— Да, это было сделано специально, — ответил Марино.
— Она была убита совсем недавно. В котором часу ты ее обнаружил?
— Я позвонил тебе минут через пятнадцать после того, как нашел ее. Хотел вначале осмотреть дом, чтобы убедиться, что убийца не прячется где-нибудь в шкафу.
— Соседи что-нибудь слышали?
По словам Марино, в соседних домах никого не было. Один из полицейских это уже проверил. Лицо у Марино побагровело, он весь покрылся испариной, в широко раскрытых глазах застыло недоумение.
— Не понимаю, что происходит, — проговорил он под аккомпанемент дождя, барабанившего по крыше. — Похоже, нас подставили. Вы с Вагнер были совсем рядом, на том берегу канала. А я опоздал из-за этой проклятой шины.
— Там был инспектор! — вспомнила Скарпетта. — Кто-то осматривал цитрусовые деревья!
И она рассказала ему о том, как инспектор на ее глазах разобрал свой плодосборник и положил его в большую черную сумку.
Вынув термометр из-под мышки трупа, она записала температуру — девяносто семь целых две десятых градуса[36 °C.]. Затем прошла в ванную комнату и заглянула в душевую кабину. Осмотрела унитаз и ведро с использованной туалетной бумагой. Раковина была сухой, и на ней не было следов крови. Скарпетта посмотрела на Марино:
— Перчатки лежали в раковине?
— Да.
— Если после убийства он — или она — снял их и бросил в раковину, там обязательно должны были остаться следы крови. Окровавленные перчатки не могли не оставить следов.
— Если только кровь не успела высохнуть.
— Это вряд ли, — усомнилась Скарпетта, открывая свой чемоданчик с реактивами и доставая оттуда всю свою химию. — Если только убийца не оставался в них достаточно долго.
— Но кровь высыхает довольно быстро.
— Не всегда. Они у тебя далеко?
Они вышли из ванной комнаты, и Марино извлек из коробки с вещественными доказательствами большой коричневый пакет. Открыв его, он дал заглянуть туда Скарпетте. Одна из перчаток была совершенно чистой, другая частично вывернута наизнанку и испачкана темной запекшейся кровью. На перчатках не было талька. Похоже, чистую перчатку вообще не надевали.
— Мы сделаем анализ ДНК и снимем отпечатки, — сказала Скарпетта.
— Он, видно, не знал, что внутри латексных перчаток остаются отпечатки пальцев, — заметил Марино.
— Значит, он не смотрит телевизор, — подал голос один из полицейских.
— Да там одно фуфло. Смотреть тошно, — прокомментировал другой коп из-под кровати. — Ага, кое-что есть.
Он поднялся на ноги, держа в руках фонарик и маленький револьвер с рукояткой из палисандрового дерева. Стараясь не прикасаться к металлу, он открыл барабан.
— Не заряжен. Не слишком-то он ей помог. Похоже, из него вообще не стреляли.
— Все равно надо снять отпечатки, — сказал Марино. — Странное место для хранения оружия. Как далеко он лежал?
— Чтобы его достать, надо было залезть под кровать. Двадцать второй калибр. В самый раз для такой развалины.
— Ты шутишь, — сказал Марино, взглянув на револьвер. — Неподходящая игрушка для старой бабушки с трясущимися руками.
— Должно быть, кто-то дал ей его для самообороны, а старушка засунула его подальше.
— А патроны к нему вы нашли?
— Пока нет.
Опустив револьвер в пакет, полицейский положил его на комод, где стояли пузырьки с лекарствами, которыми уже занялся его напарник.
— «Аккуретик», «Диурез» и «Эндурон», — прочитал он названия на этикетках. — Понятия не имею, что это такое.
— Мочегонное. Прописывают при гипертонии.
— «Верапамил», уже давнишний. Куплен в июле.
— От гипертонии, ангины и аритмии.
— «Апрезолин» и «Лонитен». Язык сломаешь. Им уже больше года.
— Сосудорасширяющее. Тоже от гипертонии.
— А может, ее кондрашка хватила? «Викодин». Я знаю, что это такое. И «Ултрам». Эти выписаны недавно.
— Болеутоляющее. Возможно, она пила их из-за артрита.
— «Зитромакс». Это ведь антибиотик? Выписан в декабре.
— Еще что-нибудь есть? — спросила Скарпетта.
— Нет, мадам.
— Кто сообщил в Центр судмедэкспертизы, что она страдает от депрессий? — спросила Скарпетта, глядя на Марино.
Последовало молчание.
— Какого черта, — буркнул Марино. — Я уж точно не звонил.
— Так кто же звонил? — повторила она свой вопрос.
Полицейские переглянулись.
— Вот черт, — снова скривился Марино.
— Подождите. — Скарпетта принялась набирать номер Центра судебно-медицинской экспертизы. — Кто сообщил вам о смерти от огнестрельного оружия? — спросила она дежурного.
— Голливудская полиция.
— Но кто именно?
— Детектив Вагнер.
— Детектив Вагнер? — удивилась Скарпетта. — А в котором часу она звонила?
— Подождите, я посмотрю. В два часа одиннадцать минут.
Взглянув на Марино, Скарпетта спросила:
— Ты можешь точно сказать, когда ты мне звонил?
— В два двадцать, — ответил он, проверив время по сотовому.
Скарпетта посмотрела на часы. Уже половина четвертого. На рейс в шесть тридцать она уже не успевает.
— А в чем дело? — спросил ее дежурный.
— Когда вам звонила так называемая детектив Вагнер, какой номер был на дисплее?
— Так называемая?
— Ведь вам звонила женщина?
— Да.
— В ее голосе было что-нибудь необычное?
— Вовсе нет, — ответил дежурный, чуть помедлив. — Он звучал вполне убедительно.
— Она говорила с акцентом?
— Кей, что происходит?
— Ничего хорошего.
— Дайте я посмотрю. Так, звонок в два одиннадцать. Абонент не опознан.
— Ничего удивительного, — вздохнула Скарпетта. — Я приеду через час.
Наклонившись над кроватью, она внимательно посмотрел на руки убитой, затем осторожно повернула их ладонями вверх. Она всегда старалась быть деликатной, несмотря на то, что ее пациенты уже ничего не чувствовали. На руках не было ссадин порезов или синяков — никаких признаков того, что жертва боролась или была связана. Скарпетта вынула лупу и осмотрела руки еще раз. На этот раз она заметила на ладонях какие-то волокна и следы пыли.
— Вероятно, она лежала на полу, — предположила Скарпетта.
В этот момент в комнату вошла Реба, бледная и мокрая от дождя.
— Лабиринт какой-то, а не улицы, — сказала она.
— Эй, в котором часу ты звонила медэкспертам? — спросил ее Марино.
— Насчет чего?
— Насчет цен на яйца в Китае.
— Что? — переспросила она, глядя на окровавленный труп на кровати.
— Насчет этого случая! — рявкнул Марино. — О чем еще я могу спрашивать? И почему у тебя не работает опознаватель?
— Я не звонила медэкспертам. Зачем звонить, когда она и так уже здесь? — ответила Реба, глядя на Скарпетту.
— Надо надеть ей на руки и на ноги пакеты, — распорядилась Скарпетта. — И завернуть ее в одеяло и чистый кусок полиэтилена. Постельное белье тоже нужно забрать.
Она подошла к окну, выходящему на канал. Глядя на цитрусовые деревья, мокнущие под дождем, она думала об инспекторе, которого видела здесь днем. Он ходил именно по этому участку, и сейчас она старалась припомнить, в котором часу это было. Незадолго до того, как они с Ребой услышали выстрелы. Еще раз оглядев спальню, она заметила на ковре рядом с окном два темных пятна.
На темно-синем ковре они были едва видны. Скарпетта вынула из сумки пузырьки с химикатами и пипетки, чтобы проверить наличие крови. Пятна находились на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Они были величиной с четверть доллара и имели овальную форму. Скарпетта потерла одно из них тампоном и накапала на него изопропиловый спирт, фенолфталеин и перекись водорода. Тампон окрасился в ярко-розовый цвет. Это не обязательно свидетельствовало о присутствии человеческой крови, но вероятность того была высокой.
— Если это ее кровь, то почему она здесь? — стала рассуждать Скарпетта.
— Может быть, это брызги? — высказала предположение Реба.
— Это невозможно.
— Это капли, и к тому же пятна не круглые, — заметил Марино. — Тот, из кого текла эта кровь, стоял на ногах.
Он поискал глазами другие пятна.
— Странно, что они только здесь и больше нигде. Если у кого-то шла кровь, пятен должно быть больше, — продолжал он, словно Ребы не было в комнате.
— На такой темной поверхности их трудно заметить, но я тоже не вижу других, — ответила Скарпетта.
— Надо обработать пол люминолом, — сказал Марино, по-прежнему игнорируя Ребу.
На ее лице появились признаки раздражения.
— Когда придут техники, надо попросить их взять образцы волокон с этого ковра, — сказала Скарпетта, обращаясь ко всем присутствующим.
— И пусть пропылесосят ковер, — добавил Марино, избегая негодующего взгляда Ребы.
— Вы должны дать мне показания, прежде чем уедете. Ведь это вы нашли ее, — обратилась к нему Реба. — Мне неизвестно. Что вы делали в ее доме.
— И пусть пропылесосят ковер, — добавил Марино, избегая негодующего взгляда Ребы.
— Вы должны дать мне показания, прежде чем уедете. Ведь это вы нашли ее, — обратилась к нему Реба. — Мне неизвестно. Что вы делали в ее доме.
Марино не удостоил ее ответом. Она для него просто не существовала.
— Давай-ка выйдем и поговорим. Я хочу послушать, что ты скажешь. Марк! — позвала Реба одного из полицейских. — Как насчет того, чтобы проверить следователя Марино на следы пороха?
— Пошла ты на… — рявкнул Марино.
Скарпетта услышала, как в его голосе зарокотал гром. Обычно это предшествовало взрыву.
— Это просто формальность, — продолжала Реба. — Ты же не хочешь, чтобы тебя в чем-то подозревали?
— Послушай, Реба, — проговорил полицейский, которого она назвала Марком. — У нас с собой ничего нет. Пусть этим займутся техники.
— Кстати, где они? — раздраженно спросила Реба. Она все еще чувствовала себя неуверенно. — Марино, узнай, куда запропастилась служба перевозки. Им давно пора быть здесь.
— Интересно, как часто у вас на месте убийства присутствует только один детектив? — спросил Марино, наступая на Ребу.
Она отшатнулась.
— Я жду, пока вы уйдете. Ты и доктор Скарпетта. Чтобы мы могли приступить к делу.
— Не дождешься! — отрубил он. — Никто из нас не уйдет. Если ты заглянешь в свое пособие для тупых детективов, то увидишь, что осмотр тела производится судебно-медицинским экспертом. Так что это ее дело, а не твое. А поскольку, помимо всех других моих званий, я еще и дипломированный следователь по убийствам и ассистирую доктору Скарпетте, ты не можешь выставить меня отсюда.
Полицейские с трудом удерживались от смеха.
— Все это я говорю к тому, что сейчас мы с доктором здесь главные, а ты ни черта не знаешь и только путаешься под ногами.
— Не смей так со мной разговаривать! — чуть не плача, воскликнула Реба.
— Вы не можете вызвать сюда настоящего детектива? — обратился Марино к полицейским. — А то я не смогу отсюда уйти.
Гпава 31
Бентон сидел в своем кабинете на первом этаже лаборатории когнитивной нейровизуализации, которая занимала одно из немногих современных зданий на обширной территории, где среди фруктовых деревьев и прудов расположились красивые старинные постройки, в отличие от большинства помещений Маклейновской больницы, вид из его кабинета не радовал глаз. Прямо под окном находилась автостоянка, граничившая с шоссе, за которым начиналось поле, куда то и дело забредали канадские гуси.
Небольшой кабинет Бентона, весь забитый бумагами и книгами, находился в самом центре лаборатории, формой напоминавшей букву Н. В каждом из ее углов было установлено по магнитно-резонансному сканеру, и все вместе они создавали поле, способное стащить с рельсов поезд. Бентон был единственным судебным психологом, чей кабинет располагался в лаборатории, потому что «Хищник» требовал его постоянного присутствия. Бентон позвонил координатору проекта.
— Наш последний доброволец еще не звонил? — спросил он глядя в окно на двух гусей, прогуливающихся у дороги. — Я имею ввиду Кенни Джампера.
— Одну минуточку, кто-то как раз звонит. Доктор Уэсли, это он. Я вас соединяю.
— Добрый день, Кенни. Это доктор Уэсли. Как вы себя чувствуете?
— Неплохо.
— Судя по голосу, вы немного простудились.
— Это, наверно, аллергия. Я возился с кошкой.
— Хочу задать вам несколько вопросов, Кенни, — сказал Бентон, взглянув на дисплей своего телефона.
— Вы уже спросили у меня все, что можно.
— Нет, не все, у нас есть стандартный перечень вопросов, которые мы задаем всем, кто участвует в нашем исследовании.
— Ну ладно.
— Прежде всего, откуда вы звоните?
— С телефона-автомата. Вы не можете мне звонить. Я должен звонить сам.
— А у вас дома разве нет телефона?
— Я же говорил, что живу у приятеля в Уолтхэме, а у него нет телефона.
— Ну хорошо, Кенни. Я просто хочу уточнить кое-что из того, что вы говорили вчера. Вы холосты?
— Да.
— Вам двадцать четыре года?
— Да.
— Белый?
— Да.
— Кенни, вы левша или правша?
— Правша. Если вы хотите удостоверить мою личность, то предупреждаю, что водительских прав у меня нет.
— Ничего страшного. Это не имеет значения.
Спрашивать удостоверение личности, фотографировать пациентов или пытаться выяснить, кто они на самом деле, является нарушением конфиденциальности. Бентон приступил к дальнейшему опросу. Он осведомился, есть ли у Кенни зубные протезы или скобки, медицинские имплантаты, металлические пластины или штифты. Поинтересовался насчет аллергии и проблем с легкими, выяснил, есть ли у парня какие-нибудь хронические болезни, принимает ли он лекарства, были ли у него травмы головы и возникает ли у него желание причинить вред себе или другим. А также проходит ли он в настоящее время курс лечения или какое-нибудь обследование. Обычно все отвечали на эти вопросы отрицательно. Однако более трети кандидатов, которые считали себя нормальными, пришлось отбраковать, потому что они таковыми не являлись. Но Кенни, судя по всему, вполне перспективен.
— Как часто вы выпивали за последний месяц? — продолжал Бентон, строго следуя процедуре.
Телефонные опросы очень утомительны и скучны. Но если делать этого самому, тогда лучше вообще отказаться от этой затеи. Бентон не доверял сведениям, собранным его ассистентами и другим неквалифицированным персоналом. Что толку брать добровольцев с улицы и тратить драгоценное время на опросы, диагностические интервью, рейтинги, нейрокогнитивные испытания, исследования мозга и обработку результатов, если после всего этого выясняется, что они психически неустойчивы или потенциально опасны.
— Ну, иногда позволяю себе пивка, — сообщил Кении. — Вообще-то я непьющий. И не курю совсем. Когда я могу приступить? В объявлении сказано, что мне дадут восемьсот долларов и будут оплачивать такси. Машины у меня нет, так что вам придется меня возить.
— Как насчет пятницы? В два часа дня. Вам это удобно?
— Придется лезть под магнит?
— Да. Мы будем вас сканировать.
— Нет. В четверг в пять. Я могу только в четверг.
— Хорошо. В четверг в пять, — согласился Бентон, помечая дату.
— И вы пришлете за мной такси.
Спросив адрес, Бентон был несколько озадачен ответом Кении. Тот попросил прислать машину к похоронному бюро «Альфа и омега» в Эверетте. Эта безвестная контора находилась в пригороде Бостона, в месте, имеющем дурную репутацию.
— А почему к похоронному бюро? — удивленно спросил Бентон, постукивая карандашом по анкете.
— Оно рядом с тем местом, где я живу, у них есть телефон-автомат.
— Кенни, позвоните мне завтра, чтобы мы окончательно договорились. Идет?
— Идет. Я позвоню вам с этого же телефона.
Повесив трубку, Уэсли посмотрел по справочнику, есть ли в Эверетте похоронное бюро «Альфа и омега». Оказалось, есть. Он позвонил туда, и его попросили подождать. В трубке зазвучали «Мотивы» Хубостанка.
«Мотивы для чего? — с раздражением подумал он. — Для смерти?»
— Бентон?
Подняв глаза, Уэсли увидел в дверях Сьюзен Лейн с отчетом в руках.
— Привет, — поздоровался он, кладя трубку.
— У меня кое-какие новости о вашем друге Бэзиле Дженрете, — сообщила доктор Лейн, внимательно посмотрев на Бентона. — Вы выглядите усталым.
— А разве когда-нибудь было иначе? Результаты уже обработали?
— Идите лучше домой. Вид у вас совсем измученный.
— Просто озабоченный. Немного не выспался. Ну, расскажите, как работают мозги у старины Бэзила. Я просто сгораю от любопытства.
Вручив ему листок с результатами структурного и функционального исследований, доктор Лейн принялась объяснять:
— Повышенная активность мозжечковой миндалины в ответ на раздражители. Особенно если это лица, на которых написан страх или отрицательные эмоции.
— Это интересно, — заметил Бентон. — Может подсказать нам, как они выбирают жертву. Удивление или любопытство на лице они могут принять за гнев или страх. И это выводит их из равновесия.
— Звучит не слишком утешительно.
— Надо сосредоточиться на этом факторе. С Бэзила и начнем.
Выдвинув ящик стола. Бентон достал аспирин.
— Давайте посмотрим, — предложила Лейн, глядя в отчет. — Испытание по Штрупу показало пониженную активность переднего пояса в дорсальной и сабгенуальной областях, сопровождающуюся повышенной дорсолатеральной префронтальной активностью.
— Прочитайте мне только заключение, Сьюзен. У меня голова раскалывается.
Вытряхнув на ладонь три таблетки аспирина, Бентон проглотил их без воды.
— Как это вам удается?
— Многолетняя практика.