— Я знаю о вас больше, чем вы думаете.
Марино стал ходить к ней на прием. Через месяц он бросил пить и курить и похудел на десять фунтов.
— Ничего особенного мое лицо не выражает. Не понимаю, о чем вы говорите, — повторил Марино, дотрагиваясь до лица кончиками пальцев, как это делают слепые.
— Выражает. Как только кончился дождь, на вашем лице появилось это выражение. Все, что вы чувствуете, отражается на вашем лице. Пит, — со значением сказала доктор Селф. — Мне кажется, что это тянется еще со времен Нью-Джерси. Как вы считаете?
— Я считаю, что все это ерунда. Я пришел к вам, потому что не мог бросить курить и слишком много пил и ел. А вовсе не потому, что у меня на лице что-то там написано. Никто никогда не жаловался на мое лицо. Моя жена Дорис была недовольна, что я такой толстый и слишком много пью и курю. Но мое лицо ее вполне устраивало. Она никогда не высказывалась по этому поводу. И все мои женщины были им довольны.
— А как насчет доктора Скарпетты?
Марино весь напрягся и ушел в себя, как это всегда случалось с ним, когда речь заходила о Скарпетте.
— Мне пора в морг, — бросил он.
— Пока еще нет, — пошутила она.
— Мне не до шуток. Я расследовал дело, а меня отстранили. Последнее время такое происходит со мной постоянно.
— Это доктор Скарпетта отстранила вас?
— Она не успела. Я сам не стал участвовать во вскрытии, потому что кое-кто пытается меня в чем-то обвинить. Не хочу злоупотреблять служебным положением, и без того ясно, отчего умерла эта дама.
— А в чем вас обвиняют?
— Меня всегда в чем-нибудь обвиняют.
— На следующей неделе мы поговорим о ваших параноидальных идеях. Это тоже связано с выражением вашего лица, уж поверьте мне. А Скарпетта не замечала этого выражения? Уверена, что замечала. Обязательно спросите ее.
— Все это бред собачий.
— Вы помните наш разговор о сквернословии? Мы же с вами договорились. Сквернословие — это способ выразить подавленные эмоции. Я же хочу, чтобы вы рассказывали мне о ваших чувствах, а не выражали их.
— Я чувствую, что это бред собачий.
Доктор Селф снисходительно улыбнулась, словно перед ней был непослушный ребенок.
— Я к вам хожу не для того, чтобы слушать про выражение моего лица, которого на самом деле нет.
— Почему бы вам не спросить про него Скарпетту?
— Я чувствую, что это не ее собачье дело.
— Давайте обсуждать проблемы, а не выражаться по их поводу. Очень удачная фраза. Надо сделать ее девизом радиопередачи. «Давайте обсудим» с доктором Селф.
— Так что же случилось сегодня? — спросила она Марино.
— Вы серьезно? Я обнаружил старуху, которой выстрелом разнесли всю голову. Угадайте, кто будет следователем?
— Наверно, вы. Пит.
— Как бы не так. Раньше-то, конечно. Я же вам рассказывал. Я был следователем по убийствам и помогал доку. Но сейчас я смогу вести дело, только если мне поручат это правоохранительные органы. А Реба черта с два захочет это сделать. Сама она ни хрена не смыслит, но у нее на меня зуб.
— Насколько я помню, вы ее тоже не слишком любите, потому что она неуважительно к вам относится и старается унизить.
— Какой детектив из этой телки?! — воскликнул он, побагровев.
— Расскажите об этом поподробнее.
— Я не могу рассказывать о своей работе. Даже вам.
— Я не спрашиваю вас о конкретных делах и расследованиях. Вы можете не беспокоиться. Все, что здесь говорится, никогда не покидает пределы этой комнаты.
— Если только не попадает на радио или в ваше новое телевизионное шоу.
— Но мы сейчас не на радио и не на телевидении, — с улыбкой сказала доктор Селф. — Хотя, если хотите, я могу пригласить вас в свои передачи. Вы гораздо интереснее доктора Эмоса.
— Козел. Мудак чертов.
— Пит! — предостерегающе воскликнула она. — Я понимаю, что вы его не любите. Вероятно, ваше к нему отношение тоже определяется параноидальными мотивами. В этой комнате нет ни микрофонов, ни камер. Только мы с вами.
Марино оглянулся, как бы проверяя истинность ее слов.
— Мне не понравилось, что она разговаривала с ним в моем присутствии.
— Он — это Бентон? Она — Скарпетта?
— Она пригласила меня, чтобы поговорить, а сама повисла на телефоне, словно я пустое место.
— То же самое вы чувствуете, когда звякает мой автоответчик?
— Она же могла поговорить с ним и без меня. Это было сделано нарочно.
— Она всегда так делает, правда? Звонит своему любовнику в Вашем присутствии, хотя прекрасно знает, что вам это не нравится, что вы ему немного завидуете.
— Завидую? Чему там завидовать, черт побери? Он бывшая фэбээровская мелкая сошка. А сейчас гадает на кофейной гуще.
— Это не так. Он преподает судебную психологию на одном из факультетов Гарвардского университета, происходит из известной новоанглийской семьи. На мой взгляд, весьма уважаемый человек.
Доктор Селф не была знакома с Бентоном, но очень бы хотела заполучить его для своего шоу.
— Он ничего собой не представляет. Все бывшие идут в преподаватели.
— Но он не только преподает.
— Все равно он отработанный материал.
— Создается такое впечатление, что большинство ваших знакомых уже никуда не годятся. И Скарпетта тоже. Вы ведь и о ней так говорили.
— Я просто называю вещи своими именами.
— А сами вы не ощущаете себя бывшим?
— Кто, я? Вы что, издеваетесь? Я могу отжаться в два раза больше, чем раньше, и позавчера полдня провел на беговой дорожке. Первый раз за последние двадцать лет.
— Нам пора заканчивать, — напомнила она. — Давайте поговорим о вашем недовольстве Скарпеттой. Это из-за того, что она вам не доверяет?
— Дело не в доверии, а в уважении. Она лжет и относится ко мне как к последнему дерьму.
— Вы считаете, что она вам не доверяет из-за того, что случилось прошлым летом в Ноксвилле? Там, где проводятся исследования на трупах? Как называется это место?
— «Опытное поле».
— Ах да.
Какая увлекательная тема для обсуждения в ее передаче. «Опытное поле» — это не то, что вы думаете. Что такое смерть? Давайте обсудим с доктором Селф.
Она уже обдумывала рекламный ролик.
Марино демонстративно посмотрел на часы, словно его совсем не огорчало, что время сеанса подходит к концу. Казалось, он с нетерпением ждет его окончания.
Но доктора Селф не так легко было провести.
— Страх, — начала она свое заключительное слово. — Экзистенциальный страх перед одиночеством и пренебрежением со стороны окружающих. Когда кончается день, когда кончается гроза. Когда кончается все. Это ведь ужасно, когда все кончается? Деньги, здоровье, молодость, любовь. Возможно, ваши отношения с доктором Скарпеттой тоже закончатся? Может быть, она в конце концов отвернется от вас?
— Мне на все наплевать, кроме работы, а она у меня никогда не закончится, потому что люди будут убивать друг друга всегда. Даже после того, как я отправлюсь на небо. Я не собираюсь больше сюда приходить и выслушивать весь этот вздор. Вы только и знаете, что говорите о доке. И дураку ясно, что мои проблемы связаны не с ней.
— На сегодня у нас все.
Улыбнувшись, она поднялась со стула.
— Я бросил принимать лекарство, которое вы мне выписали. Еще две недели назад, но все забывал сказать вам. — Марино тоже поднялся, заполонив собой всю комнату. — От него никакого толку, — добавил он. — Ну и нечего его пить.
Когда он вставал, доктор Селф всегда слегка вздрагивала. Его внушительная фигура нагоняла на нее страх. Загорелые руки напоминали окорока или бейсбольные перчатки. Она представляла, как он крушит ими чьи-то черепа или ломает шеи. Для такого громилы человеческие кости все равно что картофельные чипсы.
— Мы поговорим об «Эффсксоре» на следующей неделе. Жду вас во вторник в пять, — сказала доктор, заглянув в записную книжку.
Марино бросил взгляд на открытую дверь, за которой находилась небольшая веранда, где стояли стол и два стула и были расставлены растения в кадках. Некоторые пальмы уже достигали потолка. На веранде никого не было. В эти часы у доктора Селф никогда не бывало пациентов.
— Хм, — усмехнулся он. — Как хорошо, что мы поторопились и уложились вовремя. Иначе вашим пациентам пришлось бы ждать.
— Вы, вероятно, расплатитесь со мной в следующий раз?
Таким деликатным образом доктор Селф напоминала Марино, что он должен ей триста долларов.
— Да, да. Я забыл свою чековую книжку.
Это сущая правда. Он вовсе не собирается становиться ее должником. Придется прийти еще раз.
Глава 33
Бентон оставил свой «порше» на гостевой стоянке за высоким забором из гофрированного металла, по верху которого была протянута колючая проволока. На фоне неприветливого, затянутого тучами неба возвышались сторожевые башни. На служебной стоянке виднелись белые фургоны со стальными перегородками и без окон, своего рода камеры, в которых перевозили заключенных.
Батлеровская больница, располагавшаяся в часе езды от Бостона, представляла собой восьмиэтажное здание с окнами, забранными металлической сеткой, которое окружали двадцать акров леса и прудов. Туда помешали преступников, признанных невменяемыми. Это было в высшей степени прогрессивное и цивилизованное учреждение. Блоки там именовались коттеджами, куда пациенты распределялись по степени их опасности для окружающих. Коттедж Д стоял особняком, неподалеку от административного здания. Там содержалось около сотни заключенных, осужденных за убийство.
Изолированные от других пациентов больницы, они проводили большую часть времени в одиночных камерах, в каждой из которых был душ, пользоваться которым можно было не больше десяти минут в день, в туалет разрешалось ходить два раза в час. К блоку Д была прикомандирована команда судебных психиатров, и, кроме того, его регулярно посещали адвокаты и специалисты в области психиатрии. Батлеровская больница считалась образцом гуманного отношения к заключенным, местом, где они могли получить реальную помощь. Но для Бентона она была всего лишь комфортабельной тюрьмой, где содержались люди, которых уже не исправишь. Он не питал никаких иллюзий относительно их лечения. Субъектов, подобных Бэзилу, вообще трудно было назвать людьми. В прошлой жизни они умели только убивать и при первой же возможности с радостью займутся этим снова.
Войдя в бежевый вестибюль. Бентон подошел к пуленепробиваемой перегородке и взял трубку внутренней связи.
— Как дела, Джордж?
— Все так же.
— Прискорбно это слышать. Значит, вы еще не ходили к доктору?
Раздался громкий металлический щелчок, и Бентон получил возможность войти. Когда дверь за ним закрылась, он поставил свой портфель на маленький металлический столик. Джорджу было уже за шестьдесят, и жизнь казалась ему невыносимой. Он терпеть не мог свою работу. Ненавидел жену. Всегда был недоволен погодой. Не любил политиков и при первой возможности снимал со стены вестибюля фотографию губернатора штата. В последний год его мучили постоянная усталость, проблемы с желудком и непонятные боли. Но докторов он тоже ненавидел.
— Я не пью никаких лекарств. Какой от них толк? Эти доктора только и умеют, что пичкать нас лекарствами, — проворчал Джордж, проверяя портфель Бентона. — Ваш приятель уже на месте. Желаю повеселиться.
Снова раздался щелчок, и Бентон прошел через вторую металлическую дверь. Охранник в желто-коричневой форме по имени Джеф повел его по коридору к еще одной металлической двери. За ней находилось отделение, где адвокаты и психиатры встречались с заключенными в небольших комнатках без окон.
— Бэзил жалуется, что не получает корреспонденцию, — сказал Бентон.
— Да он много чего болтает, — мрачно заметил Джеф. — Рот у него прямо не закрывается.
Отперев серую металлическую дверь, он пропустил доктора вперед.
— Спасибо, — поблагодарил Бентон.
— Я буду за дверью, — сказал Джеф, бросив на Бэзила уничтожающий взгляд.
Тот сидел за небольшим деревянным столом и при виде доктора не сделал никаких попыток подняться. Он был без наручников и в своей обычной тюремной одежде, которая состояла из синих штанов, белой майки и шлепанцев. От него сильно пахло потом, налитые кровью глаза рассеянно блуждали по комнате.
— Ну, как дела, Бэзил? — спросил Бентон, садясь напротив.
— У меня был плохой день.
— Расскажите, в чем дело.
— Я чувствую беспокойство.
— Как вы спали?
— Да я почти всю ночь не спал. Все думал о нашем разговоре.
— Вы что-то все время суетитесь.
— Не могу сидеть спокойно. Это из-за того, что я вам рассказал. Доктор Уэсли, мне надо принять лекарство. «Ативан» или что-нибудь в этом роде. Вы еще не смотрели снимки?
— Какие снимки?
— Ну, моего мозга. Небось уже смотрели. Вы же любопытный. Вы все здесь очень любопытные, так ведь? — Он нервно улыбнулся.
— Вы только это хотели мне сказать?
— Нет, я много чего хотел сказать. И потом мне нужна моя корреспонденция. Они мне ее не дают, поэтому я не могу ни есть, ни спать. Совсем нервы расстроились. Может, дадите мне «ативана»? Вы, наверно, тоже об этом думали?
— О чем?
— Да о той убитой женщине, про которую я вам говорил.
— Из «Рождественской лавки»?
— Ну да.
— Я много думал над тем, что вы мне рассказали, — произнес Бентон, словно правдивость Бэзила не вызывала у него сомнений.
Он всегда делал вид, что верит пациентам, даже когда они явно лгали. А в данном случае такой уверенности у него не было.
— Давайте вернемся к тому, что произошло в июле два с половиной года назад.
Марино не понравилось, что доктор Селф, захлопнув за ним дверь, торопливо закрыла ее на задвижку, словно рада была от него избавиться.
Он был оскорблен таким отношением. Ей на него просто наплевать. Он всего лишь один из ее клиентов. Она рада, что он убрался и на целую неделю избавил ее от своего общества. В следующий раз она уделит ему те же пятьдесят минут, и ни секундой больше, ничуть не озаботившись тем, что он бросил пить лекарство.
Настоящая отрава. Из-за него он не мог заниматься сексом. Какой же это антидепрессант, если от него перестаешь быть мужчиной?! Одного этого достаточно, чтобы впасть в депрессию.
Стоя у запертой двери в кабинет, он рассеянно смотрел на бледно-зеленые кресла и стеклянный столик с журналами. Он успел прочитать их все, потому что всегда приходил на прием раньше времени. Это его тоже раздражало. Куда лучше было бы опаздывать, делая вид, что у него есть дела поинтереснее, чем торчать у психоаналитика. Но если он будет опаздывать, время сеанса сократится, а он не мог себе позволить терять драгоценные минуты, которые стоили так дорого.
Шесть долларов одна минута. Точно пятьдесят минут, и ни секундой больше. Ничто не могло заставить ее продлить прием даже на минуту. Соберись он покончить жизнь самоубийством у нее на глазах, она все равно посмотрела бы на часы и сказала: «Нам пора заканчивать». Начни он рассказывать о том, что кого-то убил, она и тут прервала бы его на самом интересном месте, произнеся те же слова.
— Разве вам самой не любопытно? — как-то раз спросил он ее. — Как вы можете прерывать меня на полуслове?
— Вы расскажете мне остальное в следующий раз. Пит, — ответила она со своей обычной улыбкой.
— А может, не расскажу. Вам повезло, что вы можете про это узнать. Многие люди с удовольствием заплатили бы деньги, чтобы послушать такую историю, причем подлинную.
— В следующий раз.
— Ладно, забудем. Следующего раза не будет.
Она никогда не спорила с ним, когда прием подходил к концу. На какие бы уловки он ни пycкaлcя, чтобы прихватить еще пару минут, она всегда вставала, провожала его к выходу и запирала за ним дверь. Никакие уговоры не помогали. Ради чего он платит шесть долларов за минуту? Ради того, чтобы его оскорбляли? Но он почему-то возвращался сюда опять.
Марино посмотрел на небольшой изогнутый бассейн, отделанный цветной плиткой, потом перевел взгляд на апельсиновые и грейпфрутовые деревья, увешанные плодами. Их стволы были обведены красной полосой.
Тысяча двести долларов ежемесячно. Зачем ему это нужно? На эти деньги он мог бы купить себе «додж» с двигателем V-10 «Вайпер». Мог бы купить еще кучу полезных вещей.
Через закрытую дверь послышался ее голос. Она разговаривала по телефону. Он стал слушать, делая вид, что заинтересовался журналом.
— Простите, кто это? — спросила доктор Селф.
У нее был звучный голос человека, привыкшего выступать публично. Такой голос придает человеку вес, не меньший, чем пистолет или полицейский жетон. Марино нравился ее голос. Он действовал на него завораживающе. Она была по-настоящему хороша, и ему не хотелось думать, что в кресле напротив нее может сидеть какой-нибудь другой мужчина, который будет так же восхищенно смотреть на нее. На эти темные волосы и тонкие черты лица, блестящие глаза и ослепительно белые зубы. Он был не в восторге от того, что она выступает по телевидению, где каждый может видеть, насколько она соблазнительна.
— Кто вы и как узнали этот номер? — продолжала она спрашивать. — Нет, это не она. Это не прямой телефон. Кто это?
Марино забеспокоился, его бросило в жар. После дождя было сыро и душно, с деревьев капало, на траве сверкали бусинки воды. Голос у доктора Селф был озабоченный. Звонивший ее озадачил.
— Я понимаю, что вы хотите сохранить конфиденциальность, но как мы проверим достоверность вашего сообщения, если вы себя не назовете? Такие детали требуют проверки и подтверждения, иначе доктор Селф не захочет иметь с вами дело. Нет, нет, это прозвище, а не имя. Неужели это ваша настоящая фамилия? Ну хорошо.
Марино понял, что доктор Селф говорит не от своего имени. Звонивший ей неизвестен, и она чувствует себя не в своей тарелке.