Дженкинс рывком распахнул стеклянную дверь и выбежал наружу. Таннер следовал за ним по пятам. Из темноты показались двое других охранников.
— Это Фергюсон! Фергюсон! — хриплым шепотом, но не срываясь на крик, одновременно сказали они. Дженкинс обогнул бассейн и побежал к зарослям, ограничивающим владения Таннера. Журналист, споткнувшись, заторопился за ним.
Изуродованное тело лежало в кустах. Голова была отделена от туловища, а глаза широко раскрыты, словно ресницы были приколочены гвоздями, не в силах закрыться.
— Уходите, мистер Таннер! Остановитесь! Не смотрите! И ни звука! — Дженкинс схватил потрясенного журналиста за плечи и оттолкнул его от трупа. Двое остальных, выхватив оружие, кинулись в заросли.
Чувствуя, что его тошнит, Таннер опустился на землю, испытывая такой страх, которого он никогда не знал раньше.
— Слушайте меня, — шепнул Дженкинс, опускаясь на колени рядом с Таннером, которого сотрясала дрожь. — Зрелище этого тела предназначалось не для вас. Оно не имеет к вам отношения! Есть определенные законы и определенные приметы, о которых известно только нам. Этот человек убит из-за Фассета. Убийство предназначено для него.
Тело было завернуто в холст, и двое человек подняли его, собираясь унести. Действовали они бесшумно и тихо.
— Ваша жена еще спит, — тихо сказал Фассет. — Это хорошо… Мальчик встал и спустился вниз. Макдермотт сказал ему, что вы отнесли кофе для моих людей.
Таннер сидел на траве у дальнего края бассейна, пытаясь осмыслить все, что произошло за последний час. Фассет и Дженкинс стояли над ним.
— Объясните, как это могло произойти? — Он смотрел на людей, уносивших тело, и его слова были еле слышны.
Фассет опустился на колени рядом с ним.
— На него напали сзади.
— Сзади?
— Кто-то, хорошо изучивший заросли позади вашего дома. — Фассет смотрел Таннеру прямо в глаза, и журналист увидел в них невысказанное обвинение.
— Что-то не так?
— Пожалуй… Дженкинсу пришлось оставить свой пост. Он располагался неподалеку… Почему вы спустились вниз? Почему повсюду зажгли свет?
— Мне не спалось. И я встал.
— Свет был и в гараже. Что вы там делали?
— Я?.. Да сам не понимаю. Наверное, все не мог отделаться от мысли о дневном происшествии.
— Вы оставили в гараже свет… Я могу понять, когда человек, нервничая, спустится вниз — взять сигарету, выпить. Это я могу понять. Но я не могу понять, зачем человек направляется в гараж и оставляет там свет… Вы куда-то собирались, мистер Таннер?
— Куда-то собирался?.. Нет. Конечно, нет. Куда мне собираться?
Фассет перевел глаза на Дженкинса, который внимательно наблюдал за лицом Таннера в слабом свете, падающем из окон дома.
— Вы уверены?
— Господи… Вы думаете, что я хотел сбежать? Вы решили, что я хочу сбежать и необходимо остановить меня!
— Потише, пожалуйста. — Фассет встал.
— И вы считаете, что я могу так поступить? И вы хоть на минуту допустили, что я оставлю свою семью?
— Вы могли прихватить семью с собой, — ответил Дженкинс.
— О Боже! Так вот зачем вы подошли к окну! Вот почему вы оставили свой… — Таннер не мог закончить предложение. Его снова замутило, и, не будь у него пуст желудок, его бы вырвало. — Он посмотрел на собеседников. — О Боже!
— Во всяком случае, существовала возможность, что это может произойти, — мягко сказал Фассет. — Это не было… не было частью плана. Но вы должны все осознать. Вы ненормально ведете себя. То, что вы делаете, выпадает из круга ваших привычек. Вы обязаны контролировать каждое свое движение, каждое слово и действие. И вы не имеете права забывать об этом. Никогда.
Таннер с трудом поднялся.
— Но вы же не собираетесь продолжать? Вы должны отозвать их.
— Отозвать? Один из моих людей уже убит. Едва только мы отзовем их, та же участь может постигнуть и вас. Как и всю вашу семью.
Таннер заметил печаль в глазах агента. С такими людьми трудно спорить. Они говорят правду.
— Вы проверили всех остальных?
— Да, проверили.
— Где они?
— Кардоне у себя в доме. Тремьян остался в Нью-Йорке, его жена здесь.
— А что относительно Остерманов?
— Этим я займусь попозже. А вам бы лучше вернуться в дом. Мы удвоим силы патрулирования.
— Так что с Остерманами? Они не в Калифорнии?
— Вы же знаете, что их там нет. Вы звонили им по своей кредитной карточке днем в шестнадцать сорок шесть.
— Тогда где же они?
Фассет глянул на журналиста и коротко ответил:
— Скорей всего они где-то остановились под другим именем. Мы знаем, что они в районе Нью-Йорка. И мы найдем их.
— Тогда это может быть делом рук Остерманов.
— Может быть. Вам бы лучше вернуться. И не беспокойтесь. Тут у нас целая армия.
Таннер посмотрел на заросли, в которых был убит человек Фассета. Его невольно передернуло. Таннер испытал потрясение, поняв, как близка от него столь ужасная смерть. Кивнув джи-менам, он двинулся к дому, испытывая тошнотворную пустоту внутри.
— Это правда относительно Тремьяна? — тихо спросил Дженкинс. — Он в городе?
— Да. Он основательно надрался и снял номер в «Билтморе».
— Кто-нибудь проверял его местонахождение сегодня вечером?
Фассет отвлекся от Таннера, входившего в дом. Он глянул на Дженкинса.
— Да, но пораньше. Наш человек сообщил, что он вошел — точнее, вполз в свой номер вскоре после полуночи. Мы сказали, чтобы он там не маячил и снова проверил Тремьяна часам к семи. А что тебя волнует?
— Я еще и сам не знаю. Не уверен. Все прояснится, когда мы уточним ситуацию с Кардоне.
— Мы это уже сделали. Он дома.
— Мы считаем, что он дома, потому что пока у нас нет оснований предполагать что-то другое.
— Ты бы объяснил поточнее…
— У Кардоне были гости к обеду. Три пары. Они все вместе сели в машину с нью-йоркским номером. Наблюдение сообщило, что они торопливо уехали в половине первого… Вот я и думаю — а что, если Кардоне находился в той машине? Ведь было темно, и он мог там оказаться.
— Давай проверим. И того, и другого. С «Билтмором» проблем не будет. И мы попросим, чтобы Да Винчи сделал Кардоне еще один звонок.
Спустя восемнадцать минут оба джи-мена сидели на переднем сиденье автомобиля, припаркованного в нескольких сотнях ярдов ниже по дороге от дома Таннера. Радио работало четко и ясно.
— Информация для мистера Фассета. Только что нам звонил Да Винчи. Миссис Кардоне сказала, что ее муж не очень хорошо себя чувствует; он спит в комнате для гостей, и она не хочет его будить. И сразу же прервала разговор. Проверен и «Билтмор». В номере тысяча двадцать один никого нет. Тремьян даже не ложился в постель.
— Спасибо, Нью-Йорк, — сказал Фассет перед тем, как отключиться. Он посмотрел на Дженкинса. — Можете ли вы представить себе, что такой человек, как Кардоне, отказался подойти к телефону в половине пятого утра? Когда звонил Да Винчи?
— Его нет на месте.
— Как и Тремьяна.
14Четверг. Шесть сорок утра
Фассет сказал Таннеру, что в четверг тот может побыть дома. И дело не в том, что нужно было бы просить разрешения отлучиться; Таннер и сам не хотел выбираться наружу. Фассет также сказал, что утром свяжется с ним и расскажет о том, что делается для защиты семьи Таннера.
Журналист натянул старые военные брюки цвета хаки, сникеры и спортивную рубашку. Он посмотрел на часы в кухне: без двадцати семь. Дети встанут не раньше чем через полтора часа. Эллис, к счастью, будет спать до половины десятого или до десяти.
Таннер попытался представить, сколько человек сейчас расположилось вокруг его дома. Фассет сказал, что их целая армия, но что от нее толку, если «Омега» решит его убрать? Чем помогла армия тому джи-мену в зарослях в половине четвертого утра? Слишком много возможностей. Слишком много удобных поводов. Теперь-то Фассет должен это понять. Дело зашло чересчур далеко. Если вся эта абсурдная ситуация реальна, если Остерманы, Кардоне и Тремьяны в самом деле часть «Омеги», он просто не сможет встретить их у дверей как ни в чем не бывало. Это абсурдно!
Он растворил дверь кухни и тихонько вышел наружу. Он направился к лесу и пока никого не видел. Он искал Фассета.
— Доброе утро. — Это был Дженкинс, с синими кругами под глазами. Он сидел на земле в кустарнике как раз на краю леса. Из дома и даже от бассейна его не было видно.
— Привет. Вам так и не пришлось поспать?
— Я сменяюсь в восемь. Это неважно. Как вы? У вас утомленный вид.
— Послушайте, я хотел бы повидаться с Фассетом. Я хотел бы переговорить с ним до того, как он что-либо предпримет.
Полицейский посмотрел на наручные часы.
— Он собирался звонить вам, как только мы ему сообщим, что вы поднялись. Не думаю, что он ожидает вашего появления так рано. Хотя, может, это и к лучшему. Секундочку. — Дженкинс сделал несколько шагов в чащу и вернулся с рацией в брезентовом футляре. — Двинулись. Мы подъедем к нему.
— Почему он не может прибыть сюда?
— Да потому, что никто не может приблизиться к вашему дому. Пошли. Вы сами увидите.
Дженкинс закинул радио на ремне через плечо и повел Таннера по свежепротоптанной в его владениях тропке. Каждые тридцать или сорок футов им встречались люди, присевшие на колени, лежавшие и сидящие, которые, оставаясь невидимыми, не спускали глаз с его дома. Как только Дженкинс с Таннером приближались к кому-нибудь из них, оружие тут же было наготове. Дженкинс связался по рации с патрулем восточной стороны.
— Передайте Фассету, что мы направляемся к нему, — сказал он.
— Прошлой ночью наш человек был убит потому, что «Омега» боится провала. Они не могут допустить, чтобы хоть кто-то из них был идентифицирован. — Фассет пил кофе, сидя лицом к Таннеру. — Кроме того, это еще предупреждение нам. Были и другие предупреждения. Вас они не касаются.
— Он был убит в пятидесяти ярдах от моего дома! Меня теперь все касается!
— Ну, хорошо!.. Попытайтесь понять. Мы, нащупывая «Омегу», периодически используем ваше имя, но вы-то по-прежнему всего лишь журналист Таннер — и ничего больше. И теперь ваши знакомые всерьез опасаются друг друга. Никто не знает, кто с кем связан — и каждый пытается выяснить это на свой страх и риск… Убийца — всего только одно щупальце «Омеги» — вел свое личное наблюдение. Он столкнулся с агентом; у него не оставалось другого выхода, как убрать противника. Он не знал агента и никогда раньше о нем не слыхал. Единственное, в чем он мог быть уверен, так это в том, что тот, кто поставил на пост агента, обеспокоится, когда не получит от него сообщения. И тот, кто отвечает за этого человека, направится в лес и найдет его тело. Эта смерть — предупреждение для всех нас.
— Вы уверены в этом?
— Мы имеем дело не с любителями. Убийца знал, что тело обнаружат еще до рассвета. Я говорил вам в Вашингтоне: «Омега» — это фанатики. Обезглавленное тело в пятидесяти ярдах от вашего дома… Оно наводит на мысль о методах НКВД. Если только это действительно «Омега». Если же нет…
— Почему вы уверены, что они не работают рука об руку? Если Остерманы, или Кардоне, или Тремьяны — часть сети, они могут совместно планировать свои действия.
— Исключено. Они не контактировали друг с другом с тех пор, как мы стали тревожить их. Мы всем им — и каждому в отдельности — скормили кучу противоречивых историй, нелогичных предположений, лишь частично смахивающих на правду. Мы организовали телеграммы из Цюриха, телефонные звонки из Лиссабона, сообщения, которые передавались незнакомыми людьми в глухих тупиках. И теперь каждая из этих пар блуждает в потемках. Никто не знает, чем занимаются остальные.
Агент по имени Коль, сидящий на стуле у окна мотеля, взглянул на Фассета. В том, что касалось последнего утверждения, Фассет не мог быть абсолютно уверен, и Коль знал это. Часов двенадцать назад они потеряли Остерманов из виду. Был перерыв соответственно в три и в три с половиной часа в ходе слежки за Кардоне и Тремьяном. И все же, подумал Коль, Фассет прав.
— Где Остерманы? Прошлой ночью, то есть сегодня утром, вы сказали, что не знаете, где они.
— Мы нашли их. В одном из отелей Нью-Йорка. Из того, что нам известно, очень сомнительно, чтобы Остерманы были в этом районе прошлой ночью.
— Но вы опять не уверены в этом.
— Я сказал — сомнительно. Полностью отвергать это нельзя.
— И вы уверены, что убийца — один из них?
— Мы так думаем. Практически, вне всяких сомнений — это мужчина. Достаточно сильный. Он знал окрестности вашего дома лучше, чем мы. А мы изучали эти окрестности несколько недель.
— Так ради Бога, остановите же их! Преградите им путь! Вы не можете позволить, чтобы это продолжалось!
— Кого именно? — тихо спросил Фассет.
— Всех их! Ведь убит человек!
Фассет неторопливо поставил свою чашку.
— Если мы сделаем то, что вы предлагаете и что, должен признать, нам самим очень хочется — ведь, не забывайте, убит один из моих людей, — мы не только сведем на нет малейший шанс взять «Омегу», но и подвергнем риску и вас, и вашу семью, на что я никогда не дам санкции.
— Большему риску мы уже не можем подвергнуться, и вы это понимаете.
— Вам вообще не угрожает опасность. Во всяком случае, пока вы будете вести себя как обычно. Если мы сейчас появимся на сцене, тем самым мы признаем, что приглашение на уик-энд всего лишь ловушка. И она не может захлопнуться без вашей помощи… Тем самым мы подпишем вам смертный приговор.
— Не понимаю.
— Тогда поверьте на слово, — резко сказал Фассет. — «Омега» должна выйти на вас. Другого пути нет.
Таннер помолчал, внимательно наблюдая за Фассетом.
— Но ведь это не вся правда, не так ли? Все, что вы говорите… основательно запоздало, верно?
— Вы очень догадливы.
Взяв чашку, Фассет подошел к столу, на котором стоял термос с кофе.
— Остался только один день. Максимум два. И тогда «Омеге» придет конец. Мы ждем всего лишь одной ошибки с ее стороны — и все будет кончено.
— Потом динамитная шашка под мой дом — и мы взлетим к небесам.
— Ничего подобного не будет. Никакого насилия. Во всяком случае, имеющего отношение к вам. Откровенно говоря, вы не представляете для них такой уж ценности. Особенно сейчас. Они будут заняты только друг другом.
— А что насчет вчерашнего дня?
— Мы дали сообщение в полицейскую сводку. Ограбление. Несколько странное, конечно, но тем не менее ограбление. Оно произошло точно так, как и предполагала ваша жена. Вы ничего не должны отрицать.
— Они поймут, что все это вранье. И откровенно скажут об этом.
Фассет уставился куда-то в пространство со спокойным выражением лица.
— К этому времени мы уже возьмем «Омегу». И нам все станет ясно.
— А что мне прикажете делать? Кидаться к телефону и звонить вам? У них может быть другая точка зрения на этот счет.
— Как только завтра днем к вам явится первый же гость, мы будем слышать каждое слово, сказанное в вашем доме. Сегодня утром, попозже, у вас побывают ремонтники, приведут в порядок проводку, испорченную при «ограблении». Они одновременно поставят миниатюрные прослушивающие устройства по всему дому. С появлением первого же постороннего человека их введут в действие.
— А как я могу быть уверенным, что они не будут введены в действие и до этого?
— Нет, — вмешался Коль, — не будут. Нас интересует отнюдь не ваша частная жизнь, а только ваша безопасность.
— Вам бы лучше вернуться, — сказал Фассет. — Дженкинс подбросит вас до вашего участка с южной стороны. Версия: вам не спалось, и вы вышли прогуляться.
Таннер медленно направился к двери. Остановившись, он снова посмотрел на Фассета.
— Все точно так, как было в Вашингтоне, не так ли? Вы не оставляете мне никакого выбора.
Фассет отвернулся от него.
— Мы будем на связи. На вашем месте я бы успокоился и сходил в клуб. Сыграл бы в теннис, поплавал. Выкинул бы из головы все тревожные мысли. И вы почувствуете себя куда лучше.
Таннер недоверчиво посмотрел на Фассета. Он был растерян, словно чиновник небольшого ранга, попавший на совещание, где обсуждаются вопросы большой политики.
— Двинулись, — сказал Коль, вставая. — Я провожу вас до машины. — Когда они вышли, он добавил: — Я думаю, вы должны понять, что смерть нашего человека прошлой ночью осложнила работу Фассета куда больше, чем вы можете представить. Это убийство было предназначено для него. Это предупреждение ему.
Журналист внимательно выслушал Коля.
— Что вы имеете в виду?
— Между профессионалами есть определенная система взаимоотношений, и Фассет все понял. Теперь вы для них не представляете интереса… Они нацелены на Фассета. Он может привести в действие все силы, и ничто не сможет остановить их. Люди, составляющие «Омегу», понимают, что произошло. Они начинают осознавать, что, возможно, у них ничего не получится. И они хотят дать знать человеку, ответственному за их отступление, что они вернутся. Когда-нибудь. Отрезанная голова означает резню. Они уничтожили его жену. А у него на руках остались еще трое малышей, о которых ему приходится заботиться.
Таннер почувствовал, что его снова охватывает тошнотное чувство.
— В каком мире вам, ребята, приходится жить?