У него собрались все известные хирурги, и в присутствии их я стал возмущаться.
— Вы представляете, — говорю, — монография академика, председателя Всесоюзной проблемной комиссии по пульмонологии, посвящённая хронической пневмонии, находится полгода на рецензии, а всего после заявки прошло более двух лет.
Виктор Иванович, поприветствовал меня, снисходительно улыбнулся на мою наивность.
— Ничего нет удивительно, — говорит он. — Такова тактика нашего отдела по отношению к таким, как ты, учёным. Мои книги, как правило, также маринуются по три-четыре года. Между тем известно, что книги некоторых академиков печатаются ежегодно, да не по одной монографии в год.
— И всё это они сами пишут? — удивился я.
— Вряд ли. Редко кто из академиков пишет книгу под одной фамилией. А это чаще всего означает, что он свою фамилию только подставляет. Ну, хорошо, если обрабатываются результаты хирургической работы или описывается метод, им предложенный, если бы он сам книгу переработал, внёс бы что-то своё, — его соавторство можно оправдать. Но ведь как часто бывает — академик ставит свою фамилию на книгу, которую он не только не написал, но возможно, что даже не читал. Да и в самом деле, если за его фамилией выпускается не одна монография в год, то когда он её будет читать? Ведь у каждого академика куча других дел.
— Вы совершенно правы, — вмешался в разговор один из присутствующих хирургов, внимательно слушавших наш разговор. — Подставить свою фамилию куда легче, чем написать книгу. К сожалению, многие «учёные» к этому прибегают, если их административная должность открывает двери издательств. Кроме того, здесь происходит процесс «взаимного опыления»: «ты мне — я тебе».
— Вы правы, — заговорил тот, который поднял этот вопрос— Вы знаете профессора Семёна Владимировича Сергеева. Окончив Иркутский университет, он много лет работал хирургом в городе Якутске. Имел там большую хирургическую практику и стал очень даже неплохим оператором. Правда, наукой он занимался мало, хотя кандидатскую и защитил. Накопив большой материал по хирургическому лечению базедовой болезни, он, приехав в Москву, его обработал, защитил докторскую диссертацию и стал заведующим кафедрой в городе Калинине.
Переработав данные своей диссертации, он опубликовывает её в виде монографии, но не под одной своей фамилией, а поставив на первое место фамилию Бориса Васильевича. Я при встрече спросил его: зачем он это сделал, ведь работал над материалом и писал он один, а Борис Васильевич, наверное, даже и не читал ее? Профессор Сергеев мне чистосердечно признался, что, сколько он ни пытался отдать рукопись в Медгиз, её не принимали.
— И если бы я не поставил фамилию Рептовского, моя книга никогда бы не увидела свет! — сказал он мне.
У нас тоже есть один учёный-администратор, очень загруженный делами. Он и директор НИИ, и председатель правления общества, и главный редактор. Кроме того, он ещё и председатель научного совета при академии и ещё многое другое. За последние годы он стал постоянным докладчиком по всем основным научным проблемам на всех авторитетных научных заседаниях. Кроме того, у него очень много времени отнимает строительство и оборудование своего института, чем он энергично занимается почти пятнадцать лет: сначала он построил себе большое пятиэтажное здание и оборудовал его импортной аппаратурой. Затем захватил прилежащее к нему двухэтажное здание, перестроил и также оснастил его современной аппаратурой. Много миллионов истратил на строительство своей уникальной барокамеры для операций под повышенным давлением…
— Эта барокамера не только уникальная, но и единственная у нас в стране потому, что он никому больше не разрешает строить в учреждениях, ему подведомственных. В Ленинграде, например, при строительстве клиники Василия Ивановича Колесова было построено помещение для барокамеры, и последняя изготовлялась на специальных заводах. Узнав об этом, он категорически запретил строить барокамеру, и помещение так и осталось пустовать, зато в строительстве своего института он не остановился на достигнутом.
Увидев, что другой академик-хирург построил себе четырнадцатиэтажное здание Института хирургии, начал пристраивать к своему институту новое семнадцатиэтажное здание. Уже много лет оно является его главной заботой. Все средства, вся импортная аппаратура, предназначенные для строительства хирургических клиник, идут в основном на его институт. Скоро строительство закончится, и хирурги надеются, что тогда и им что-то перепадет из аппаратуры.
— Надо бояться, чтобы кто-нибудь из хирургов не начал строить двадцатиэтажное здание, а то он начнёт себе строить институт в 25 этажей. Что же касается непорядков с печатанием книг, то подобное раболепие перед чинами и званиями, полное игнорирование своих святых обязанностей по объективной оценке каждой книги, невзирая на лица, есть тяжкое преступление перед народом и государством, поставивших этих людей на столь ответственный пост.
Звания главного редактора или председателя редакционно-издательского отдела, давая большие права, налагают и большую юридическую и моральную ответственность. Пренебрежение этой ответственностью, преклонение перед «сильными мира сего», а тем более использование высокой должности в своих личных целях характеризует такого человека как мелкого и непорядочного. Подобных людей надо немедленно снимать с их должностей и посылать на рядовую работу.
При существующей же ситуации книги многих русских учёных годами задерживаются в портфеле издательского отдела академии, и очень многим из них отказывают без серьёзных оснований.
После издания книги по хронической пневмонии я несколько раз обращался в медицинское издательство и в научно-издательский совет медицинской академии с просьбой издать мои новые книги — и получал ответ вроде: «Предложение отделения клинической медицины академии об издании Вашей книги «Бронхиальная астма в понимании пульмонолога» 3 июня 1977 года рассмотрено на заседании бюро научно-медицинского совета академии и отклонено в связи с достаточным освещением вопроса в медицинской литературе». Это значит, что моя заявка на издание книги, поддержанная самым крупным отделением академии и рекомендованная им, была отклонена научно-издательским советом.
Миллионы людей страдают от бронхиальной астмы. В то же время ни в нашей стране, ни за рубежом нет ни одной работы подобного направления. Как известно, монографии и статьи по бронхиальной астме освещают этот вопрос с позиций аллергии, почти не касаясь ни лёгких, ни бронхов, где и разыгрывается вся эта катастрофа. Нами в Институте пульмонологии впервые доказано, что пусковым механизмом приступов бронхиальной астмы является, как правило, воспалительный процесс в лёгких и бронхах, излечение которого может привести к полному и стойкому излечению бронхиальной астмы. И заявка на такую тему отклоняется.
Наша клиника занимается вопросами сердечной патологии больше 30 лет. Как известно, мы являемся одними из пионеров этого раздела хирургии в нашей стране. Занимаясь изучением наиболее тяжёлых форм митрального порока сердца, мы имеем наибольший опыт в лечении больных IV–V стадии митрального стеноза. При этом с отдалёнными результатами более 20 лет.
По решению президиума академии у нас организована академическая группа по изучению проблемы митральных пороков IV–V стадии. Группа работает уже пять лет и накопила солидный научный материал.
Мы считаем своим долгом опубликовать двадцатилетний опыт по лечению наиболее тяжёлых сердечных больных и подвести итоги пятилетней работы группы учёных, специально изучавших эту проблему. Нами была подана заявка на монографию «Приобретённые пороки сердца». Мы мыслили, что эта монография явится руководством по диагностике и лечению приобретённых пороков сердца. Таких руководств, освещающих всю проблему приобретённых пороков сердца, в нашей стране нет, а монографии, освещающие вопросы хирургического лечения митрального стеноза, имеют давность 15–20 лет. К сожалению, к нашей работе и по проблеме «заболевания сердца» в академии отнеслись не с большим вниманием. Решение вопроса не дошло до научно-издательского отдела, а мы получили письмо из отдела клинической медицины, где сказано, что они отказываются включать в план нашу книгу, так как два профессора отрицательно смотрят на издание подобной монографии.
Из этого краткого описания встреч с издательствами видно, что некоторым авторам очень трудно бывает пробить свою книгу. По существу, хождение по издательствам — это титанический труд, более тяжёлый, чем написать книгу. И я часто думаю, что, может быть, немало хороших книг не дошло до народа, так как некоторые авторы не проявили достаточной настойчивости, чтобы преодолеть упорство людей, стоящих на пути полезных для народа книг.
И не менее удивительно другое: если так трудно выпустить книгу, получившую положительный отзыв и заведомо нужную и полезную, то почему же наш книжный рынок завален книгами, которые иногда никто не покупает, а в библиотеках никто не спрашивает. Ведь их-то выпускают те же люди?!
Мой добрый знакомый Иван Абрамович сообщил мне такой эпизод: студенты Литературного института проверили «читаемость» книг авторов, которых широко рекламируют. В канун встреч объявления, напечатанные крупным шрифтом, красуются в библиотеках. На одной из них, а именно в библиотеке Дзержинского района г. Ленинграда, студенты проверили, как часто спрашивает читатель книги пятнадцати авторов. Оказалось, что, за два года их спросили от 0 до 3 раз. В среднем каждая из книг этих авторов была спрошена один раз в год. И несмотря на это, их чуть ли не каждый год переиздают. Спрашивается: почему издательства, прежде чем переиздать книгу, не спросят библиотеку, как её читают и кто те рецензенты, которые рекомендуют эти книги для издания?
Тот же знакомый сообщил мне, что один из литераторов сумел издать за 7–8 лет 10 книг, у которых за всё это время, по данным библиотеки, было всего лишь 11 читателей! Что называется — дальше ехать некуда. Испортить горы бумаги, чтобы за 7–8 лет эти книги посмотрели 11 человек!
Меня всегда удивляли люди, которые, казалось, находили удовольствие в том, чтобы причинить неприятности, а то и горе другим. Странно бывает смотреть, как человек лжёт, обманывает, идёт на всякие подлости и преступления для того, чтобы незаконно взять, а иначе говоря, ограбить кого-то из людей или государство и тем нажить себе дополнительный капитал. В газетах не раз сообщалось, что те или иные мошенники наживали миллионы, и нередко очень скоро их сажали в тюрьму или они погибали под влиянием постоянных стрессов. А для чего? Ведь проходит сколько-то лет, и этих людей уже нет. Они сгорели в погоне за наживой! И сами себя сожгли в этой борьбе, и очень многим причинили горе и несчастье. Между тем истинное счастье — высшая цель жизни человека как разумного существа — заключается в том, чтобы его счастье сливалось со счастьем ближнего, со счастьем других людей, которым он помог. Другое счастье, т. е. счастье только для себя ценой несчастья других, есть эгоизм, который, наряду с удовлетворением себялюбивых чувств, всегда несёт в себе элементы внутренней неудовлетворённости страха, раскаяния. Настоящим хирургам, работающим по призванию, особенно страшно и непонятно видеть людей, которые сознательно чинят препятствия другим, часто ничего от этого не получая, кроме удовлетворения своих низменных, человеконенавистнических чувств — зависти, неприязни и внутренней злобы, порождённой сознанием собственной неполноценности. Нам это странно и ненавистно потому, что в жизни, в работе мы встречаем так часто трудности и препятствия, порождённые природой, болезнетворными агентами, непредвиденными обстоятельствами, несчастными случаями; так часто нам приходится преодолевать трудности, не зависящие от нас самих или даже вообще от людей, что нам кажется настоящим кощунством создавать их сознательно.
Может быть, это связано с тем, что, берясь за операции, стоящие на грани человеческих возможностей, мы особенно часто встречаемся и с непредвиденными трудностями и осложнениями.
В самом деле, как часто в своей деятельности, направленной на спасение людей или избавление от грозившей им опасности, мы сталкиваемся с осложнениями и препятствиями, которые подчас не связаны с нашими ошибками или упущениями, не зависят от самого больного. Осложнения, которые возникают совершенно самостоятельно и ставят под угрозу не только здоровье, но и жизнь больного, сводя на нет многочасовой и даже многодневный труд хирурга и целого коллектива. Это встречается столь непредвиденно и столь часто, что многие хирурги, как бы точно они ни выполняли операцию и как бы ни были уверены в исходе, всегда осторожны с прогнозом. Редкий, уж очень самоуверенный хирург скажет: «Операция сделана хорошо, всё будет в порядке». Вот этого последнего ни один хирург предсказать не может, ибо здесь могут возникнуть тысячи непредвиденных обстоятельств, которые осложнят всё сделанное хирургом и могут привести к отрицательным результатам. При этом есть определённая закономерность: чем сложнее операция, чем запущеннее болезнь, тем чаще и серьёзнее возникают осложнения. Поэтому чем опытнее хирург, чем более крупные операции он делает, тем осторожнее он в своих предсказаниях об исходе операции, даже если она прошла совершенно гладко. Приведу пример позднего осложнения после успешно сделанной операции, когда, казалось бы, мы могли говорить о хорошем исходе всего нашего лечения.
Таня К. 12 лет приехала к нам из Сибири. Отец её — офицер — служил в отдалённых районах страны. Несколько раз его переводили из одного города в другой, поэтому и семья его, следуя за ним, не имела постоянного, прочного места жительства. Может быть, поэтому девочка поступила в клинику с далеко зашедшей стадией заболевания, находясь на границе операбельности. Сразу же после рождения Тани врачи выслушивали у неё шум в сердце. Когда девочка немного подросла, врачи сказали родителям, что у неё врождённый порок сердца, что её нужно обследовать и лечить в специализированном кардиологическом учреждении. Однако девочка чувствовала себя хорошо, ни на что не жаловалась, и родители, успокоенные её самочувствием, не спешили идти к врачам.
Прошло несколько лет относительно благополучно. Девочка в своём развитии почти не отличалась от своих сверстниц. Может быть, она была немного бледна, субтильна, и у неё часто были простудные заболевания с переходом на почки. Наблюдающие её врачи-педиатры настойчиво рекомендовали родителям положить девочку в клинику, но родители продолжали отказываться.
С десятилетнего возраста, может быть, в связи с увеличением нагрузки в школе, самочувствие девочки ухудшилось. Она стала жаловаться на усталость, слабость, на усиленное сердцебиение. Родители забеспокоились и собрались вести ребёнка в больницу, но в это время отца отправили в Сибирь, где поблизости не было специалистов-кардиологов. Когда же девочке стало совсем плохо, родители написали в клинику письмо и по вызову явились 28 января 1977 года, когда девочке уже исполнилось 12 лет. При поступлении она жаловалась на быструю утомляемость, одышку, учащенное сердцебиение даже при незначительной физической нагрузке; бегать совсем не может.
При всестороннем обследовании у девочки был выявлен врождённый порок — незаращение межпредсердной перегородки с повышением давления в малом круге кровообращения. Давление в лёгочной артерии вместо 20–25 мм рт. ст. в норме было 50 мм рт. ст… У неё, таким образом, была вторая стадия заболевания, т. е. та стадия, где операция уже опасна, но где возможности выздоровления ещё сохранена. В третьей стадии, когда давление поднимается до 75 мм, опасность очень большая и возможности выздоровления ничтожна. При четвёртой стадии давление в ленточной артерии поднимается до 100 мм — операция уже не делается ввиду её бесполезности и большой опасности.
Чтобы понять состояние девочки, надо представить себе, что из себя представляет порок.
У человека сердце разделено на 4 камеры: два предсердия и два желудочка — правые и левые. Предсердия, как и желудочки, друг с другом не соединяются и разделены межпредсердной и межжелудочковой перегородками. Давление в полостях разное. В левом предсердии 8–10 мм, в правом 2–4. В левом желудочке и в аорте — 100–120, в правом желудочке и в лёгочной артерии — 20–25 мм рт. ст.
Если по каким-то внутриутробным причинам в межпредсердной перегородке образовался дефект, кровь из левого предсердия будет поступать не только в левый желудочек, как ей положено, но и в правое предсердие. В нём будет повышаться давление, а отсюда будет повышаться давление и в правом желудочке, в лёгочной артерии и в мелких сосудах лёгкого. Возникает лёгочная гипертензия. По мере повышения давления в правом желудочке нарастает нагрузка на сердце, усиливается одышка, учащается сердцебиение. При давлении в 50 мм наступают признаки расстройства сердечной деятельности. Когда давление поднимается до 100 мм, т. е. оно сравнивается с давлением в левом желудочке, в сосудах малого круга произойдут глубокие изменения, которые являются необратимыми, и любая операция будет уже бесполезной. Такие больные погибают в молодом возрасте от сердечной недостаточности.
Таня пришла к нам, когда давление было хотя и высоким и создавало опасность для жизни, но всё же операция имела шансы на успех.
Операция была сделана в условиях искусственного кровообращения. При вскрытии правого предсердия был обнаружен дефект в 2 сантиметра в диаметре. Он был ушит двухрядным непрерывным швом. Гладкое заживление ран. Весь послеоперационный период протекал нормально.