Кто-то стоял на мосту. Смит прибавил шагу, наблюдая за начавшей вырисовываться женской фигурой. Дойдя до нее, он постоял мгновение, глядя как она курит сигарету. Ее бледное желтоватое лицо словно прогибалось внутрь, когда она сильно затягивалась. Это произвело на него странное впечатление, и навело на мысль, что табак был потребителем, а она — обесцененным продуктом, высасывавшимся с каждой затяжкой. По зрелом размышлении, он посчитал, что впечатление было правильным.
— Ищешь с кем поразвлечься? — спросила она без какого-либо обаяния в голосе.
— Ну, да, можно сказать и так, — пожал плечами Смит. Он и в самом деле не знал.
Ее глаза словно ощупали его тело, и она быстро выдала короткий перечень услуг и условий. Смит кивнул в том же неопределенном молчаливом согласии. Они в молчании пошли обратно к его квартире по узкой дороге, окруженной с одной стороны заброшенными складами, а с другой здоровой кирпичной стеной. Какая-то машина медленно проехала по булыжной мостовой, остановившись у одинокой фигуры другой женщины, которая, после короткого разговора, исчезла в ней.
В квартире Смита они прошли прямо в спальню и разделись. Затхлое зловоние ее дыхания не остановило его от того, чтобы поцеловать ее. Они никогда не чистила свои зубы, потому что ненавидела, когда мужчины ее целовали. Они могли делать все, что угодно, кроме этого. Поцелуй был единственной вещью, которая мешала ей забыть, чем она занималась, и которая заставляла сопротивляться ее отвратительной реальности. Впрочем, у Смита и не было желания целовать ее.
Он залез на ее худое тело, сначала чувствуя неудобство из-за явной его костлявости. Выражение ее лица было заморожено, а глаза затуманили опиаты или апатия. Смит видел выражение своего собственного лица, отражавшегося в ней. Он заставил себя продраться короткими толчками сквозь сухость ее пизды, и они оба сжимали свои зубы от боли и напряжения, пока у нее не стали выделяться соки. Смит нашел ритм и всаживал ей механически, все время удивляясь, почему он делает это. Она двигалась с ним со скукой и неохотой. Прошли минуты; Смит неумолимо наращивал свою активность. После того как прошло определенное количество времени, Смит понял, что он никогда не кончит. Его пенис, казалось, становился тверже, но в то же время испытывал растущую нечувствительность. Выражения шока, возражения, и недоумения пробежали по лицу женщины, когда настойчивая боль в теле заставила ее сопротивляющееся сознание примириться с погоней за оргазмом.
После того как она кончила, с трудом сохраняя молчание, он остановился с по-прежнему твердым и эрегированным членом. Он слез с нее, полез в карман куртки, вытащил несколько купюр и заплатил ей. Она чувствовала себя озадаченной и уязвимой; полный провал в том единственном, что она когда-либо была способна успешно делать. Она оделась и ушла, полная стыда, неспособная прямо взглянуть в глаза.
— Спасибо за все, — сказал Смит, когда она вышла на лестницу.
— Козел. Мудила ебаный, — прошипела она в ответ.
Насколько он мог предположить, сказать было больше нечего.
Через несколько дней после этого инцидента случилось гораздо более значимое событие. Смит явился в офис что-то насвистывая. Это явно экстровертное представление, судя по нормальным стандартам его поведения, было немедленно подмечено его сослуживцами.
— Ты выглядишь довольным собой, Иэн, — заметил Мики Флинн.
— Просто купил новую видео-камеру, — заявил Смит, и добавил с неуместным самодовольством, — образец искусства.
— Боже, теперь тебя никто не остановит, да, Иэн? Голливуд, трепещи, мы идем! Знаешь, что я скажу тебе, мы сделаем Ивонну звездой в порно-фильме. Ты — режиссер, я — продюсер.
Ивонна Ламсден с досадой посмотрела на них. Она недавно отвергла грубые, пьяные приставания Мики, предлагавшего провести вместе вечер, и была озабочена тем, что они могут тайно сговориться против нее, озлобленные отказом; вспомнить молодость и оторваться, как имеют тенденцию делать некоторые мужчины.
Мики повернулся к Смиту и сказал:
— Нет, мы лучше будем держать Ивонну в стороне от этого. Помимо прочего, мы все же хотим, чтобы наш фильм пользовался «кассовым» успехом.
Она бросила в него карандашную резинку, угодив в лоб, и вызвав у него больший шум, нежели ситуация того заслуживала. Алистер — худой, анемичный супервайзер поглядел на них с раздражением, обозначив свое неодобрение этой шумной возней. Он любил во всем порядок, признавая в жизни только формулу «сдал-принял».
— Алистер может сыграть главную роль, — прошептал Мики, но тут выражение лица Смита вернулось в его нормальное состояние — глубокой отрешенной задумчивости.
Тем вечером Смит поехал домой на автобусе, потому что дождь лил как из ведра. Изучая вечернюю газету, он отметил, что восемнадцатилетний Пол МакКаллум находится в Королевском Госпитале в палате интенсивной терапии, отчаянно борясь за свою жизнь после того, как он стал жертвой очевидно беспричинного нападения в городском центре вчера вечером. «Надеюсь, что мальчик выкарабкается», — подумал Смит. Он считал, что человеческая жизнь должна быть священной, она должна быть самой важной вещью в мире. По-прежнему не было новостей об Аманде Хитли, похищенном ребенке. Смит пришел в свою квартиру, проверил камеру, затем посмотрел очередное видео.
Оно воспринималось тяжело. Сознание Смита было рассеяно. Он пытался заставить чувствовать себя страдающим, заставить себя думать о Джули. Любил ли он ее? Он так думал. Он не мог быть уверен, потому что когда бы ни начинало подниматься в груди это чувство, что-то, казалось, немедленно перекрывало его.
На следующий день Смит заметил, что в газете не было ничего об этом парне, Поле МакКаллуме. Он не знал, хорошо ли это или плохо. Что значит отсутствие новостей? Он открыл Холливел и задрожал от возбуждения. Книга была завершена. Каждый перечисленный фильм был просмотрен и отрецензирован. Слова, которые Мики Флинн говорил ему в офисе, начали преследовать его: Что ты будешь делать, когда подчеркнешь абсолютно все? Ручка, которой он ставил галочки, обводила фильм под названием Трое Мужчин и Маленькая Леди. Он на мгновение подумал об Аманде Хитли. Один мужчина и маленькая леди. Реальная жизнь часто менее сентиментальна, чем Голливуд. Затем что-то как громом поразило Смита. Он осознал, что из всех фильмов, этот последний был единственным, которому он когда-либо давал оценку ноль. Он написал на полях:
0.ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ СЛАЩАВОСТЬ ЯНКИ, СИКВЕЛ ДАЖЕ БОЛЕЕ ТОШНОТВОРНЫЙ, ЧЕМ ОРИГИНАЛ.
Он удивился: разумеется, должны быть гораздо более худшие фильмы, чем этот. Он проверил графу того фильма, «Эль Пасо», где Марти Роббинс выступил продюсером, режиссером, исполнил главную роль и сделал саундтрек. Но нет, он получил одно очко. Он проверил некоторые британские фильмы, потому что если британцы и знают, как что-то делать, так это как делать ужасные фильмы, но даже «Сэмми и Рози» заработал два очка. Время пришло, решил он. Смит поднялся и поставил в магнитофон еще одну видеокассету. Он уставился на экран.
Видео, которое смотрел Смит, показывало мужчину, сосредоточенно взбирающегося по ступенькам стремянки, но одновременно смотрящего прямо в камеру. Его глаза, полные страха, глядели на Смита. Смит почувствовал это и отразил как зеркало свой страх и устремил свой взгляд обратно на экран. Все еще глядя в камеру, мужчина дотянулся до веревки, стянутой в петлю, и закрепленной на декоративных, но крепких параллельных сосновых балках, пересекавших потолок. Он надел петлю на свою шею, затянул ее и соскочил со стремянки. Смит сам ощутил, как его подняло в воздух, и испытал дезориентацию, а комната закачалась и заколебалась перед его глазами. Тут он почувствовал груз, сомкнувшийся вокруг шеи и удушающий его. Он крутанулся в воздухе, и уловил мелькание фигуры на экране; дергающейся, качающейся, умирающей. Смит попытался завопить ХВАТИТ!, но не смог издать ни звука. Он подумал, что человеческая жизнь важна, всегда священна. Но, невзирая на эту мысль его руки не смогли коснуться балки, чтобы избавить его от тяжести, и не смогли ослабить сжимающийся узел вокруг его шеи. Он задохнулся; его голова свесилась набок и струйка мочи потекла по его ноге.
Камера установлена над телевизионным экраном; ее холодный, механический глаз бесстрастно фиксирует все. Аппарат включен на ЗАПИСЬ. Он продолжает работать, в то время как тело медленно и неритмично раскачивается, тихо поворачиваясь в полнейшей тишине. Затем пленка кончается, не говоря КОНЕЦ; но именно так оно и было.
ЗАСОР В СИСТЕМЕ
Нокси застыл в дверях с таким жутким выражением на лице, что оно просто взывало к нашему вниманию. Впрочем, он понимал, что все не будут замечать его, пока он не заговорит. Затем последовала какая-то хренотень о том, как он сказал Мэндерсону засунуть его долбанную работу в задницу, тогда как правда заключалась в том, что чувак снова обосрался, качая права.
ЗАСОР В СИСТЕМЕ
Нокси застыл в дверях с таким жутким выражением на лице, что оно просто взывало к нашему вниманию. Впрочем, он понимал, что все не будут замечать его, пока он не заговорит. Затем последовала какая-то хренотень о том, как он сказал Мэндерсону засунуть его долбанную работу в задницу, тогда как правда заключалась в том, что чувак снова обосрался, качая права.
— Этот козел Мэндерсон, — прохрипел он.
— Неприятности на фабрике? — спросил я, не поднимая глаз с карт. Плохой расклад. Я повернулся и придал своему взгляду сосредоточенность, как у добросовестного служащего. Бессмысленное и пустое заявление Нокси пришлось чертовски кстати при том говне, что я держал на руках.
— Мы должны вмешаться. Там чудовищный хаос в одном доме.
— Что на этот раз, — нервно сказал Лози. Очевидно эта скотина почуяла, что может выиграть.
Выражая свое беспокойство, Калум в припадке раздражения нервно взмахнул рукой. Я же хранил молчание.
— Долг зовет, — засмеялся Калум.
— Черт возьми, я тут, блядь, выигрываю, чуваки! — заныл Лози.
— Тогда пиздец всему, мудозвоны. Вам муниципалитет платит хорошие деньги, покрывает чертовы налоги, чтобы вы делали работу вовремя, а не сидели на своей заднице играя в карты целый день, — глупо ухмыльнулся Калум.
— Правильно, — сказал Нокси. — Работа превыше всего, и ее тут подвалило, ребята. Внизу по Анструтер Корт снова засор. Какой-то старик на первом этаже отправился в свою ванную помыться и побриться. А все эти козлы с этажей сверху высирали и выблевывали этим утром потребленный за уикэнд карри и лагер. Кто-то из них почти одновременно спустил воду. Все говно понеслось вниз, и помни, что мы говорим здесь о двадцати этажах на Анструтер Корт, наткнулось на чертов засор и вышло обратно в первом доступном месте. Вы понимаете, что это значит?
Мы коллективно прищурились и всосали табачный дым сквозь сжатые губы.
— Все говно вылетело наружу в сортире старика с такой силой, что ударило в чертов потолок. Мы должны разобраться с этим.
Лози не слишком-то обрадовался.
— Мне кажется, что дело в канализации снаружи дома. Похоже, что это работа для Округа, а не для нас.
— Не неси чушь! Называешь себя мастером? Скажу тебе одну вещь, если мы, блядь, не займемся этим, то все окажемся на улице, твою мать. Ты знаешь, сколько денег теряет DLO?
— Я ручаюсь, что нам там делать нечего, Нокси. Мы теперь пашем на муниципалитет, а не на частного работодателя. Это новая политика сокращений.
— Мы сидим, черт возьми, на обязательной конкурсной основе. Если мы не сможем должным образом выполнить работу, то нам крышка. Просто как божий день. Это правительство, это чертов закон. И неважно, что, блядь, гонит какая-то долбанная шишка в лейбористской Партии, которая изо всех сил старается избраться в муниципалитет. Мы не выполняем работу, мы не получаем контрактов. Мы не получаем контрактов, и это отражается на профсоюзе. Конец чертовой истории.
— Нет, это не конец, — возразил Лози, — потому что мальчик из профсоюза говорит...
— Это просто какой-то мудак, несущий всякую поебень, потому что никакие другие козлы не хотят этим заниматься. Эти чуваки говорят своими чертовыми задницами. Давайте-ка! Собирайтесь и поехали.
Я пожал плечами.
— Ну, как сказал один анархист-водопроводчик другому: взорви водохранилище.
Мы прыгнули в фургон. Нокси стал расторопнее с тех пор, как вернулся со второй части курса для Супервайзеров в Городских Палатах. Они, похоже, абсолютно запудрили там чуваку мозги. После части первой он был весь из себя вкрадчивый и деликатный. Совсем на себя не похож. Заставил нас относиться ко всему с подозрением. Я ознакомился с теми заметками, которые они ему дали. Там шла речь о мотивации персонала в централизованной структуре управления. И еще говорилось, что обязанность супервайзера состоит не в том, чтобы делать работу, а в том, чтобы полностью убедиться, что работа сделана. Там отмечалось, что супервайзер обязан выполнять свою работу, обеспечивая индивидуальные и коллективные потребности своей команды. Так что мы загрузили всем этим Нокси. Калум сказал, что ему необходимо достать несколько таблеток Экстази для рейва, на который он собирался; Лози заявил, что ему надо провести некоторое время в массажном кабинете. Как коллектив, мы потребовали устроить ночную пьянку в «Голубом Блейзере». Может ли Нокси организовать все это? Чувак был очень недоволен. Он сказал, что речь идет вовсе не об этом, и что мы не должны были смотреть в его записи, пока не пройдем курс сами.
В любом случае, все это длилось недолго. Вскоре мы снова обрели прежнего старого Нокси. И мы прямо-таки предвкушали отдохнуть от чувака пару дней, когда его запихнули на вторую часть этого курса. Я не знаю, что они на этот раз сделали с ублюдком; как бы там ни было, после курса он сделался даже более упертым, чем Наци. Теперь безумец был не в состоянии воспринимать разумные доводы. И Лози прав. Засор непременно должен быть в чертовой канализации. И у нас не было инструментов, чтобы спуститься туда, даже если бы это и была наша обязанность.
В доме было по-настоящему охуенно засрано. У входа как лишний хуй торчал полицейский. Мальчик из домоуправления и девушка, социальный работник, уложили на диван бедного старого козла, пытаясь успокоить его дежурными увещеваниями. Ребята из службы охраны общественного здоровья тоже болтались здесь. Я ни под каким видом не собирался заходить в ванную.
Калум сказал мне:
— Речь здесь идет о наружней работе. Без мазы.
Нокси подслушал и разозлился как черт.
— Неужели? — начал он.
— Ну типа того, просто скажем, что засор в канализации, понимаешь, а не в вонючей трубе. Наверное, отвод.
— Это кажется вполне логичным, — сказал я голосом Спока из Звездного Пути.
— Ни один чувак не поймет, в чем точно дело, пока мы не разберемся, — настаивал Нокси.
Я не был расположен отправляться в это болото, чтобы все проверять.
— Ты понимаешь, что случилось, Нокси. Чувихи спускали свои тампоны и прокладки в унитаз, вот они и забили отвод, понимаешь?
— Это те чуваки, которые спускают свои чертовы памперсы и гондоны, вот, кто мне действует на нервы, — тряхнул головой Лози. — Это и причинило настоящий ущерб, а не тампоны.
— Я не буду спорить с вами, чуваки. Доставайте щупы из фургона и займитесь этим чертовым унитазом.
— Нет никакого смысла, — заговорил я. — Заполни форму МRN 2 и вызови асенизаторов из Округа, чтобы они с этим разобрались. Это их дело, в конце концов, а мы просто теряем здесь время.
— Не говори мне о моих обязанностях, сынок! Понял!
Нокси ничего могло удовлетворить. Чувак слишком уж суетился. Ведь он то уж точно никуда лезть не собирался. Ну, а я в таком случае тем паче.
— Мы теряем время, черт возьми, — повторил я.
— Ну да, а что ты еще собираешься делать? Сидеть в чертовом холле играя в карты?
— Это бессмысленно, — сказал Лози. — Это не наша работа, твою мать. Форма МRN 2 для Округа. Вот, что требуется.
Девушка, социальный работник, повернулась и презрительно посмотрела на нас. Я улыбнулся в ответ, но она отвернулась с чертовски злобным выражением на лице. Ни гроша бы не дал за такую социальную работу. Социальный работник, который не может быть социальным, это, черт возьми, вообще ни в какие ворота не лезет. Это как спасатель, который ни хрена не умеет плавать. На пушечный выстрел бы к такой работе не подпустил.
— Вы, козлы, просто идите на хуй. Я сделаю это сам. Убирайтесь, мать вашу, — заявил Нокси.
Мы поглядели друг на друга. Все это уже настолько заебало, что мы просто повернулись и пошли вниз по лестнице. И подумали: если это то, что чувак хочет...
— Не означает ли это, что мы получим наши карточки? — спросил Калум.
Лози просто рассмеялся ему в лицо.
— Единственные карты, которые ты получаешь от DLO, приходят в пачках по пятьдесят две штуки. Мы просто выполняем приказания, и всегда следуем последнему. Убирайтесь, сказал чувак, мы и убрались.
Он пожал плечами.
— Тем не менее, если поразмыслить об этом, — сказал я, — Нокси не научился слишком многому на этом чертовом курсе. Они говорят, что обязанность супервайзера состоит в том, чтобы полностью убедиться, что работа сделана, а не делать ее самому. То есть ебать нам постоянно мозги, пока мы вкалываем.
— Может по пинте? — спросил Лози. — По Уитсону?
Калум с надеждой поднял брови.
— Почему бы и нет, — сказал я. — Если тебя собираются вздернуть за кражу овцы, так почему бы ее заодно и не протянуть.
Мы шли через передний двор. Там стоял едкий запах дерьма, и лицо Лози удовлетворенно сморщилось, когда он кивнул на сточную воду, пенящуюся на поверхности по окружности ржавого железного канализационного люка.
Калум повернулся к дому и поднял две руки в воздух. Он сделал двойной знак Победы.
— Гейм сет и матч, масонский ублюдок.