Это было крупнейшее научное достижение, которое спасло и продолжает спасать сотни тысяч женщин от ужасного заболевания. Опыт, опубликованный А. И. Ребровым, был воспринят большинством акушеров-гинекологов страны, чем удалось предупредить развитие рака у тех женщин, которым применяли этот метод.
Ряд других достижений в области онкологической гинекологии выдвинули А. И. Реброва в число самых выдающихся специалистов этой области в нашей стране. А будучи директором онкологического института, он мог оказывать влияние на развитие онкологической науки в городе и области. Александр Иванович отличался исключительной честностью и принципиальностью. Он не терпел фальши ни в науке, ни в общественных отношениях.
Вот и сейчас он был обеспокоен положением дел в правлении медицинского общества, видя, что здесь всячески нарушаются демократические принципы при избрании новых членов правления.
Когда был объявлен перерыв, он не пошёл в буфет, а, повернувшись ко мне, сказал:
— Боюсь, что на этих выборах правление будет проводить своих людей, не считаясь с научными достижениями кандидатов. После того, что с нами произошло, ни у кого не возникает охоты оказывать им сопротивление.
— А что с вами было? Расскажите.
— А вы разве ничего не слыхали?
— Я что-то слыхал, но через вторые источники, и не всё ясно представляю.
— Это было много лет назад. Но я всё так ясно помню, как будто это было только вчера, — начал Александр Иванович. — Были выборы в правление общества. В конкурсную комиссию вошли П. А. Прянов в качестве председателя, Б. Г. Горов, А. Г. Славин, ещё один крупный учёный, фамилию я не запомнил, и я. Обсуждались две кандидатуры: А. и Н. Мы потратили много времени, чтобы тщательно изучить научные труды того и другого. Перед работой комиссии, а также во время её работы руководящие работники области и старого правления недвусмысленно дали понять членам комиссии, что они хотят видеть избранным профессора Н. Однако когда члены комиссии познакомились с трудами обоих кандидатов, ни один из них не высказался в его пользу. Началось обсуждение.
— Мне кажется, что мы должны прислушаться к мнению облздрава и президиума, — сказал один из членов комиссии. — Не потому, что они правы, а потому, что они настоят на своём.
— Что они сделают, я не знаю, но я, во всяком случае, выполню свой долг учёного и честно выскажу свою точку зрения, основанную на документах да и на знании кандидатов и их научной ценности, — сказал другой.
— Это все, конечно, правильно. Но мы наживём себе врагов в облздраве и правлении общества, да ещё в лице кандидата, которого мы готовим на второе место, а он всё равно пройдёт!
— Что он пройдёт, в этом можно не сомневаться.
— За него многие хлопочут, даже непонятно почему. Тут, надо думать, на него большие виды имеются. Может, даже готовят его в президиум. Вот тогда он нам и отплатит за второе место, — сказал тот, кто первым выразил сомнение.
— В условиях, когда этому нет поддержки облздрава, наше поведение будет выглядеть как донкихотство и обязательно отразится на ком-нибудь из нас, а то и на всех, — мрачно сказал молчавший до сих пор член конкурсной комиссии.
— Как бы ни настаивал и президиум, и облздрав, нельзя же ставить на первое место человека, который не имеет ни одной серьёзной научной работы по своей специальности. Да и вообще он имеет всего одну монографию, написанную чуть ли не двадцать лет назад. Как же ему отдавать предпочтение перед профессором А., известным учёным, много лет работающим в этой области, имеющим солидные монографии и большое количество статей по этой проблеме? — с жаром заявил тот, кто говорил первый.
— Раз имеются такие суждения, проведём тайное голосование. Кого из этих двух кандидатов члены комиссии считают нужным поставить на первое место, — заявил председатель конкурсной комиссии профессор П. А. Прянов, раздавая всем чистые листы бумаги.
После того как каждый член комиссии написал фамилию кандидата, листки собрали, перемешали и развернули. На всей листках стояла фамилия профессора А.
Решение конкурсной комиссии надо было доложить президиуму. П. А. Прянов сказал, что его «вызывают в важное учреждение», на президиум не пошёл.
— Решение комиссии докладывал я, — продолжал Ребров. После доклада члены правления некоторое время молчали.
Первым заговорил профессор Аркисян.
— Ай-яй! — с притворным удивлением воскликнул он. — Я не знал, что вы так враждебно настроены по отношению к профессору Н.
— При чём тут враждебность и моё мнение? — удивился я. — Это единогласное решение всей комиссии.
Меня поддержал присутствовавший на заседании президиума профессор Горов Борис Григорьевич.
На собрании, как и следовало ожидать, профессор А. прошёл в правление абсолютным большинством голосов.
Наступила заминка. Объявили перерыв. Президиум вместе с облздравом пошли на совещание. Через некоторое время объявили, что имеется ещё одно место в правлении. На него, вопреки уставу, без объявления в газете, не принимая во внимание других кандидатов, поставили на голосование одну кандидату профессора Н. Несмотря на то что у него не было конкурентов, он прошёл в правление только после третьего тура голосования. Особенно настойчиво ходатайствовал за профессора Н. сам председатель правления общества профессор Акулов, который был избираем председателем двух созывов и пользовался большим авторитетом у медиков. Они предполагали избрать его опять.
Когда он пришёл на заседание конкурсной комиссии и стал просить поставить профессора Н. на первое место, один из членов комиссии и говорит:
— Что вы так хлопочете о нём? Просите, чтобы мы пошли против своей совести. А зачем это вам?
— Вы знаете, облздрав на меня нажимает. Требуют, чтобы его провели в правление во что бы то ни стало.
— Как бы он вас за ваше ходатайство не «столкнул» с председательского места да сам бы не сел на него, — сказал другой член комиссии профессору Акулову.
— Ну, до этого дело не дойдёт, — уверенно сказал председатель. — Но членом правления его можно избрать. Хоть учёный он и небольшой, зато очень активный молодой человек.
Через час после окончания выборов учёные снова собрались на общее собрание общества для избрания председателя и членов президиума медицинского общества.
Один из сидящих в президиуме встаёт и вносит предложение избрать председателем профессора Н.
Все учёные открыли рот от удивления. Председатель же сидел бледный, с красными пятнами на лице и шее. Похоже было, что это для него было совершенно неожиданно, что никто из инициаторов не нашёл нужным поставить его в известность о кандидатуре председателя. После нескольких перебаллотировок профессор Н. был избран председателем правления медицинского общества города.
В тот же день члены комиссии уже в кулуарах, стоя около лестницы, обсуждали итоги выборов. В то время по лестнице поднимался бывший председатель. Поравнявшись с членами комиссии, он, взглянув на того, кто его предупреждал о профессоре Н., сказал:
— Вы как пророк — далеко вперёд видите! Как вы это догадались, что они что-то замышляют, не согласовав со мной?
— Мы ничего не знали, но возня вокруг этой кандидатуры была слишком активной и показалась нам подозрительной.
Между тем председатель, привыкший, чтобы к нему относились с уважением — он своими научными трудами и самоотверженной работой заслуживал этого, — тяжело переживал эту историю. Сразу же после заседания он слёг в постель и долго не мог работать. Он, но существу, так и не поправился как следует после такого оскорбления. И все мы не сомневались, что его преждевременный уход от нас в значительной степени был связан с этим эпизодом.
Рассказ Александра Ивановича Реброва напомнил мне все эти и последующие события, которые происходили на моих глазах, но были мне тогда не совсем понятны. Только после рассказа Александра Ивановича всё это у меня встало на свои места, и становилось понятным поведение многих членов правления общества и облздравотдела.
Между тем Александр Иванович продолжал свой рассказ:
— Прошло несколько месяцев относительного спокойствия. Однажды, зайдя в правление медицинского общества, я увидел Бориса Григорьевича Горова, который казался несколько смущённым.
— Что-то в президиум меня вызывают. Не понимаю, зачем я им понадобился?
Через час мы снова встретились в коридоре общества. Борис Григорьевич был сильно взволнован.
— Вы представляете себе, Александр Иванович, такого ещё медицинское общество не знало. Когда я пришёл в президиум, они без всяких обиняков заявили мне, что меня снимают с должности директора института, где я работал 40 лет, из них 20 — в должности директора. Как вы знаете, я заменил умершего основателя этого института Николая Николаевича Руденко!..
— Какая же причина вашего увольнения? — с удивлением спросил я.
— Причин никаких нет. По возрасту, говорят, вам уже давно пора уходить. А место нам нужно для другого. По-моему, всё связано с прошлыми выборами.
— Это вы имеете в виду работу нашей конкурсной комиссии?
— Конечно.
— Не может быть, чтобы учёный показал себя таким мелочным.
— Нет, вы его не знаете. Чтобы сделать карьеру, он способен на всё.
— Кого же прочат на ваше место?
— Переводят из другого города нашей области профессора А. И. Рутяна, моего ученика, которого я всегда принимал у себя как родного и который клялся в своей преданности.
Так накануне своего 70-летнего юбилея был смещён с должности директора в полном расцвете творческих сил один из крупнейших учёных Б. Г. Горов.
Все были возмущены таким отношением к учёному. Он был в полной форме, физически здоровым и крепким, выглядел моложе своих лет, а главное, имел ясную, светлую голову.
Новый директор А. И. Рутян должен быть утверждён в этой должности на сессии правления общества путём тайного голосования. Абсолютным большинством голосов он не был утверждён директором. Однако, вопреки уставу, оставлен в этой должности. Три года подряд эту кандидатуру ставили на утверждение каждый раз проваливали абсолютным большинством голосов. Так непопулярна была его кандидатура и как учёного, и как человека. Однако на должности директора он оставался вопреки уставу.
Б. Г. Горов, окружённый симпатиями и сочувствием всех учёных, продолжал трудиться уже вне стен родного института, занимаясь в основном творческим трудом.
Но почему-то его лишили возможности отдавать народу в полном объёме свой талант и свои знания.
А в это время А. И. Рутян, который был моложе своего предшественника, только числился директором, а время проводил в больнице. За три года его баллотировки на должность директор он перенёс три инфаркта. При последнем у него началась фибрилляция желудочков, для снятия которой ему свыше тридцати раз применили дефибриллятор.
— Чем же объяснить, что у Рутяна сердце так сдавало? спросил я Александра Ивановича.
— Не каждый человек свой некрасивый поступок так легко забывает. Некоторых мучает совесть, всё это и отражается у них на сердце. А у профессора Рутяна и другие причины для переживания, ведь, по существу, медицинское общество относилось к нему с неприязнью за его поступок с Борисом Григорьевичем Горовым.
Но этим не кончились гонения на членов экспертной комиссии, — продолжал Александр Иванович. — Через год после снятия с должности Б. Г. Горова я, как директор онкологического института, случайно узнаю, что председатель правления общества разговаривал якобы в горкоме о новой кандидатуре директора нашего института, но даже не заглянул в наш институт.
Обеспокоенный, я пошёл к первому секретарю горкома.
— Не беспокойтесь, Александр Иванович, — заверил меня Георгий Иванович. — Всё в порядке. Работайте как работали. Никого не слушайте.
Трудно сказать, чем были вызваны эти слова, но через полтора месяца к нам в институт приходит профессор Нечкин с приказом в руках, что он назначен директором института онкологии вместо меня, а я этим же приказом с данной должности снимаюсь.
Это было для всех как гром среди ясного неба. Никто ничего не мог понять. Многократные обследования института и его научная продукция говорили о полном благополучии в этом учреждении. И только один Александр Иванович понимал, что за свою принципиальность, проявленную на сессии, он получает такой «подарок» почти накануне своей юбилейной даты…
Группа учёных института во главе с профессором А. И. Козероговым поехала в Москву к президенту Академии наук. Тот, выслушав, признал их правыми, а действия администрации по отношению к институту неправильными.
Через месяц А. И. Реброва вызвали в Москву на заседание с участием заместителя министра.
— А почему вы недовольны должностью заместителя директора по науке? — неожиданно спрашивает он Александра Ивановича.
— А мне, — отвечает Ребров, — этой должности никто не предлагал.
— Вот мы вам её предлагаем. — И тут же, связавшись с нашим городом, говорит: — Профессор Нечкин также согласен.
А. И. Ребров стал работать заместителем директора по науке, и все как будто успокоились. Но ненадолго.
Профессор Нечкин никогда онкологией всерьёз не занимался. Он, что называется, «чистый хирург». И можно только удивляться, не зная внутренних мотивов, которые толкнули начальство на этот шаг, почему оно назначает директором специализированного научного учреждения неспециалиста? Не понимая основных задач института и своих обязанностей как директора этого учреждения, хирург ударился в оперативную деятельность. Брал больных с опухолями желудка, кишечника, пищевода и делал расширенные операции. Больные раком значительно хуже переносят любую операцию, чем обычные больные. Тот, кто этого не знает, получит очень тяжёлый урок. Так было и с профессором Нечкиным. У него оказалась очень высокая послеоперационная смертность. Но он, вместо того чтобы остановиться и тщательно проанализировать причины столь высокой смертности, не смущаясь, продолжал много оперировать.
Группа учёных института написала письмо в правительство. Оттуда позвонили в Минздрав. Нечкина сняли с должности директора и оставили заведующим кафедрой хирургии медицинского института.
Вместе с Нечкиным сняли и А. И. Реброва с должности заместителя директора, не предоставив ему никакой работы. Он более пятнадцати лет, будучи вполне трудоспособным, со светлой и ясной головой, выполнял обязанности члена редколлегии журнала «Вопросы онкологии», не имея возможности отдать свои знания и способности народу как крупный специалист-онколог. После снятия Нечкина был поставлен на должность директора также ученик Н. Н. Петрова — Алексей Ионович Козерогов, крупный онколог-хирург. Работа института снова стала входить в свою нормальную колею. Но ненадолго. Вскоре в институт по чьей-то протекции поступил врач Сальман, который проявил удивительную настойчивость в организации лаборатории. Директор и член учёного совета на первых порах шли ему навстречу. Но вскоре все стали убеждаться, что за громкими фразами Сальмана кроется пустота.
Поэтому стали ограничивать его деятельность.
Но у Сальмана откуда-то появились защитники. Звонки, разговоры. А со стороны Сальмана — заявление. Создалась обычная для таких случаев нервозная обстановка, парализующая работу института. Сальман бегал по институту, кричал, требовал, грозил. Но все в институте, в том числе неоднократные комиссии, убеждались, что от деятельности Сальмана нет не только результатов, но в ней нет и здравой мысли. Поэтому когда пришёл срок переизбрать его на следующее пятилетие, как конкурсная комиссия, так и учёный совет абсолютным большинством голосов забаллотировали этого сотрудника.
Несмотря на это, директор института А. И. Козерогов в течение полугода продолжал держать его в этой должности, поддавшись уговорам, что ом «покажет» свою работу. Затем продлил ещё на несколько месяцев и, только убедившись в полной бесперспективности сотрудника, подписал приказ о его увольнении.
Казалось, обстановка должна разрядиться, снова начнётся нормальная работа института. Но этого не случилось. Областная газета прислала свою сотрудницу, которая беседовала с членами учёного совета и выяснила причины неутверждения Сальмана. Об этом профессор Ельников после появления статьи рассказал мне следующее:
— Научный сотрудник Сальман, которого Алексей Ионович принял по чьей-то рекомендации, был не только глупым и наглым, он был, по мнению всех учёных, просто шизофреником. Он работал фармакологом, когда неожиданно на учёном совете сделал доклад о радиобиологических методах диагностики и потребовал создать для него такую лабораторию. На мой вопрос, имеет ли он хоть одну научную работу по радиобиологии, Сальман ответил отрицательно, — сказал Роман Александрович. — В лаборатории ему отказали, тогда он хитростью и даже шантажом добился у А. И. Козерогова разрешения на создание патофизиологической лаборатории. Результатов работы этой лаборатории мы так и не увидели, зато своей безграмотностью в сочетании с наглостью он сделался нетерпимым в коллективе.
На учёном совете, где был поставлен вопрос о его переизбрании в должности на пять лет, против него проголосовало 18 из 23. Несмотря на то что всё было сделано законно, областная газета опубликовала статью «Чёрные шары», в которой оскорбительно отозвалась о директоре и других учёных, голосовавших против Сальмана.
— Это не единственный случай, когда эта газета так пишет о наших учёных-медиках, — продолжал Роман Александрович.
Есть там такой Орин, специалист по медицинским вопросам. Но в этот раз была женщина-корреспондент; как бы от его имени она, подобно следователю, вызывала к себе по очереди всех членов учёного совета и задавала им один и тот же провокационный вопрос: что они имеют против Сальмана и почему бросили против него «чёрные шары»?