Кэрол не считала себя старой. Просто годы, прожитые ею с тех пор, как она узнала о смертельной болезни Шона, окрасили ее жизнь неведомыми ранее переживаниями и тревогой за близкого человека. Они научили ее мудрости и смирению, с которыми она приняла неизбежное. Все это непременно должно было отразиться на ее игре, и Кэрол с нетерпением ждала возможности взяться за новую серьезную роль. Но сначала она должна закончить книгу! Задуманный роман представлялся ей чем-то вроде символа — символа освобождения или, может быть, зрелости. Только написав его, Кэрол смогла бы почувствовать себя окончательно сформировавшейся женщиной, одержавшей победу над обстоятельствами и призраками прошлого. Столько лет она изображала других женщин — настала пора явить миру подлинную себя! Она должна начать новую жизнь, которая не будет зависеть от того, какой ее представляли — или воображали — другие люди. Что ж, отныне она принадлежит только себе и сумеет стать такой, какой ей хотелось быть.
В ее жизни было время — и Кэрол хорошо его помнила, — когда она принадлежала мужчине как какая-то вещь, но оно закончилось еще до того, как она повстречала Шона. Он, к счастью, оказался не таким, как большинство мужей-собственников. Шон и Кэрол были свободные души и, даже сойдясь вместе, относились друг к другу с уважением и не остывающей любовью. Их жизни текли как бы параллельно, не переплетаясь и не пересекаясь, в полном соответствии с законами равновесия и гармонии. А ведь сначала Кэрол боялась, что, как только они поженятся, начнутся проблемы: что Шон захочет «владеть» ею и в конце концов они оба станут в чем-то ограничивать и стеснять один другого. К счастью, этого не произошло. Еще в самом начале их совместной жизни Шон пообещал, что никогда не посягнет на ее независимость и свободу, — и сдержал слово. Теперь Кэрол вспоминала восемь прожитых с ним лет как сказочный сон, как чудо, как нечто уникальное и неповторимое. Ни с кем другим подобное было бы невозможно. Шон был единственным в своем роде.
Должно быть, поэтому Кэрол не могла и представить, что снова кого-то полюбит или еще раз выйдет замуж. Она была убеждена, что ни один мужчина в мире не сможет сравниться с Шоном. Кроме того, она продолжала думать о нем, как о живом; ей не хватало его, но она его не оплакивала. Любовь Шона по-прежнему наполняла ее до краев, согревала душу, поэтому даже без него Кэрол продолжала чувствовать себя счастливой. В их отношениях не было ни боли, ни мук, хотя, как и все супружеские пары, они время от времени спорили и даже ссорились. Но и самые темные тучи уносились прочь, как быстрая летняя гроза, снова проглядывало солнышко, и они принимались смеяться над тем, как вели себя всего несколько минут назад. Ни Шон, ни Кэрол не были злопамятны, и размолвки не оставляли в их душах никакого следа, никак не сказываясь на их отношениях.
На протяжении всех восьми лет супружества Кэрол и Шон оставались нежными любовниками и добрыми друзьями. Когда они познакомились, ей уже исполнилось сорок, а ему было тридцать пять, однако, несмотря на такую разницу в возрасте, Шон во многих отношениях стал для нее примером для подражания. Карьера Кэрол по-прежнему была на подъеме: она снималась сразу в нескольких фильмах, хотя и считала это не совсем разумным. Согласие на съемки Кэрол давала скорее по привычке, так как на протяжении многих лет вела именно такую жизнь — жизнь звезды, которая принадлежит не столько себе, сколько зрителям, жаждущим ее появления в новых лентах. Лишь за пять лет до встречи с Шоном Кэрол вернулась из Франции в Лос-Анджелес с намерением проводить больше времени с собственными детьми, но ей это удавалось плохо. Продюсеры рвали ее на части, предлагая принять участие в очередном многообещающем проекте, да и самой Кэрол бывало порой трудно отказаться от какой-нибудь особенно яркой роли. Какие там дети! За пять лет после возвращения из Франции у Кэрол не было ни одного романа. На это у нее просто не хватало времени, да и особого желания выстраивать с кем-то долговременные отношения она не испытывала. Кэрол, конечно, встречалась с мужчинами, но это был просто флирт — непродолжительный и несерьезный. Да и поклонниками ее были в основном коллеги — сценаристы, режиссеры, продюсеры, а также представители других творческих профессий — музыканты или архитекторы. Все они были интересными мужчинами, но ни в одного из них она так и не влюбилась. Кэрол совершенно искренне считала себя неспособной полюбить кого-то по-настоящему, и только появление Шона изменило все.
Они встретились в Голливуде, на конференции, посвященной текущим проблемам и тенденциям киноиндустрии. На этой конференции оба выступали с докладами о современных фильмах; это и послужило поводом для знакомства. А потом все завертелось… Кэрол никогда не смущало, что Шон был на пять лет младше — ни для нее, ни для него возраст не имел значения. Главным, что оба они ощутили практически сразу, было удивительное родство душ, настроенность на одну и ту же волну. Всего через месяц после знакомства они вместе отправились на уик-энд в Мексику, а еще три месяца спустя Шон переехал к Кэрол, чтобы остаться навсегда. Через полгода они поженились. Инициатива в данном случае исходила от Шона — он убедил ее, что так будет лучше для обоих, и оказался прав, хотя поначалу Кэрол была настроена против. Ей казалось, что специфика их работы может привести к семейным конфликтам, что плачевным образом отразится на браке, к тому же когда-то Кэрол уже была замужем и не хотела во второй раз наступать на те же грабли. Но Шон пообещал, что все будет хорошо, она поверила — и не разочаровалась. Их союз оказался настолько близким к идеалу, насколько это вообще возможно.
В то время дети Кэрол жили с ней, и это было для нее еще одной причиной для беспокойства. Но волновалась она напрасно. Шон, у которого не было своих детей, обожал ее сына и дочь. Общего ребенка они решили не заводить — обоим казалось, что они слишком заняты, и им элементарно не хватит времени, чтобы растить и воспитывать малыша. Всю свою любовь и нежность они отдавали друг другу, оберегая свой неправдоподобно счастливый брак. Когда они поженились, дети Кэрол были подростками, и именно поэтому она в конце концов решилась оформить свои отношения с Шоном официально. Во-первых, Кэрол хотела дать понять детям, насколько серьезны их с Шоном отношения, впрочем, Энтони и Хлоя были целиком и полностью за. Шон им нравился, они хотели видеть его как можно чаще, и он не обманул их ожиданий, став для обоих добрым другом и заботливым отчимом.
Теперь Энтони и Хлоя выросли и жили самостоятельно. Кэрол подчас жалела об этом — и тут же обвиняла себя в родительском эгоизме. Жалеть, по большому счету, было не о чем. Хлоя закончила Стэнфорд и поступила на первую в своей жизни работу — она была ассистентом заместителя редактора отдела аксессуаров в модном лондонском журнале. Денег эта работа приносила немного, но считалась весьма престижной. Кроме того, Хлое явно нравилось помогать стилистам, устраивать фотосессии, исполнять разнообразные поручения и числиться сотрудником британской редакции «Вог». Полезный опыт она все же приобретала, и Кэрол надеялась, что в дальнейшем ей это пригодится. Природа наделила Хлою яркой, как у матери, внешностью, и она легко могла бы стать фотомоделью, но девушка предпочла иную стезю, к тому же Лондон пришелся ей по душе. Хлоя была общительной и остроумной девушкой, и ей очень нравилось встречаться с самыми разными представителями британского высшего общества и богемы, чего требовала ее работа. Конечно, она скучала по матери, но ей было достаточно общения с Кэрол по телефону.
Что касалось Энтони, то он пошел по стопам своего отца и пытался сделать карьеру в финансовом мире. Закончив Гарвард, он получил степень магистра делового администрирования и начал работать в преуспевающей фирме, штаб-квартира которой находилась на знаменитой нью-йоркской Уолл-стрит. Энтони всегда был серьезным и ответственным, и Кэрол очень гордилась сыном. Как и Хлоя, он был очень недурен собой, хотя в юности ему мешала некоторая стеснительность, казавшаяся Кэрол чрезмерной. Но за последние пару лет Энтони изменился — он встречался со многими интересными, привлекательными девушками, но ни одной из них так и не удалось оставить в его сердце сколько-нибудь глубокий след. Карьера явно значила для него намного больше, чем успех у женщин. Поставив себе ясную и конкретную цель, он ни на минуту о ней не забывал, не позволяя себе отвлекаться на такие «пустяки», как свидания. Упорства и настойчивости ему было не занимать, поэтому довольно часто случалось, что Кэрол, звонившая ему поздно вечером на мобильник, заставала сына на рабочем месте.
Энтони и Хлоя очень любили мать. Они росли любящими детьми, поэтому в доме Кэрол всегда царила дружеская, теплая атмосфера. Появление Шона ее нисколько не нарушило, как не нарушали ее случавшиеся время от времени ссоры между Хлоей и матерью. В отличие от сына, дочь требовала от Кэрол больше внимания и заботы: каждый раз, когда мать уезжала на съемки, она без стеснения выражала свое недовольство. Особенно острой ситуация стала, когда Хлоя училась в старших классах. Ей хотелось, чтобы ее мать, как и матери других девочек, всегда была рядом, и каждый раз, когда она высказывала матери свои претензии, Кэрол чувствовала себя виноватой, хотя и делала все, что могла, чтобы дети не чувствовали себя брошенными. Даже когда ей приходилось сниматься за границей, она частенько вызывала их к себе, но эта мера срабатывала только с Энтони. Он, впрочем, всегда был намного спокойнее сестры, и у Кэрол не было с ним никаких проблем. А вот Хлоя не упускала возможности попенять матери за то, что она «уделяет родным детям так мало внимания», неизменно приводила в пример отца, которого обожала. Кэрол, впрочем, считала, что отношения между матерью и дочерью всегда более сложные, чем отношения между матерью и сыном.
Энтони и Хлоя очень любили мать. Они росли любящими детьми, поэтому в доме Кэрол всегда царила дружеская, теплая атмосфера. Появление Шона ее нисколько не нарушило, как не нарушали ее случавшиеся время от времени ссоры между Хлоей и матерью. В отличие от сына, дочь требовала от Кэрол больше внимания и заботы: каждый раз, когда мать уезжала на съемки, она без стеснения выражала свое недовольство. Особенно острой ситуация стала, когда Хлоя училась в старших классах. Ей хотелось, чтобы ее мать, как и матери других девочек, всегда была рядом, и каждый раз, когда она высказывала матери свои претензии, Кэрол чувствовала себя виноватой, хотя и делала все, что могла, чтобы дети не чувствовали себя брошенными. Даже когда ей приходилось сниматься за границей, она частенько вызывала их к себе, но эта мера срабатывала только с Энтони. Он, впрочем, всегда был намного спокойнее сестры, и у Кэрол не было с ним никаких проблем. А вот Хлоя не упускала возможности попенять матери за то, что она «уделяет родным детям так мало внимания», неизменно приводила в пример отца, которого обожала. Кэрол, впрочем, считала, что отношения между матерью и дочерью всегда более сложные, чем отношения между матерью и сыном.
Но теперь все эти проблемы, похоже, остались в прошлом. Ее дети покинули родное гнездо и зажили каждый своею жизнью, и Кэрол поняла — настало время наконец-то взяться за работу над книгой. Увы, начало вышло довольно обескураживающим: как Кэрол ни билась, она не могла сдвинуться с места. Работа не шла, и ей даже стало казаться, что она взялась не за свое дело. Быть может, думала Кэрол, она совершила ошибку, когда отказалась от роли, которую ей предложили в августе. Что, если она вообще не способна к писательскому труду и ей не стоило прекращать сниматься ради осуществления проекта, который неожиданно вызвал столь серьезные затруднения? Ее импресарио Майкл Аппельзон, очевидно, считал именно так, ибо, регулярно названивая ей по телефону, не скрывал своего раздражения. Ему было непонятно, почему его любимая мегазвезда Кэрол Барбер отвергает одну за другой весьма выгодные роли, продолжая бормотать что-то о книге, которая, по всей видимости, никогда и не будет написана.
А Кэрол и сама уже не верила, что ее планам суждено воплотиться в жизнь. Персонажи выходили слишком плоскими, двухмерными и противно-назидательными, сюжет не выстраивался и представал словно в тумане. Нет, что-то порой мелькало у нее в голове, но Кэрол никак не удавалось ухватиться за кончик ниточки и распутать весь клубок. Что бы она ни делала, как бы ни напрягала измученный ум, все ее усилия ни к чему не приводили. Вдохновение бежало ее, а призрак неминуемой неудачи лишал ясности мышления, оставляя одно лишь разочарование и злость на собственное бессилие.
Но каждый раз, когда Кэрол уже готова была сдаться и признать себя полной бездарью, взгляд ее невольно останавливался на двух «Оскарах» и «Золотом глобусе» — престижнейших наградах, которые она получила незадолго до болезни Шона. Значит, думала Кэрол, что-то она все-таки может! И действительно, в Голливуде о ней еще помнили, хотя Майкл Аппельзон не раз предсказывал, что, если в ближайшее время она не снимется в новом фильме, продюсерам надоест ее упрашивать, и они поставят на ней жирный крест. И все же Кэрол не спешила возвращаться в кино, хотя у нее почти не осталось отговорок, с помощью которых она объясняла свое нежелание сняться в той или иной картине. Самой себе она дала обещание начать работу над книгой до конца года, но вот уже до Рождества осталось каких-нибудь два месяца, а Кэрол и с места не сдвинулась. В результате каждый раз, когда она садилась за стол и включала компьютер, ее охватывала тихая паника; мысли разбегались, руки тряслись, и Кэрол была не в состоянии написать ни одной стоящей строчки.
Все эти мысли крутились в ее голове, когда позади нее тихо открылась дверь. Кэрол обернулась. Никакого раздражения из-за того, что ее прервали, она не испытывала — напротив, она была только рада возможности отвлечься. Вчера, например, вместо того чтобы работать над книгой, Кэрол затеяла уборку в кладовке, без труда убедив себя, что никто, кроме нее, не в состоянии с этим справиться. Позавчера она тоже нашла себе какое-то неотложное дело. Любое занятие годилось — лишь бы не возвращаться к столу, где ждала ее не начатая книга.
Кэрол увидела свою ассистентку и секретаршу Стефани Морроу, которая неуверенно остановилась в дверях. Пятнадцать лет назад, вернувшись со съемок в Париже, Кэрол наняла эту миловидную школьную учительницу на одно лето, чтобы та помогла ей справиться со свалившимися на нее делами. В тот год Кэрол купила этот особняк в Бель-Эйр, дала согласие сниматься сразу в двух лентах и участвовать в одной бродвейской постановке. Кроме того, она продолжала активно участвовать в общественных акциях за права женщин, рекламировала новые фильмы со своим участием и остро нуждалась в толковой помощнице. Стефани сразу впряглась в работу; она трудилась не покладая рук и в результате осталась с Кэрол навсегда. Сейчас ей было уже тридцать девять, но, насколько было известно Кэрол, ни о браке, ни о детях она никогда не помышляла. В жизни Стефани был мужчина, но она так и не вышла замуж. Она шутила, что ее ребенок — это Кэрол. В ответ Кэрол — тоже в шутку — называла ее своей нянькой. Истина же заключалась в том, что Стефани была для нее незаменимой помощницей, умевшей держать в узде далее прессу и способной договориться с кем угодно и о чем угодно. Порой Кэрол казалось — на свете нет ничего, что было бы не по силам ее секретарше.
Впрочем, Стиви, как Кэрол привыкла ее называть, давно перестала быть для Кэрол просто наемной служащей, хотя на людях они и поддерживали определенную дистанцию. Когда заболел Шон, она делала для него все, что только могла. И не только для него, но и для детей Кэрол. Когда Шон умер, Стиви помогла Кэрол выбрать гроб и организовать похороны. Несмотря на одиннадцатилетнюю разницу в возрасте, две женщины стали близкими подругами, совершенно искренне уважавшими и ценившими друг друга. Стиви нисколько не завидовала славе и богатству Кэрол, напротив, она искренне радовалась ее успехам и переживала, когда Кэрол сталкивалась с какими-то проблемами. Свою работу она любила и встречала каждый новый день с юмором и терпением.
Кэрол тоже была очень привязана к Стиви. Не раз она заявляла во всеуслышание, что без своей помощницы она бы пропала — и при этом нисколько не преувеличивала. Как и подобает идеальной секретарше, Стиви всегда ставила проблемы Кэрол на первое место, забывая о своих делах и личной жизни. Кроме того, она просто любила Кэрол и буквально жила ее жизнью, находя последнюю куда более интересной и яркой, насыщенной удивительными событиями, о которых большинство обычных людей не имели никакого понятия.
Стиви была высокой, больше шести футов, с прямыми черными волосами и большими темно-карими глазами. В неофициальной обстановке она предпочитала носить джинсы и просторную футболку, которая ее несколько полнила. Стиви вообще была склонна к полноте, и борьба с лишним весом занимала чуть ли не все ее свободное время.
— Принести чаю, Кэрол? — шепотом спросила она сейчас.
— Лучше разведи мне крысиного яду, да побольше! — простонала Кэрол, откидываясь на спинку кресла. — Не могу я писать эту проклятую книгу! Мне словно что-то мешает, а я не знаю что. Может быть, это просто страх, а может, в глубине души я знаю, что мне это не по силам. Не знаю, с чего мне вообще взбрело в голову, будто я смогу что-то написать?
— Ты сможешь, Кэрол, — уверенно отозвалась Стиви. — Мне только кажется, что ты слишком торопишься. Говорят, что самое трудное — это начать, а дальше все пойдет само. Подожди немного, и у тебя все получится, вот увидишь.
За прошедшие две недели Стиви помогла Кэрол разобрать вещи в кладовках и стенных шкафах, прибраться в гараже и даже изменить планировку сада. Кроме того, они решили переоборудовать кухню. Кэрол проявляла завидную изобретательность, выдумывая новые и новые предлоги, позволявшие ей не садиться за стол. Это продолжалось уже почти два месяца, поэтому Стиви нисколько не удивлялась, что работа над книгой до сих пор не сдвинулась с места.
— Быть может, тебе следует сделать перерыв, — предложила Стиви, и Кэрол испустила мучительный стон.
— Вся моя жизнь в последнее время — сплошной перерыв! — заявила она. — Но рано или поздно мне придется либо написать эту проклятую книгу, либо вернуться к работе в кино. Майкл уже намекал, что у него есть для меня неплохой сценарий. И если я снова откажусь, он меня просто убьет.
Майкл Аппельзон был ее агентом на протяжении тридцати двух лет. Это он «открыл» Кэрол, когда ей было восемнадцать, и своей блистательной карьерой она была обязана именно ему. Тогда — миллион лет назад, как ей казалось, — Кэрол была всего лишь девушкой из захолустья. В Голливуд из своего родного штата Миссисипи она приехала скорее из любопытства, чем всерьез желая добиться каких-то высот в шоу-бизнесе. Но Майкл Аппельзон обратил внимание на ее длинные светлые волосы и большие глаза редкого зеленоватого оттенка и пригласил сняться в небольшой эпизодической роли. У Кэрол, однако, оказался врожденный драматический талант; первый ее опыт в кино оказался весьма удачным, и предложения посыпались на нее как из рога изобилия.