреев сплотил, — глядя на Кагановича, прищурился Булганин.
— Я говорю о месте Сталина в истории, а не о частностях! — ответил Каганович. — Проще всего грехи на мертвеца свалить!
— Берию предлагаю расстрелять без суда и следствия, немедленно! — с ожесточением высказался Молотов.
— Вроде как при попытке к бегству, — поддакнул Маленков.
Булганин надулся и уставился на Хрущева — что скажет тот.
— Эту язву надо хирургически вскрыть, гниль выпотрошить, чтобы по ночам люди спали спокойно, не вздрагивали при каждом шорохе. Ведь у нас процветала порочная система, при которой следствие, обвинение, правосудие и наказание сосредоточенны были в органах государственной безопасности. Тот, кто органами руководит — тот Бог. Вот и завелись у нас и боги, и божки, и не знаю кто еще. В результате НКВД, как гидра, пророс сквозь живой организм и парализовал его. Никто особо не разбирался — виновен, не виновен, следователь пишет «виновен», и делу конец. Ни прокуроры стали не нужны, ни судьи, тройками приговоры выносили и тут же приводили в исполнение. Все ходили под подозрением, все были потенциальные заключенные. Как тут жить?! У нас не Правительство страной управляло, а ГУЛАГ управлял! Недопустимая вещь, опасная! — определил Хрущев. — В этом огромная вина Лаврентия. Это первое. И второе, то, что только сейчас выяснилось. Лаврентий любой ценой рвался к власти, хотел и нас ликвидировать! Он на заслуги не смотрел, мы ему под ногами мешались. И ликвидировал бы, если б его не опередили. Такое прощать нельзя. Государство должно жить открыто, не пугать народ, а объединяться с ним. Притворство, ложь и насилие — это не для коммунистов!
— Хорошо, что Лаврентий в тюрьме! — вздохнул Маленков. — Предлагаю отдыхать. Завтра соберемся и обстоятельно поговорим. В целом предложения Никиты Сергеевича разумны. — Премьер-министр вышел из-за стола и удалился.
— Машину товарища Маленкова к подъезду! — раздался снизу истерический возглас.
— И я поеду, — проговорил Вячеслав Михайлович. — Всем привет!
Вслед за Молотовым заторопились Каганович и Ворошилов.
— Товарищи! — извиняющимся голосом проговорил директор ресторана, который неумолимо находился за дверями. — Как же быть с банкетом товарища Берии, что делать?
— Да иди ты на х… со своим Берией! — ругнулся Булганин. — Заладил, как попугай, Берия, Берия! Нет больше Берии! Заруби себе на носу! Пошли, Анастас Иванович!
— Машину товарища Булганина к подъезду! Машину товарища Микояна к подъезду! Машину товарища Первухина к подъезду! Машину товарища Суслова к подъезду!
Зал опустел. Хрущев посмотрел на Жукова. Они остались вдвоем.
— Вовремя гада сцапали, — проговорил маршал. — Еще бы немного — и хана.
— Свезло!
Хрущев оглядел опустевший зеркальный зал с чудесным фонтаном по центру, в котором безмятежно плавали китайские золотые рыбки.
— Хорошо, что все счастливо закончилось.
— Для Берии плохо. И подарки не пригодились! — указывая на гору свертков, перевязанных лентами, тесемками и бантами, манеж с плюшевой обезьяной, эскадрон лошадок-качалок и массу всевозможных вещей, усмехнулся Жуков.
— В детский дом отдадим. Пошли, Георгий Константинович?
— Ваша шляпа, Никита Сергеевич! — догнав гостей у лифта, поклонился услужливый метрдотель.
Хрущев водрузил шляпу на голову, без нее он чувствовал себя неуютно, вроде, как раздетым.
На улице Никита Сергеевич развернулся к Жукову и обнял за плечи.
— Спасибо, брат!
— У меня, скажу честно, руки чесались. Так и хотел козла на тот свет отправить! — похлопывая по кобуре, признался маршал.
У машин ожидал генерал Серов, он с неистовством козырнул начальству.
— Поехал! — садясь в автомобиль, попрощался Жуков. — Пока, Иван!
Генерал Серов снова козырнул.
— Еле протянул тебя, Ваня, в министры! — устало выговорил Хрущев. — Смотри, не подкачай, а то мне краснеть.
— Не сомневайтесь, не подведу!
— Помни, кроме меня, у тебя начальников нет.
— Нет и никогда не будет! — заявил генерал-полковник. — Ваш я, Никита Сергеевич! А эти, — он кивнул на дорогу, по которой уехали правительственные машины, — мне до сраки!
— Так про правительство не выражаются! — миролюбиво заулыбался Хрущев. — Иди, Ваня, завтра потолкуем.
Никита Сергеевич был на седьмом небе — Лаврентия арестовали! Хрущев вспомнил тот день, когда на сталинской даче Берия прикрепил к его спине листок с надписью «мудак». Как тогда смеялись, показывая пальцами на мудака-Хрущева!
— Ну, кто из нас мудак? — прошептал Никита Сергеевич. Его бронированный автомобиль плавно выезжал на Арбат.
26 июня, пятница
— Арестовали, — прошептала подавальщица Лида, прикрывая за собой дверь буфета.
— Кого? — жуя, наморщила нос Нюра, она только-только устроилась испить чайку.
— Берию арестовали!
— Не может быть! — Нюра уставилась на Лиду. — Врешь!
— Может! Я сама слышала, как Андрей Иванович говорил.
— За что?
— Враг народа!
Приемная первого секретаря городского комитета партии была пуста, никто не заходил, телефоны молчали. Букин сидел за столом бледный. Приемная и сам хрущевский кабинет остался на нем. Полчаса назад пришли сотрудники МГБ и забрали помощника Никиты Сергеевича по особым поручениям, лысоватого Ивана Ивановича, прямо из-за стола подняли, скомандовали — руки за спину, а уже во дворе надели наручники. Помощниками членов Президиума Центрального Комитета по особым поручениям были прикомандированные офицеры госбезопасности. Чем они занимались? Ясно чем: наблюдали, фиксировали всех, кто заходит, помечая — кто бывает чаще, кто реже, все подмечая. Вместе с Иваном Ивановичем увели и хрущевского секретаря-референта. Букин ждал, когда придут за ним, ведь он, как работник Главного управления охраны, получал зарплату на Лубянке. Только закрылись двери за несчастными, из канцелярии прибежал сотрудник с трясущимися руками:
— Андрей Иванович! Андрей Иванович! — дребезжащим голосом запричитал он. — Нашего заведующего взяли!
— Когда? — еще больше побледнел Букин.
— Прямо сейчас. Зашли четверо с оружием, приказали — руки назад! — Что с нами будет, Андрей Иванович?!
— Ничего не будет, — превозмогая страх, ответил Букин. — Кого надо, того и берут. Не паникуйте!
Сотрудник, пятясь, выскочил в коридор. На столе глухо загудел правительственный телефон.
— Аппарат товарища Хрущева! — отчеканил в трубку Букин.
— Нет Никиты Сергеевича? Это Булганин.
— На выезде, Николай Александрович! — отрапортовал офицер.
— Где его черти носят! — миролюбиво воскликнул министр Вооруженных Сил. — Не сказал, когда будет?
— Не говорил, товарищ Маршал Советского Союза!
— Как появится, пусть перезвонит.
Голос у Булганина звучал спокойно, без тени тревоги, да и то, что он звонил Хрущеву в такое непростое время, можно было расценивать как хороший знак.
Не проходило дня, чтобы Никита Сергеевич не встречался с Лаврентием Павловичем. Берия часто подхватывал Хрущева, и они уезжали вместе, а потом подолгу беседовали, разгуливая напротив качаловского особняка министра, а когда ехали за город, вышагивали вдоль дороги, оставив машины при повороте на Огарево. И вот Берия арестован, первый Почетный гражданин Советского Союза, человек, чье имя гремело в СССР, стояло в одном ряду со Сталиным, Молотовым и Маленковым, личность, которой доверили обороноспособность государства, кто после смерти вождя, сделался главным вершителем и высшим судьей. Берия затмил всех. Вытянутое лицо майора Букина сделалось совершенно растерянным. Не только Букин, но и весь штат Московского горкома партии затаился. В коридорах повисла гробовая тишина. Многие решили, что Хрущева, как ближайшего соратника Берии, постигнет трагическая участь. Кто-то заблаговременно собрал вещи, готовый при первой же возможности улизнуть из учреждения, чей руководитель был близок к низвергнутому маршалу. Особенно ясно обстановку оценивало среднее звено, кто так или иначе знал о тесной дружбе Берии и Хрущева. Аресты помощника Никиты Сергеевича, его секретаря и начальника горкомовской канцелярии усилили беспокойство. Заведующий отделом капитального строительства выпил сверх меры сердечных капель и, одурманенный лекарством, сидел, обхватив голову руками. Он только-только получил ордер и готовился переселяться в высотку на Котельнической набережной, можно сказать, жизнь удалась, а тут такое!
Дверь приемной открылась, и окруженный кольцом охраны, в помещении появился Хрущев.
— Как ты здесь, Андрюха? Перетрухал? — обратился он к прикрепленному.
— Немного! — вставая, ответил Андрей Иванович.
— Мы тоже струхнули, — во весь рот улыбался Хрущев, большим и указательным пальцами показывая, насколько струхнул, — но только самую малость!
Вчера, после «Праги», его «ЗИС» проехал по улице Качалова, притормозил на углу особняка министра внутренних дел, где несколько минут назад армейские подразделения закончили расправу с бериевской охраной. Подгоняемые властными окриками, дворники суетливо заметали с тротуара разбитые стекла, щепки, гильзы, обрывки бумаги, присыпали песком бурые пятна крови. На долю защитников злополучного особняка выпала тяжелая участь: всех их без исключения, и тех, кто оказал сопротивление, и тех, кто сдался добровольно, и раненых, и уцелевших, вывели на улицу и прямо во дворе, у замшелого кирпичного забора порешили. Били из пистолетов прямо в голову, не церемонились, приказ был предельно ясен — уничтожить!
Дворники прилежно выскребли следы отчаянной борьбы, и скоро все вокруг стало как прежде — неброско, аккуратно. Никита Сергеевич обозрел улицу, где за каменной стеной, одной стороной выглядывая на дорогу, прятался трехэтажный особняк павшего министра, и махнул водителю — поезжай!
По распоряжению маршала Жукова военные орудовали повсюду. Бериевские ставленники были отстранены от должностей и взяты под стражу.
Когда Никита Сергеевич скрылся за дверью кабинета, офицеры личной охраны рассредоточились по приемной. Двое уселись на стульях возле дверей, один плюхнулся на кожаный диван, стоящий напротив окна, начальник выездной, оседлав свободный стул, устроился поближе к секретарскому столу, за которым теперь управлялся майор Букин, еще двое остались снаружи. Охрана членов Президиума всегда была вооружена, но сегодня оружие особенно бросалось в глаза — рукоятки пистолетов опасно выглядывали из-под расстегнутых пиджаков. Трое держали в руках автоматы. Старший по выездной заткнул один пистолет за пояс, а другой, на тоненьких кожаных ремешках болтался под мышкой. В хрущевском сопровождении работало по шесть человека в смену, но со вчерашнего дня смены объединили, и Никита Сергеевич шествовал в сопровождении аж двадцати вооруженных головорезов. Легковые автомобили были заменены бронированными. Предусмотрительный Рясной, кто при заступничестве Никиты Сергеевича и при Берии удержался на посту начальника Главного управления охраны велел положить в багажник каждой хрущевской машины по пулемету и по ящику гранат.
— Вас Фурцева спрашивала, и товарищ Булганин искал, — отрапортовал Андрей Иванович.
— Фурцеву зови, и пусть чай несут с бутербродами.
Никита Сергеевич расположился в дальнем конце кабинета у круглого столика.
— Вашего помощника, секретаря и начальника канцелярии забрали, — глядя исподлобья, сообщил Букин.
— Ненадежные люди, — объяснил Хрущев. — Работали на два фронта. Тем, кто честно трудится, бояться нечего, а тем, кто двурушничал, уж извини, жопа! Нам Андрюша, с предателями не по пути! — Секретарь ЦК в упор посмотрел на подчиненного.
На Фурцевой было темно-зеленое с мелкими крапинками золотистых блесток платье, и еще поражала прическа: на этот раз русые волосы не спадали на плечи плавной волной, а были уложены в форме короны.
— Чего вырядилась? — оглядев заместителя, спросил Никита Сергеевич.
— День рождения у мамы, гости вечером придут.
— Дома модничай, а тут нечего, тут комитет партии! Садись! — Хрущев с раздражением ткнул в сторону рабочего стола.
Екатерина Алексеевна послушно села.
— И от меня маму поздравь, — потеплел Никита Сергеевич. — Я тут бутерброды ем, ничего?
— Кушайте на здоровье!
Утеревшись салфеткой, Хрущев перебрался на рабочее место.
— Рассказывай, Катя!
Екатерина Алексеевна грациозно положила перед собой тоненькую папочку.
— Как вы велели, я Ланскую с новорожденной дочкой на Горького прописала. В тот же день сотрудники Министерства внутренних дел квартиру досконально осмотрели, даже воздух специальными приборами проверили, начали мебель завозить. В подъезде выставили милицейский пост. Лаврентий Павлович квартирой остался доволен, — Фурцева вскинула на Хрущева свои бездонные глаза.
— Тамбовский волк ему товарищ! Он чуть нас не переубивал, еле успели вывернуться, опередить его. Берия хотел руководство страны арестовать, переворот готовил.
— Его все боялись, — побледнела Фурцева.
— И я боялся, — признался Секретарь ЦК, — поэтому дружбу изображал. Но видишь — живой!
— Что с квартирой делать будем, Никита Сергеевич?
— С какой квартирой?
— Куда я Ланскую с малышкой прописала, для Берии которая.
— Ничего не делать! — пробормотал Хрущев. — Раз прописала, то — прописала, поменьше об этом трепись. Мы, Катя, не людоеды, мы должны людям пример показывать, поняла?
— Поняла, Никита Сергеевич. Милицейский пост, что в подъезде стоял, уже сняли.
— Кому он нужен, пост этот? В Москве по улицам разбойники не разгуливают.
Никита Сергеевич присматривался к красавице-заместителю.
— До чего ж ты хороша, Катя, просто глаз не оторвать!
Екатерина Алексеевна смутилась. Она действительно была хороша, тут двух мнений не существовало. Платье с еле уловимыми блестками было чересчур приталено, выигрышно подчеркивая манящие женские прелести, и еще эти фиолетовые лакированные туфельки на каблучке эффектно смотрелись на ножках. А про ножки и говорить не приходилось, точеные ножки, прямо загляденье! Часто она надевала юбку покороче, чтобы ее изящные ножки сводили мужчин с ума, бросали в дрожь и в холод. — От тебя скоро все мужики чокнутся! — погрозил пальцем Никита Сергеевич. — Будь скромнее!
Фурцева опустила глаза. Катя всегда была ему симпатична.
— Тебя, Катерина, рекомендовал на Москву. Вместо меня первым секретарем горкома пойдешь, — сообщил он.
— А вы куда же? — изумилась Екатерина Алексеевна и всплеснула своими прелестными руками.
— Я в Центральный Комитет. Сосредоточусь на партийной работе, а то, не ровен час, задурят коммунистам головы, всех попутают. Принимай горком!