Больше ее там не было. А Джек Таунсенд продолжал болтать и болтать, громко излагая незабываемые воспоминания молодости.
Вошли двое негров в кожаных куртках, с бусами на шеях и остановились в нескольких футах от них.
В те времена они здесь не показывались.
Приятные были времена…
Тремьян выпил четвертую порцию одним глотком. Таунсенд все не прекращал болтовни.
Он должен позвонить Джою! Его снова охватила паника. Может быть, Джою удастся двумя словами разрешить загадку Остермана.
— Что с тобой, Дик? Ты выглядишь взволнованным.
— Да Господи, я в первый раз за столько лет очутился здесь. — Тремьян с трудом ворочал языком и понимал это. — Я должен звякнуть в одно место. Извини.
Таунсенд придержал Тремьяна за руку. Теперь он говорил тихо и спокойно.
— Ты хочешь позвонить Кардоне?
— Что?
— Я спрашиваю тебя — ты хочешь позвонить Кардоне?
— Ты… О чем ты, черт побери?
— Спокойно. Я друг Блэкстоуна. Не звони Кардоне. Ни при каких обстоятельствах. Это все равно, что забить гвоздь в свой собственный гроб. Ты понимаешь?
— Я ничего не понимаю! Кто ты? Кто такой Блэкстоун? — Тремьян пытался говорить шепотом, но его голос разносился по залу.
— Давай будем исходить из того, что Кардоне может представлять опасность. Мы не доверяем ему. Мы в нем не уверены. Больше, чем мы не доверяем Остерманам.
— О чем ты говоришь?
— Они могут работать на пару. И теперь тебе придется рассчитывать только на самого себя. Успокойся и подумай, как тебе поступать дальше. Мы будем держать с тобой связь… Но мистер Блэкстоун уже сказал тебе об этом, не так ли?
Затем Таунсенд сделал странную вещь. Вынув купюру из бумажника, он положил ее на стол перед Тремьяном. И, направившись к стеклянной двери, он бросил только два слова:
— Возьми это.
На столе лежала сотня.
Это что же — плата за сделанное?
Речь не идет о плате, подумал Тремьян. Это всего лишь символ.
Награда. Какая-то награда.
Когда Фассет вошел в номер мотеля, над столиком уже стояли, склонившись, двое, изучая разбросанные бумаги и схемы. Одним был Гровер. Имя второго было Коль. Фассет снял свою панаму и солнечные очки, положил их на бюро.
— Все в порядке? — спросил Гровер.
— Да. Точно по схеме. Если только Тремьян не напьется в «Билтморе».
— В таком случае, — сказал Коль, не отрываясь от дорожной карты штата Нью-Джерси, — дружелюбный коп, который не откажется от взятки, исправит ситуацию. И он доберется до дома.
— Ты поставил людей по обе стороны моста?
— И в туннелях. Порой он использует Линкольн-туннель и едет по Парк-уэй. Со всеми точками связь по радио. — Коль сделал отметку на исчерканном листе бумаги, лежащем поверх карты.
Зазвонил телефон. Гровер подошел к столику у кровати и взял трубку.
— Гровер… Да? Да, мы дважды все проверили, и я уверен, что мы услышим о нем, если он… Не беспокойтесь по этому поводу. Отлично. Будь на связи. — Гровер положил трубку и выпрямился.
— В чем дело? — Фассет снял свой белый смокинг из Палм-Бича и начал закатывать рукава.
— Это расчетчик из Лос-Анджелеса. Остерман уже покинул свою студию, и его засекли в Миллхолланде, но минут двадцать тому назад они его потеряли. Они считают, что он может созвониться с Кардоне или Тремьяном.
Коль бросил взгляд на стол.
— Час по нашему времени — это примерно десять в Калифорнии?
— Да.
— Плохо. Кардоне в своей машине, а Тремьян бродит по улицам. Никого не поймать…
— А я понимаю, о чем они сейчас думают, — вмешался Фассет. — Сегодня днем Тремьян упорно старался встретиться с Кардоне.
— Мы учитываем это, Ларри, — сказал Коль. — Если они договорятся о встрече, мы перехватим их.
— Да, я знаю. Хотя рискованно.
Коль засмеялся, беря со стола свои расчеты.
— Ты планируй, мы будем контролировать. Вот тут все проезжие дороги, ведущие к «Ремню».
— Джордж забыл сделать копию, а все остальные у людей на местах. На командном пункте всегда должна быть карта поля боя.
— Mea culpa. Моя вина. До двух часов я был на брифинге, едва успел на рейс в шесть тридцать. Я забыл и бритву, и свою зубную щетку, и Бог знает что еще.
Телефон снова зазвонил, и Гровер опять снял трубку. Он пристально смотрел на Фассета.
— …Понимаю… минутку. — Он отвел телефон от уха и сказал присутствующим: — Наш второй водитель сцепился с Кардоне.
— Ничего серьезного?
— Нет, нет. Как настоящий американец, тот хотел выскочить из машины и, видимо, попробовать свои силы в боксе. Но ничего не произошло.
— Прикажи ему возвращаться в Вашингтон. Пусть он покинет этот район.
— Возвращайтесь, Джим, в округ Колумбия… Конечно, как вам удобнее. Увидимся на базе. — Положив трубку, Гровер вернулся к карточному столику.
— Что там у Джима? Почему ты сказал «как вам удобнее»?
— Он оставит «роллс» в Мэриленде. Он считает, что Кардоне запомнил номер.
— Отлично. А что насчет семьи Цезаря?
— Наилучшим образом, — вмешался Коль. — Они ждут не дождутся известий о Джузеппе Амбруццио Кардионе. Что отец, что сын.
— Что это значит? — Гровер поднес зажигалку к сигарете.
— Старик Цезарь двенадцать раз пострадал от рэкета. Его старший сын работает у Генерального прокурора и относится к мафии просто с фанатичной ненавистью.
— Отмывает старые семейные грешки?
— Что-то вроде.
Фассет подошел к окну и посмотрел на просторы южной части Центрального парка. Повернувшись к своим напарникам, он заговорил тихим голосом, но удовлетворение, которое он не мог скрыть, заставило их улыбнуться.
— Теперь все в порядке. Мы вздрючили каждого из них. Все они растеряны и напуганы. Никто из них не знает, что делать и с кем посоветоваться. Теперь нам остается только сидеть и ждать. Дадим им двадцать четыре часа. А потом в зрительном зале гаснет свет… Выбора у «Омеги» нет. Ей придется делать первый ход.
12Среда. Десять пятнадцать утра
Таннер очутился в своем офисе в одиннадцатом часу. Он с большим трудом заставил себя выехать из дома, но понимал, что Фассет был прав. Сев, он рассеянно посмотрел на груду почты, завалившей весь стол. С ним хотели увидеться. С ним желали переговорить, никто не мог принять простейшего решения без его одобрительной реплики.
Сняв трубку, он набрал номер в Нью-Джерси.
— Алло? Эллис?
— Да, дорогой. Ты что-то забыл?
— Нет… нет. Просто стало скучно без тебя. Чем ты занимаешься?
В доме на Орчард-драйв — в Сэддл-Уолли, Нью-Джерси, Эллис улыбнулась, испытав прилив теплоты.
— Чем я занимаюсь?.. Ну, в соответствии с указаниями великого Хана, наблюдаю, как твой сын чистит подвал. И так же, как повелел великий Хан, его дочь проводит жаркое июльское утро, читая обязательную литературу. Как иначе она попадет в Беркли, ведь ей уже двенадцать лет?
Таннер понял, на что сетует его жена. Когда она сама была девочкой, летние месяцы были для нее временем одиночества и тоски. И теперь Эллис хотела, чтобы у Джаннет остались о них совсем другие воспоминания.
— Ну, ладно, пусть она не переутомляется. Позови каких-нибудь ребят.
— Так я и хотела. Но позвонила Ненси Лумис и зовет Джаннет к ним на ленч…
— Эллис… Я не очень жажду встречаться с Лумисами хотя бы несколько дней…
— Почему?
Джон припомнил какую-то из встреч с Джимом Лумисом в ежедневном экспрессе в восемь двадцать.
— Джим доводит меня до белого каления своими разговорами о бизнесе. И вокруг него крутится куча какой-то подозрительной публики. Так что я хотел бы воздержаться от этой встречи до будущей недели…
— А что говорит Джой?
— Он ничего не знает. Лумис не хочет, чтобы Джой знал. Думаю, боится конкуренции.
— Только я не понимаю, как это все связано с приглашением Джаннет на ленч…
— Просто чтобы не было осложнений. Мы не располагаем такими деньгами, которыми оперирует он.
— Аминь!
— И… слушай, сделай мне одолжение. Держись сегодня поближе к телефону.
Эллис Таннер уставилась на трубку, которую сжимала в руке.
— Почему?
— У меня нет времени сейчас тебе обо всем рассказать, но я жду очень важный звонок… То, о чем мы с тобой говорили…
Улыбнувшись, Эллис тут же невольно понизила голос.
— Кто-то тебе что-то предложил?
— Вполне возможно. И они могут позвонить домой.
— Ох, Джон. Это потрясающе!
— Да… Это может быть интересно. — Внезапно он почувствовал, что ему до боли трудно говорить с ней. — Позвоню попозже.
— Звучит восхитительно, дорогой мой. Я включу сигнал на такую громкость, что его будет слышно и в Нью-Йорке.
— Я еще позвоню тебе попозже.
— И тогда расскажешь подробнее…
— Звучит восхитительно, дорогой мой. Я включу сигнал на такую громкость, что его будет слышно и в Нью-Йорке.
— Я еще позвоню тебе попозже.
— И тогда расскажешь подробнее…
Таннер медленно положил трубку. Началась ложь… Но, по крайней мере, его семья останется дома.
Он понимал, что теперь ему надо заняться планами телевизионной компании. Фассет предупреждал его. Не должно быть никаких отступлений от привычного образа жизни, а нормальный ритм для любого директора службы теленовостей означал предельное напряжение. Таннер должен был контролировать все узловые моменты. И если в своей профессиональной деятельности он обречен на борьбу с хаосом, то это надо было делать немедленно.
Он снял трубку телефона.
— Норма, я просмотрел список тех, с кем мне надо встретиться утром. Вызывайте их. Предупредите всех, что встречи должны быть очень краткими, и не позволяйте никому оставаться дольше пятнадцати минут, если от меня не поступит других указаний. Посоветуйте всем изложить свои просьбы и предложения в письменном виде — примерно на полстранички. Действуйте. У меня куча дел.
Он был по горло занят до половины первого. Затем закрыл двери кабинета и позвонил жене.
Ответа не последовало.
Он сидел, прижав трубку к уху, минуты две, пока ему не стало казаться, что время между звонками тянется невыносимо долго.
Ответа не было. Никто не снимал трубку телефона, звонок которого можно было услышать и в Нью-Йорке.
Двенадцать тридцать пять. Должно быть, Эллис решила, что между полуднем и половиной второго звонить никто не будет. И ей, скорее всего, что-то понадобилось в супермаркете. Или она решила взять детей с собой в клуб и угостить их гамбургерами. Или же она не могла отказать Ненси Лумис и пошла с Джаннет на ленч. Или же она заскочила в библиотеку — летом Эллис обожала читать, сидя рядом с бассейном.
Таннер попытался представить Эллис за этими делами. Да, вероятно, она занималась одним из них или всеми сразу.
Она снова и снова набирал номер, но ответа не было. Он позвонил в клуб.
— Простите, мистер Таннер. Но миссис Таннер здесь нет.
Лумисы. Конечно, она отправилась к Лумисам.
— Привет, Джон. Эллис сказала, что у Джаннет схватило животик. Может быть, она повезла ее к доктору.
К восьми минутам второго Джон еще дважды звонил домой. В последний раз он не клал трубку минут пять. Он представлял, как Эллис, переводя дыхание, вбегает в двери, и говорил себе, что вот еще один последний звонок, и он услышит ее голос.
Но этого не произошло.
Он все больше злился, считая, что ведет себя, как сущий дурак. Он лично видел, как патрульная машина провожала их, когда Эллис везла его на станцию. Фассет вчера убедил его, что их охраняют, не смыкая глаз.
Фассет.
Сняв трубку, он торопливо набрал номер срочной связи, который дал ему Фассет. Телефон стоял где-то в Манхэттене.
— Гровер…
«Кто это?» — подумал Таннер.
— Алло? Алло? Джордж Гровер у телефона.
— Мое имя Джон Таннер. Я пытаюсь разыскать Лоренса Фассета.
— О, здравствуйте, мистер Таннер. Что-то случилось? Фассета нет. Чем я могу вам помочь?
— Вы сотрудничаете с Фассетом?
— Так точно, сэр.
— Я не могу связаться с моей женой. Несколько раз я пытался дозвониться до них. Она не отвечает.
— Она могла просто выйти из дома. Я бы на вашем месте не беспокоился. Она под защитой.
— Вы уверены?
— Конечно.
— Я просил ее не отходить от телефона. Я предупреждал ее, что жду очень важный звонок…
— Я свяжусь с нашими людьми и дам вам знать о том, что они сообщат. Думаю, мне удастся вас успокоить.
Слегка расслабившись, Таннер повесил трубку. Но прошло пять минут, а обещанного звонка все не было. Он набрал номер Фассета, но телефон был занят. Он тут же положил трубку, представив себе, что Гровер звонит ему, а у него занято. Пытался ли Гровер связаться с ним? Он должен это сделать. Сейчас он, скорей всего, набирает его номер.
Но телефон по-прежнему молчал.
Таннер опять снял трубку и медленно, тщательно набрал номер, следя за правильностью набора каждой цифры.
— Гровер…
— Это Таннер. А я думал, вы мне перезвоните!
— Простите, мистер Таннер. У нас возникли небольшие сложности. Ничего особенного.
— Что вы имеете в виду под «сложностями»?
— Мы пытаемся связаться с нашими полевыми агентами. В таких задержках нет ничего особенного. Мы не можем требовать от них, чтобы они все время держали свои радиотелефоны включенными. Мы сию секунду свяжемся с ними, и я буду звонить вам.
— Не скажу, что мне это нравится! — Таннер резко опустил трубку на рычаг и поднялся из кресла. Вчера днем Фассет в деталях описал все их действия — даже в тот момент, когда они говорили по телефону. А теперь этот Гровер не может найти никого из тех, кто, как предполагается, охраняет его семью. Что там говорил Фассет?
«У нас в Сэддл-Уолли тринадцать агентов…»
А Гровер не может найти никого из них.
Тринадцать человек — и никого!
Он открыл дверь кабинета.
— У меня изменились планы, Норма, — сказал Таннер секретарше. — Слушайте мой телефон, пожалуйста. Если позвонит человек по фамилии Гровер, скажите ему, что я поехал домой.
«СЭДДЛ-УОЛЛИ.
Поселение основано в 1862 году.
Добро пожаловать»
— Куда теперь, мистер?
— Прямо. Я покажу вам.
Машина выехала на Орчард-драйв в двух кварталах от его дома; у Таннера зачастил пульс. Сейчас он увидит большой лимузин около своего дома. Еще один поворот, и он увидит его — если он на месте. И в таком случае, все в порядке. О Господи! Сделай так, чтобы все было в порядке!
Лимузина близко не оказалось.
Таннер посмотрел на часы.
Два сорок пять. Без четверти три! И Эллис нигде не видно!
— Налево. К дому с деревянной крышей!
— Прелестное место, мистер. В самом деле, просто великолепное местечко.
— Быстрее!
Машина подрулила к самому флагштоку. Расплатившись, Таннер рывком открыл дверцу. Он не стал дожидаться благодарностей водителя.
— Эллис! Эллис! — Миновав буфетную, Таннер метнулся к гаражу. Никого. Маленький «триумф» стоял на месте.
Тишина.
И все же что-то было не так. Запах. Слабый, дурманящий запах, происхождение которого Таннер не мог определить.
— Эллис! Эллис! — Вернувшись на кухню, он через окно увидел бассейн. О Боже! Не отрывая глаз от поверхности воды, он рванул на себя дверь патио. Она была заперта на ключ, но он просто вышиб замок и выбежал наружу.
Слава Богу! В бассейне никого не было.
Проснулся его маленький уэлш-терьер и тут же залился высоким, истеричным лаем.
Он побежал обратно в дом и открыл дверь погреба.
— Рей! Джаннет! Эллис!
Тихо. Слышен только непрестанный лай снаружи.
Оставив дверь погреба открытой, он побежал по лестнице.
Наверх!
Вылетев на площадку, он увидел, что двери в детскую комнату и гостиную распахнуты настежь. Дверь в его с Эллис комнату оставалась закрытой.
Тут только он услышал тихие звуки из радиоприемника. У маленького аппаратика Эллис с часами был автоматический таймер, который включал радио в любое заранее определенное время. Они с Эллис часто пользовались им, когда хотели что-то послушать. Но кнопку выключения они никогда не нажимали — это стало привычкой. Эллис ушла примерно около двух с половиной часов назад.
Значит, радио включил кто-то другой.
Он распахнул двери.
Никого.
Он уже был готов повернуться и броситься обыскивать весь дом, когда увидел карандашную записку, лежащую рядом с приемником.
Он сделал шаг к ночному столику.
«Ваша жена и дети отправились на непредусмотренную прогулку. Вы найдете, их в помещении старого железнодорожного вокзала на Ласситер-роуд».
Несмотря на охватившую его панику, Таннер припомнил брошенный вокзал. Он находился в глубине леса, рядом с дорогой, которой теперь редко пользовались.
Что делать? О Боже, что делать!? Он убьет их! Если что-то случилось, он убьет Фассета! Убьет Гровера! Убьет всех, кто должен был охранять его семью!
Выскочив из спальни, он спустился по лестнице в гараж. Ворота были открыты, и, прыгнув в «триумф», он сразу же включил двигатель.
Маленькая спортивная машина повернула направо, и Таннер погнал ее по Орчард-драйв, стараясь припомнить самый короткий путь до Ласситер. Проезжая мимо пруда, он вспомнил, что оно называется озером Ласситер и обитатели Сэддл-Уоллли зимой катаются тут на коньках. Ласситер-роуд была по другую сторону озерца и исчезала в разросшемся лесу.
Он до конца утопил акселератор. По пути он что-то бормотал про себя, изредка вскрикивая.
— Эллис! Эллис! Джаннет! Рей!
Дорога стала извиваться. Он летел мимо тупиков, поворотов, и сквозь стволы деревьев пробивались лучи солнца. Тут не было никаких машин и вообще признаков жизни.