— А если попробовать снять с него эти путы? — предложила Сьюзен.
Однако враги, чтобы потешить свою злобу, так затянули узлы и петли, что девочкам они оказались не по силам.
Не дай бог никому из читателей этой книги испытать такое горе, какое выпало на долю сестер той ночью. Но если нам приходилось когда-нибудь плакать всю ночь напролет и выплакать все слезы до последней, тогда вам, верно, знакома та особенная пустота, которая приходит вослед слезам. Такое чувство, будто больше никогда и ничего не будет. Во всяком случае, именно это чувствовали Люси и Сьюзен. Час проходил за часом, становилось все холоднее и холоднее, но в своем оцепенении они этого не замечали. И все же в конце концов внимание Люси привлекли две вещи. Во-первых, восточный край неба стал немного светлее. Во-вторых, что-то шуршало и копошилось в траве под ногами. Первая мысль ее была: ну и что? Какое все это имеет значение? Теперь все — все равно! Потом она заметила, что это что-то, чем бы оно ни было, движется вверх по каменным опорам Стола. И вот это что-то, чем бы оно ни было, уже ползет по телу Эслана. Какая-то серая масса.
— Фи! Какая гадость! — воскликнула Сьюзен с другой сторрны Стола. — Это же мыши! Зачем они ползают по нему? Противные! Кыш отсюда! — И она замахала руками, сгоняя их.
— Погоди! — сказала Люси, наклонившись, чтобы разглядеть мышей поближе. — Ты лучше посмотри, что они делают.
Обе некоторое время молча наблюдали.
— По-моему… — сказала Сьюзен. — Нет, здесь что-то не так! Они грызут веревки!
— Вот и мне кажется, — сказала Люси. — Наверное, это хорошие мыши. Бедняжки, они не понимают, что он мертвый, и хотят его освободить.
Быстро светало. Люси, взглянув на Сьюзен, уже смогла разглядеть, какое бледное у той лицо. И Сьюзен, взглянув на Люси, увидела то же. И обе они могли видеть, как великое множество, сотни и сотни маленьких полевых мышек точат зубами ремни и веревки. В скором времени все путы были перегрызены.
На восходе небо побелело, звезды пригасли — все, кроме одной, самой большой и яркой, стоявшей низко над горизонтом. Стало холоднее, чем даже ночью. Мыши ушли восвояси.
Девочки освободили Льва от обрывков перегрызенных пут. Без них Эслан стал больше похож на себя. С каждой минутой свет прибывал, и чем становилось светлее, тем, на их взгляд, одушевленнее выглядел мертвый лик Льва.
В лесу у подножия холма прощебетала какая-то птаха (девочки даже вздрогнули — слишком долго они пробыли в полнейшей тишине), другая птаха ответила, и вот уже вся округа зазвенела птичьими трелями.
Ночь кончилась, наступило утро.
— Что-то я совсем замерзла, — сказала Люси.
— И я тоже, — откликнулась Сьюзен. — Давай разомнемся немного.
Они подошли к восточному краю площадки и посмотрели вдаль. Большая звезда почти погасла, долина реки еще была сумрачно-серой, но там, на самом краю земли, светилась полоска моря. Небо порозовело. Чтобы хоть как-то согреться, они стали прохаживаться взад и вперед, видя перед собой то мертвое тело Эслана на Каменном Столе, то отроги Восточных гор вдали. Ах, как же они устали! Ноги подкашивались от усталости. И вот, когда в очередной раз сестры остановились на краю площадки, глядя на море и Кэйр-Паравел, который только теперь заметили, в это самое время из золотого расплава на границе моря и неба медленно-медленно всплыл краешек солнца, и в этот же самый миг у них за спиной что-то треснуло. Так, знаете, треснуло, как будто великан разбил о камень свою великанскую миску.
— Что это? — воскликнула Люси, сжимая руку сестры.
— Я… я боюсь оглянуться, — призналась Сьюзен. — Там, наверное, происходит что-то ужасное.
— Что они опять с ним делают? — возмутилась Люси. — Наверняка какую-нибудь гадость. Давай, пошли!
И Люси, повернувшись, потянула Сьюзен за руку.
С первыми лучами солнца в мире появились цвета и тени — все изменилось до неузнаваемости, и поэтому главное они заметили не сразу. Потом увидели: Каменный Стол рассекла широченная трещина — Стол раскололся надвое. И не было на нем Эслана.
Сестры бросились туда.
— Это ужасно, — рыдала Люси, — даже мертвого они не оставляют в покое.
— Кто это сделал? — причитала Сьюзен. — Что это все значит? Опять какое-нибудь великое заклятье?
— Да! — раздался зычный голос у них за спиной. — Это — Величайшее Заклятье.
Девочки оглянулись. Там, сверкая в лучах восходящего солнца, стоял Эслан — Великий Лев; он стал как будто еще больше и потряхивал великолепной гривой, которая, очевидно, успела вновь отрасти.
— Эслан! Эслан! — вскричали сестры, глядя на него с восторгом, но не без страха.
— А разве вы не умерли вчера? — спросила Люси.
— То было вчера, — отвечал Эслан.
— А вы не… не приз… — начала было Сьюзен дрожащим голоском, но так и не смогла произнести до конца слово «призрак».
Эслан склонил свою золотистую голову и лизнул ее в лоб. На Сьюзен пахнуло теплым дыханием и благоуханным запахом его шерсти.
— Ну как? Похож я на «приз»? — улыбнулся Лев.
— Живой! Живой! Живой Эслан! — восторженно возопила Люси, и обе девочки повисли у него на шее.
— Но как же все это случилось? — спросила Сьюзен, когда они немножко успокоились.
— Как случилось? — повторил Эслан. — Дело в том, что Ведьмарка знает о Великом Заклятье, но понятия не имеет о Величайшем. Ее знания простираются до самого Начала Времен. Но когда бы она могла заглянуть чуть дальше, в недвижимую тьму Предначального, она постигла бы иные Заклятья. Она узнала бы Закон: коль скоро кто не повинный в измене добровольно принесет себя в жертву вместо изменника, Жертвенный Стол сокрушится и сама Смерть отступит. Вот и все. А теперь…
— Ну же, ну же, что теперь? — Люси подпрыгивала на месте и била в ладоши.
— А теперь, дети мои, — молвил Лев, — я чувствую, как силы возвращаются ко мне. А ну-ка, поймайте меня, если сможете!
Еще мгновение он стоял неподвижно — глаза сверкают, тело напружено, хвост хлещет по бокам. И вдруг, подпрыгнув, пролетел у них над головами и приземлился по другую сторону Стола. Хохоча и забыв обо всем на свете, Люси вскочила на Стол, чтобы перехватить Льва. Тот прыгнул снова — и пошла игра! Круг за кругом, круг за кругом — Лев мчался по площадке то далеко впереди, то вот он, рядом — хватай за хвост. Но нет, он прошмыгивал между сестрами, а потом хватал их своими огромными бархатными лапами и подкидывал прямо в небо, и ловил. А то вдруг на бегу тормозил всеми четырьмя, и получалась замечательная куча-мала — целый клубок шерсти, лап, рук и ног. Таких игр не бывает нигде, кроме как в Нарнии, и Люси не смогла бы сказать, с кем играет — то ли с котенком, то ли с грозой. Но вот что любопытно: когда они все трое, набегавшись, растянулись на траве под солнцем, оказалось, что усталость, голод и жажду — все как рукой сняло.
И тогда Эслан сказал:
— Делу время. Чую, пришло время рычать. Вы лучше заткните уши.
Сестры заткнули уши, а Эслан встал. И когда он раскрыл пасть, готовясь к рычанию, лик его стал столь ужасен, что смотреть невозможно. Девочки отвернулись и тут же увидели, как деревья гнутся от его рыка, точно трава луговая под ветром.
Потом он сказал:
— А теперь в путь. Дорога нам предстоит долгая. Вы поедете на мне верхом.
Эслан припал к земле, и они уселись на его теплую золотистую спину — Сьюзен спереди, вцепившись руками в гриву, а Люси позади, вцепившись в Сьюзен. Лев встал на ноги, земля качнулась, и вот он уже мчится вниз по склону холма, мчится так, что резвейшему из коней за ним не угнаться.
Ах, какая то была скачка! Это, можно сказать, наилучшее, что привелось им испытать в Нарнии. Вы когда-нибудь ездили верхом? Вспомните, как это было: тяжкий топот копыт, звон сбруи… А теперь представьте себе почти бесшумное движение огромных пружинистых лап, и не вороную, не серую, не гнедую конскую спину, а львиную шершаво-золотистую шкуру и такую же золотистую гриву, раздуваемую ветром. И представьте себе, что летите вы вдвое быстрее самого резвого скакуна. И что ему не нужны поводья, и что он не знает устали и никогда не сбивается с ноги, но мчится и мчится вперед, не колеблясь в выборе пути, петляя между стволами деревьев, перескакивая через кусты и заросли, одним прыжком преодолевая ручьи, вброд — речки, вплавь — реки. И еще представьте себе, что вы скачете не по парку, не по проселку, не по чистому полю даже, но вдоль по весенней Нарнии, под величавыми кронами буков, среди дубов по солнечным полянам, сквозь белоснежные сады дикой вишни, мимо ревущих водопадов, мшистых скал и гулких пещер, вверх по обветренным можжевеловым склонам к вересковым перевалам невероятно высоких гор и оттуда вновь вниз, вниз и вниз, к лесистым долинам, к лугам, расцветшим синими цветами.
Незадолго до полудня они оказались на высоком холме, с вершины которого видна была крепость — этаким игрушечным замком она казалась издали и сверху и как будто вся состояла из башенок. Однако Лев ринулся вниз с такой скоростью, что не успели девочки хотя бы подумать, что за крепость они заметили, как уже очутились прямо перед нею. И вблизи она уже не казалась игрушечным замком, но стала сумрачной неприступной твердыней. На зубчатых стенах никого не было видно, и врата были закрыты. Однако Эслан, не сбавляя ходу, мчался прямо, как пушечное ядро.
Незадолго до полудня они оказались на высоком холме, с вершины которого видна была крепость — этаким игрушечным замком она казалась издали и сверху и как будто вся состояла из башенок. Однако Лев ринулся вниз с такой скоростью, что не успели девочки хотя бы подумать, что за крепость они заметили, как уже очутились прямо перед нею. И вблизи она уже не казалась игрушечным замком, но стала сумрачной неприступной твердыней. На зубчатых стенах никого не было видно, и врата были закрыты. Однако Эслан, не сбавляя ходу, мчался прямо, как пушечное ядро.
— Берлога Бледной Ведьмарки! — прорычал он, — Держитесь крепче.
Лев подобрался — и вдруг весь мир как будто перевернулся вверх тормашками, и все ухнуло вниз, — Лев прыгнул, как еще никогда не прыгал, и перемахнул — а если хотите, можно сказать, перелетел — через стену. Девочки, целые и невредимые, скатились с его спины и, отдуваясь, огляделись — они были посреди широкого каменного двора. Вокруг стояли статуи.
Глава 16 Статуи
— Какое странное место! — воскликнула Люси. — Сколько здесь статуй, и все разные, и кого только нет! Прямо как в музее.
— Не тараторь, — шепнула Сьюзен, — лучше посмотри, что делает Эслан.
И действительно, на это стоило посмотреть. Великий Лев легкими скачками приблизился к статуе льва и дунул на нее. И тут же, изогнувшись всем телом, что твой кот, гоняющийся за собственным хвостом, он подул на фигурку гнома, стоявшего, как вы помните, в нескольких шагах спиной ко льву. Затем метнулся к изваянию дриады, застывшему позади гнома, по дороге подул на каменного кролика и помчался к двум кентаврам. И тут Люси воскликнула:
— Ой, Сьюзен! Посмотри! Посмотри на льва.
Уверен, что каждый видел, как в камине от зажженной спички занимается скомканная газета. Сначала, кажется, ничего не происходит, и только потом вы замечаете струйку огня, ползущую по краю бумаги. Нечто подобное происходило и тут. Когда Эслан дунул на каменного льва, поначалу ничего вроде бы не изменилось. Затем тонкая золотистая струйка пробежала по беломраморной морде, расширяясь, распространяясь — вот так же пламя растекается и охватывает бумагу, — Лев потряс головой, и тяжелые каменные завитушки, всколыхнувшись, обратились золотистой гривой, хотя туловище и хвост еще оставались камнем. Огромная, красная, жаркая и живая львиная пасть распахнулась — зверь зевнул. И вот он уже весь ожил, сел, почесался задней лапой и вдруг заметил Эслана. Бывший каменный лев подпрыгнул и бросился к Великому Льву, скача вокруг него, повизгивая от восторга и пытаясь лизнуть в нос.
Девочки во все глаза следили за ожившим зверем, но тут вокруг началось такое, что им стало не до него. Всюду оживали каменные фигуры. Двор на глазах превращался из музея в зверинец. Всякий оживший первым делом спешил к Эслану, и скоро того не стало видно за радостным хороводом всевозможных существ. То, что было мертвенно-белым, теперь наполнилось цветом: лоснящиеся гнедые спины кентавров, иссиня-белые рога единорогов, пестрые крылья птиц, рыжие шубы лис, всяких мастей собаки и сатиры, гномы в желтых чулочках и красных колпачках, девы-березницы в серебряных покровах, девы-буковинки — в прозрачно-зеленых, и лиственницы тоже в зеленых, но ярких и отдающих желтизной. И там, где совсем недавно царила мертвенная тишина, теперь не умолкал счастливый рык, лай, рев, визг, воркование, клекот, топот, цокот, клики, крики, песни, смех.
— Ну и ну! — воскликнула Сьюзен, и голос ее испуганно дрогнул. — Ты только погляди! А если он… а это не опасно?
Оглянувшись, Люси увидела, что Эслан дует на ноги каменного великана.
— Не бойтесь, не упадет! — радостно рыкнул Эслан. — Как только ноги оживут, все остальное — тоже.
— Я совсем не то имела в виду, — прошептала Сьюзен на ухо Люси.
Но объяснять это Эслану (даже если бы он захотел выслушать) было поздно: великан оживал. Вот он переступил с ноги на ногу, потом опустил на плечо свою дубинку, протер глаза и молвил:
— Ничего себе! Я, видать, соснул. Э-ге-ге! А где же эта поганая пигалица — Ведьмарка? Она ведь только что болталась тут где-то, у меня под ногами.
Все хором принялись объяснять ему, что с ним случилось. Выслушав их, великан приложил руку к уху и попросил повторить все сначала, а когда наконец до него дошло, что к чему, он, сняв шляпу, низко поклонился Эслану — так низко, что мог бы, пожалуй, достать лбом до верхушки самой высокой скирды на фермерском поле. И при этом его честная, даром что некрасивая, физиономия расплылась в улыбке (нынче у нас редко встретишь великана, а еще реже встречаются великаны добродушные — так что, держу пари, вам не доводилось видеть великанской улыбки. А на это стоит посмотреть).
— Теперь займемся дворцом, — сказал Эслан. — Не медлите. Обыщите все сверху донизу, все лестницы и переходы, да не забудьте спальню ее величества! Осмотрите каждый угол и закоулок. Кто знает, сколько здесь еще несчастных узников.
Все ринулись по широким ступеням к двери, и скоро в затхлом воздухе темного, страшного, древнего замка зазвучали живые голоса, окна распахнулись и оттуда слышалось:
— Не забудьте про подземелья… Что-то дверь не открывается! Ну-ка вместе, раз-два, взяли!.. Здесь винтовая лестница… Эй! Позовите Эслана. Я нашел кенгуру… Фу! Какой дрянной запах! Осторожно, не провалитесь в люк… Там, под лестницей, нашего брата — целый склад!
Но счастливее всех была Люси, когда примчалась с криком:
— Эслан! Эслан! Я нашла господина Тамнуса. Ну пойдемте! Скорее! Скорее! — И потом, взявшись за руки, они с маленьким фавном плясали от радости.
Господин Тамнус, столько времени проторчавший каменным истуканом, ничуть не изменился и, разумеется, с величайшим интересом выслушивал все, о чем говорила ему Люси.
Поиски завершились. Дворец Ведьмарки опустел. В распахнутые настежь окна и двери вливались свет и весенний духовитый воздух, проникая во все темные мрачные помещения, которые, пожалуй, никогда еще не проветривались. В это время все бывшие изваяния уже толпились во дворе. И тогда кто-то — полагаю, то был господин Тамнус — полюбопытствовал (ведь Эслан просто перепрыгнул стену, но ворота остались на запоре):
— Не будет ли кто-нибудь столь любезен, чтобы ответить мне, как мы отсюда выберемся?
— Очень просто, — ответил Эслан и встал на задние лапы: — Эй! Вы — там, наверху! — закричал он великану, — Как вас зовут?
— Великан Громобой, с позволения вашей милости, — отвечал великан, опять сняв шляпу.
— Рад познакомиться, господин Громобой, — крикнул Эслан. — А теперь, не отворите ли вы нам ворота?
— С величайшим нашим удовольствием, ваша милость, — отвечал великан Громобой. — Эй, вы, малышня, валите-ка отсюда подальше.
И вот он шагнул к воротам, размахнулся и ударил. Бум! Бум! Бум! — гремела его дубинка по створам. От первого удара они заскрипели, от второго — затрещали, а от третьего удара разлетелись вдребезги. Господин же Громобой, разохотившись, продолжал бить и бить по надвратной башне. И в скором времени башня с грохотом рухнула заодно с немалым куском стены, обратившись в груду бесполезного щебня. А когда осело облако пыли, все ожившие, все стоявшие на мертвом, мрачном, каменном дворе с удивлением увидели за проломом зелень трав и кроны дерев, покачивающихся на ветру, и живую лесную речку, а вдали голубые горы и над ними голубое небо.
— Разрази меня гром! Кажется, я малость взопрел, — сказал великан, отдуваясь и сопя, — Войдите в мое положение, барышни. Не найдется ли у вас чего-нибудь вроде носового платка?
— Вот, у меня есть, — сказала Люси, встав на цыпочки и протянув руку с платком как можно выше.
— Премного вам благодарен, мамзель, — сказал великан Громобой, наклоняясь. И в следующее мгновение перепуганная Люси, зажатая между большим и указательным пальцем, излетела вверх и оказалась лицом к лицу с господином Громобоем. И тут же он бережно опустил ее наземь, бормоча:
— Ничего себе! Кажется, ухватил-то я барышню. Прошу прощения, мамзель, я подумал, что вы и есть платочек!
— Да нет же, нет, — хохотала Люси, — вот он!
На сей раз великан умудрился подцепить платок (в его пальцах он был все равно что в ваших — кусочек сахара), и, увидев, с какой важностью он возякает им туда и сюда по своей огромной красной физиономии, Люси воскликнула:
— Боюсь, мой платочек маловат для вас, господин Громобой.
— Нисколечко. Нисколечко, — вежливо откликнулся великан, — В жизни не видывал лучшего платочка. Столь прекрасного, столь мягкого, такого, знаете ли, что и не скажешь какого.
— Он ужасно милый, этот великан, — сказала Люси господину Тамнусу.
— Само собой разумеется, — ответил фавн. — Все Громобой всегда были такими. Среди великанов Нарнии это одно из наиболее уважаемых семейств. Громобой, возможно, не блещут умом — впрочем, я еще ни разу не встречал великана, который был бы умен, — но семейство старинное. С традициями, знаете ли. Да будь он другим, зачем бы, скажите на милость, Ведьмарке обращать его в камень?