Радик Мартиросян поддержал эту идею, подчеркнув, что восстановление контактов между ЕрГУ и МГУ – жизненная необходимость, ибо нет никакой реальной перспективы развития науки и высшего образования в Армении без ориентации на Россию.
Сразу же даю справку: договор между академиями, подготовленный еще в 1992 году, был подписан их президентами 24 сентября 1993 года, договор между университетами Радик Мартиросович Мартиросян и Виктор Антонович Садовничий подписали в Ереване 11 ноября 1994 года (то есть уже после моего отъезда).
Мои высказывания русисты приняли вроде бы с пониманием, но сам Левон продолжал думать, что посольство должно материально поддержать и, может быть, даже каким-то образом (каким?!) финансировать реализацию его идеи Института русской филологии. Никак не мог он принять и мой решительный отказ публично критиковать армянское правительство за те его дела или бездействие, за которые осуждает его оппозиция. Вместе с тем, он соглашался со мной, когда я убеждал его, что общеизвестные конкретные шаги в области двусторонних межгосударственных отношений, несомненно, полезные для Армении и ее народа, были бы просто невозможны без активного участия руководителей армянского государства.
Наши споры не мешали нам, однако, продолжать по-хорошему встречаться и дружить.
В начале 1994 года мы вместе отметили наступление Нового года на елке в художественном кружке при ЕрГУ, руководимом Женей Оганян-Исабекян. Часто встречались за хашем у наших общих друзей в Егварде, Аштараке, Эчмиадзине, Ереване. В конце марта мы с ним отправились записываться на ТВ. Пока ждали, все спорили. Все о том же. Должна Россия или не должна вмешиваться во внутренние дела Армении. Лева развивал свою излюбленную тему «не хочу быть иностранцем в России» и требовал, чтобы всем армянам предоставили российское гражданство.
– Всем не можем, даем только тем, кто подпадает под соответствующие статьи закона, – отвечал я.
– А вот Достоевский говорил, что следовать закону – не всегда человечно.
– Может, Достоевский так и говорил, только это – литература, а государственное учреждение обязано во всем следовать исключительно закону. И посольство, как ты хорошо знаешь, как раз таким учреждением и является.
Передача не состоялась из-за разгильдяйства телевизионщиков. Потеряв почти два часа, я предложил уйти, и Левон согласился, но, по-моему, ему очень хотелось подискутировать со мной публично, перед телекамерой.
25 мая он пригласил меня в Университет на встречу с московским профессором-юристом Юрием Георгиевичем Барсеговым и журналистом-предпринимателем, тоже из Москвы, Аркадием Аршавировичем Вартаняном. Собрались профессора и преподаватели, были ректор, проректоры, а также Зорий Балаян, Сильва Капутикян и назначенный послом в Москву ученый-этнограф Юрий Израэлович Мкртумян.
Барсегов говорил о Карабахе. Я с ним полностью солидаризировался. Вартанян посвятил свое выступление экономическим проблемам. Мне пришлось отвечать на вопросы о российской внешней политике, армяно-российских отношениях, роли в них армянского руководства, а также все о том же Русском университете.
Отметив конструктивность действий правительства Армении в развитии отношений с Россией, я несколько неосторожно зацепил «Голос Армении», который обливает грязью все, что ни делается в республике, игнорируя положительные начинания. Оказалось, в зале сидел корреспондент этой газеты. Других почему-то не было. В своем отчете о встрече журналист не преминул выделить мою критику в адрес его газеты, хотя это было всего лишь брошенное вскользь замечание, а никакая не критика. Но «Голос» из тех, кто считает себя чем-то неприкосновенным. И реакция не замедлила себя ждать. Сначала мое имя исчезло из сообщений о мероприятиях, в которых я участвовал, а до того не пропускали ни одного моего движения. А 2 июня тиснули гнусный поклеп в форме письма за подписью одного скандального отставного генерала, который только что лез ко мне с объятиями и после своих пакостей еще попросит предоставить ему российское гражданство вне очереди, и некоего политолога, не известного академическим кругам, но зато связанного с рогозинским КРО. Это был не просто поклеп, а скорее даже донос, адресованный российскому МИДу, которому предлагалось ни много, ни мало как убрать посла. С этого доноса маргинальная по существу газета, не представляющая никакую политическую силу, но подкармливаемая кем-то исподтишка, – не случайно, она вдруг начала выходить на хорошей бумаге, – развернула целую кампанию против меня, а заодно почему-то и против российского военного присутствия в Армении. Кампания вызвала возмущение у всех порядочных людей, знакомых мне и незнакомых. В ней местные агенты Рогозина непостижимым образом объединились с оголтелой левацкой «оппозицией», рупором которой стал «Голос Армении». Особенно изгилялся на страницах этой газеты один выкормыш какой-то районной партийной многотиражки советских времен.
Левон Мкртычевич от пакостей «Голоса Армении» отмежевался – в интервью еженедельнику «Урарту». Но, высказавшись обо мне с уважением, не удержался от упрека в том, что посол Ступишин якобы «с таким рвением защищает власть имущих» (и где только он это слышал или читал?), а вот его факультету поддержку (читай: финансовую) не оказывает в отличие от западных посольств, которые…и так далее, все в том же духе, что и полгода назад. Знаю, друзья пытались убедить его, что он не прав, но Левон не поддался и остался в гордом одиночестве, в то время, как все творческие союзы без экивоков и очень решительно выступили на моей стороне, заставив даже «Голос» опубликовать их протест.
Решительную поддержку получил я отовсюду: от русской общины, к которой пытались апеллировать пасквилянты, от ученых, деятелей искусств, деловых людей, политиков, в том числе оппозиционных, от многих депутатов и военных и от журналистов. Мне стало известно, что несколько собственных сотрудников «Голоса» покинули газету в знак протеста против антироссийской кампании, которую ее зачинщикам так и не удалось выдать за критику всего лишь в адрес нехорошего, «не нашего посла», не потрафившего допотопным, неисправимым коммунякам.
Однако нет худа без добра. Такое редкостное по своей подлости исключение, каким явилась кампания «Голоса» против меня, всего лишь подтвердило, что правилом в Армении 1994 года были прорусские настроения и доброе отношение к послу России, несмотря на полное отсутствие у него средств для того, чтобы прослыть благодетелем. В 1994 году, согласно зондажом общественного мнения, проведенным американцами, за тесные связи с Россией выступало уже не 34 процента армян, как двумя годами раньше, а три четверти.
В 1999 году в Ереване открылся Российско-армянский университет. Его ректором стал академик Левон Мкртчян, чему я очень рад.
АКАДЕМИЯ
Такие настроения оставались традиционными не только для русистов из Университета или Брюсовского института, но для всей высшей школы и академической науки. Мне посчастливилось побывать в ряде институтов, выступать в частном университете имени ученого-филолога Рачья Ачаряна, участвовать в празднике русской поэзии в медицинском институте. На юбилейных торжествах по случаю 60-летия Государственного инженерного университета (Политеха) в ноябре 1993 года меня попросили выступить с приветственным словом и после того, как я кончил говорить, устроили овацию в честь России, давая понять собственным государственным деятелям, – а Политех пришел поздравить президент республики сотоварищи, – что армянский ученый мир ориентирован на Россию. Кстати, других послов на этом торжестве и не было.
Примерно то же самое произошло на юбилейной сессии Национальной академии наук по случаю ее 50-летия 23 мая 1994 года. Посла России посадили в Президиум по правую руку от президента академии Фадея Тачатовича Саркисяна, а справа от меня находился почетный президент, великий астроном, мировая звезда первой величины, почетный член едва ли не всех академий мира, ныне, к сожалению, уже покойный Виктор Амазаспович Амбарцумян, который переводил на русский все, что говорилось с трибуны по-армянски. Мне тоже дали слово и я «пропел гимн» огромному вкладу армянских ученых в советскую и мировую науку. Достаточно назвать рядом с именем Виктора Амбарцумяна имена физиков Авраама и Артема Алиханянов, лингвистов Рачья Ачаряна и Степана Бархударова, востоковеда Иосифа Орбели, физиолога Левона Орбели, математика Сергея Мергеляна, авиаконструктора Артема Микояна и многих других выдающихся ученых. Россия должна понимать особую ценность научного сотрудничества с Арменией. Эту тему я потом развивал и в интервью радио «Россия».
Академия наук была одним из первых учреждений Армении, куда я нанес официальный визит почти сразу же по приезде в Ереван. Это было 12 декабря 1992 года. Зима в тот год началась раньше обычного и показалась мне какой-то особенно лютой. Огромное каменное здание Академии протопить хворостом невозможно, и холодрыга там царила повсюду, во всех кабинетах и залах. Кабинет президента исключения не составлял. Виктор Амазаспович был тогда еще действующим, а не почетным президентом Академии. Он меня и принимал – очень тепло и гостеприимно. В беседе о перспективах научных связей участвовали и другие академики. Все как один говорили о стремлении к восстановлению оборванных суверенизацией и блокадой научных контактов и обменов. Я передал президенту проект договора о сотрудничестве между нашими академиями. Виктор Амазаспович собирался в ближайшее время побывать в Москве, но возраст и болезни помешали ему сделать это, и в Москву полетел уже новый президент Фадей Саркисян.
Академия наук была одним из первых учреждений Армении, куда я нанес официальный визит почти сразу же по приезде в Ереван. Это было 12 декабря 1992 года. Зима в тот год началась раньше обычного и показалась мне какой-то особенно лютой. Огромное каменное здание Академии протопить хворостом невозможно, и холодрыга там царила повсюду, во всех кабинетах и залах. Кабинет президента исключения не составлял. Виктор Амазаспович был тогда еще действующим, а не почетным президентом Академии. Он меня и принимал – очень тепло и гостеприимно. В беседе о перспективах научных связей участвовали и другие академики. Все как один говорили о стремлении к восстановлению оборванных суверенизацией и блокадой научных контактов и обменов. Я передал президенту проект договора о сотрудничестве между нашими академиями. Виктор Амазаспович собирался в ближайшее время побывать в Москве, но возраст и болезни помешали ему сделать это, и в Москву полетел уже новый президент Фадей Саркисян.
Академики подарили мне несколько томов документов о развитии отношений между Арменией и Россией. При этом историки не преминули обратить мое внимание на переписку кизлярского коменданта генерал-майора Алексея Ступишина, который общался с армянами в силу своих должностных обязанностей. Уж не тот ли это Ступишин, что еще поручиком участвовал вместе с Орловыми в возведении на престол Екатерины Второй, а после службы в Кизляре стал предводителем дворянства в Переславле Залесском и, как отмечает С.М.Соловьев, депутатствовал в Комиссии об Уложении? Не его ли предки Петр и Васюк служили подрындами (помощниками оруженосцев) в войске Василия Третьего, когда он отбивался от крымского хана Мехмет-Гирея под Коломной? А, может, он из тех Ступишиных, что пошли от Тритона, епископа Суздальского, архиепископа Полоцкого, довольно известной личности при Иване Грозном? И о тех, и о других Н.М.Карамзин упоминает в своей «Истории государства Российского.» А еще был Семен Ступишин, который в 1494 году поскакал гонцом в Литву с поручением узнать, можно ли пройти на кораблях в Копенгаген от Жмудского Поморья, о чем есть упоминание в «Переписке между Россиею и Польшею по 1700 г.», изданной в Москве в 1862 году. Известен также селитряных дел мастер Андрей Ступишин. Этот человек прибыл в 1630 году в Суздаль из Пушкарского приказа за сырьем для селитроварения, каковое он обнаружил в земле Острожного вала. По его указанию вал начали было разрушать, но вмешалась церковь, она обратилась с челобитной к царю и тем самым спасла остатки суздальского вала. А экзаменатор-историк, прочитав в зачетке фамилию моей жены – это было в 1958 году – не преминул сообщить ей, что был, оказывается дьяк Ступишин у Петра Великого. Все такие изыскания весьма любопытны для носителя сей славной фамилии, но прямую связь между упомянутыми лицами и Иваном Ступишиным, который жил уже в ХIХ веке и был отцом моего деда, вологодского лесопромышленника, установить не представляется возможным, и эту тему я сразу же закрыл.
С Виктором Амазасповичем Амбарцумяном мне посчастливилось общаться и в последующем, но особенно интересной была совместная поездка в Бюракан в октябре 1993 года. Туда мы поехали с Парисом Мисаковичем Геруни, профессором-физиком, директором НИИ радиофизических измерений, бывшего совсем еще недавно институтом всесоюзного значения. У Геруни над Бюраканской обсерваторией, ближе к вершине Арагаца, есть свое хозяйство, которое тоже стоило посетить. Это – мощнейший радиотелескоп и золотые в буквальном и переносном смыслах эталоны антенн. В советские времена институт выполнял заказы ВПК. В нем заинтересована космическая и авиационная промышленность России. По его эталонам сверялись антенны летающей техники. Но три года Россия связей с институтом не поддерживала, и ее летающие аппараты лишились зрения и слуха. Зато возникла «гениальная» идея продублировать установки ереванского института где-нибудь под Воронежем, вложив в это дело и в чьи-то карманы миллиарды долларов вместо того, чтобы просто возобновить сотрудничество с армянскими учеными и инженерами, которые об этом только и мечтают, а пока, в условиях блокады, занялись созданием спутниковых антенн для приема телепрограмм из Европы, то есть ширпотребом, грубо говоря.
Все это мне рассказал Парис Мисакович, когда я был у него в институте. Тогда мы и договорились ехать вместе к Амбарцумяну в Бюракан. В конце октября 1993 года мы этот план осуществили. Был теплый солнечный день бабьего лета. Красота в горах неописуемая. С Арагаца вид на Арарат сказочный. Воздух чистый, прозрачный. В багрец и золото оделися леса на горных склонах.
Виктор Амазаспович с Верой Федоровной по этому случаю покинули свой дом в селе Багаван, что рядом с Аштараком, и поднялись на гору раньше нас, чтобы встретить гостей. Бюраканская обсерватория – его царство. Все в целости и сохранности, несмотря на сложности блокадной жизни. И даже коллеги из Пулковской обсерватории здесь постоянно работают, имея специально отведенные для них рабочие места и приличное жилье. Академик был явно доволен нашим визитом, показал нам свои замечательные телескопы, рассказал о работе обсерватории, выпил пару рюмок коньячку, взбодрился и, преодолевая не очень сильное сопротивление своей супруги, которая все же опасалась за его самочувствие, ведь 85 лет дают себя знать, как ни круги, решил ехать с нами выше, во владения Геруни. Там впервые я увидел собственными глазами гигантский радиотелескоп и эталоны антенн, с которых какие-то злоумышленники уже пытались соскребать золото, но сотрудники института вовремя заметили и усилили охрану.
Наш визит на Арагац не прошел даром. По моему совету профессор Геруни к апрелю 1994 года составил документ о возможных направлениях сотрудничества с российскими коллегами, и я отправил его первому зампреду правительства РФ Олегу Николаевичу Сосковцу, который дал ход этому делу, явно выгодному и Армении, и России.
После ухода Амбарцумяна в почетные президенты на его место в апреле 1993 года академики избрали бывшего председателя Совмина Армении, бывшего главного конструктора ВНИИ математических машин, где я тоже успел побывать, академика Фадея Тачатовича Саркисяна. Через неделю после его избрания я нанес ему визит и, поскольку разговор, естественно, шел о сотрудничестве с Россией, подал идею: сформулируйте конкретные предложения, и мы отправим их в Москву с положительной оценкой посольства. В июне того же года Фадей Тачатович вручил мне детальную программу по всем основным научным дисциплинам от астрономии до философии, языка и искусства. Многие темы предлагались впервые. Я тут же переправил эти предложения в Москву, а через год, в июне 1994 года, в Москве президенты двух академий Юрий Осипов и Фадей Саркисян подписали конкретную программу совместной работы армянских и российских академических институтов в рамках подписанного ими же в сентябре минувшего года договора о сотрудничестве между двумя академиями.
Юрий Сергеевич Осипов до того побывал в Ереване вместе с вице-президентом Российской академии наук Николаем Павловичем Лаверовым и ответственным секретарем РАН Игорем Михайловичем Макаровым. На юбилейную сессию в самой Академии они опоздали, и поэтому моя речь была сочтена официальным приветственным словом от имени российских ученых. Но они участвовали в торжественном собрании в зале Оперы и в большом приеме в ресторане гостиницы «Армения», а главное – их визит превратился в очень полезное деловое мероприятие. Наших академиков очень хорошо принимали президент Левон Тер-Петросян, председатель Верховного Совета Бабкен Араркцян и премьер-министр Грант Багратян. Они много общались с Фадеем Тачатовичем и с другими академиками, посетили Президиум Национальной академии. Повсюду вместе с ними ходил и посол России.
С обеих сторон неоднократно и настойчиво звучала тема восстановления научных связей и прежде всего в области сейсмологии, атомной энергетики, биотехнологий, химии, электроники. Говорили о возобновлении подготовки ученых для Армении в аспирантурах российских институтов и необходимости совместных усилий в развитии фундаментальной науки: Армении одной не поднять, России ценен армянский научный потенциал, взаимная заинтересованность очевидна.
Когда Грант Багратян сказал: «У нашей науки русский менталитет», я не замедлил отреагировать:
– Это очень верно, только вот носители этого менталитета постепенно уходят в мир иной, а новых, на замену им, не появится, поскольку армянским детям здесь закрыли двери русской школы, а в вузах русский из второго родного превратили во второстепенный иностранный. Ваши гениальные академики все прошли русскую школу. Но откуда возьмутся такие академики в будущем? Даже вопрос о Русском университете, поставленный перед правительством еще в прошлом году обществом «Россия» и рядом других организаций, в том числе чисто армянских, не решается ни в какую сторону. Ни да, ни нет не говорят министры, а воз и ныне там.»