– Вот я про это! – обрадовался Антоло. – Помните, Ингальт говорил: ландграф – кровопийца, каких поискать. Крестьян до ниточки обирает. Думаю, с мещанами да мастеровыми он тоже не цацкается.
– А что ж они за него в огонь и в воду готовы? – не поверила Пустельга.
– Может, какой-то алтарь в городе есть? Или древняя святыня, которая отвагу внушает?
– Школько лет… энтого… живу, а про такое шлыхом не шлыхивал! – покачал головой коморник.
– Ну, это ни о чем не говорит, – усмехнулся в бороду Кулак. – И ты, и я о многом не слыхали. Потому мне интересно знать, что студент – человек ученый – скажет.
– Я тоже не слышал ничего об амулетах, боевой дух поднимающих, – вмешался Мудрец. – Но его присутствие много объяснило бы.
– Ну да, – кивнул кондотьер. – В замке его не было, а здесь есть. В замке тельбийцы рубились из рук вон, а здесь как тысяча демонов.
– А на дороге? – Пустельга не торопилась принимать на веру первую попавшуюся идею.
– Почему амулет нельзя с собой взять? – развел руками Мудрец. – Но ты права. То, что помогает медренцам биться, наверняка не алтарь в местном храме.
– А может, человек? – новая мысль осенила Антоло.
– Что «человек»? – не понял кондотьер.
– Ну… Человек колдует. Чары наводит…
– Может быть. А почему бы и нет?
– Но тогда это не ландграф и не его гость – Змеиный Язык, – сказал Мудрец.
– И не Джакомо-Череп, – добавил Кирсьен, уже успокоившийся и проглотивший обиду.
– Тебе виднее, – подмигнул ему Кулак.
Тьялец смутился, отвел глаза.
– А почему генерал Овилл так хочет ландграфа завалить? – ляпнул Клоп, сидевший до того молча.
– А надо… энтого… – многозначительно пояснил Почечуй.
– Ну, ты сказал, дед! – восхитилась Пустельга.
– А вдруг только Медренский может амулетом пользоваться? – предположил Антоло.
– Что ж он его в замок не захватил? – повернулась к нему воительница.
– Не знаю, – честно ответил табалец. – Есть один способ проверить – пробраться в Медрен. Жаль, что это невыполнимо.
– Вот-вот, – неожиданно зло проговорил Кир. – Болтать у костра всякий может. А пойти проверить…
– Я бы пошел, – глядя ему прямо в глаза, твердо произнес Антоло. – Только как я туда проникну?
– Да… А заодно бы и ландграфа убрал бы… – мечтательно протянула Пустельга.
– В город очень даже просто пробраться, – вдруг заговорила Цветочек. В присутствии убеленных сединами воинов девчонка обычно молчала. Антоло уже привык, что его давняя знакомая никакая не сумасшедшая, но никак не мог взять в толк – зачем она увязалась с наемниками? А теперь вспомнил слова Черного Шипа: «Таких разведчиков, как она, поискать еще. Если понадобится в Медрен забраться…»
– Если нужно, проведу, – продолжала племянница крестьянского вожака. – Кто хочет?
Воцарилось неловкое молчание. Каждый примеривал на себя попытку наведаться в осажденный город. Но, несмотря на отчаянную храбрость многих наемников, желающих не находилось.
– Что, Студент, – прищурился Кир. – Поджилки трясутся?
– Ну… – промычал Антоло, соображая – а может, и вправду страшно до дрожи в коленках?
– Что нукаешь? Как ляпать языком, так все мы мастера, а как выполнять, так в кусты?
– Почему ляпать? – удивился табалец. – К чему это ты?
– Да к тому, что ты, как всегда, наболтал с три короба, а дальше хоть трава не расти!
– Как это – «не расти»?
– Да что ты дурачком прикидываешься? – подался вперед бывший гвардеец, не замечая занесенной ладони Мудреца, который намеревался вновь остановить его порыв. – Кто только что рассказывал: готов, мол, в Медрен пробраться? Само собой, ты думал, что туда никак не попасть! А когда оказалось, что попасть можно? На попятную? Струсил?
– Кто струсил? Я? – Антоло ощутил, как кровь приливает к щекам. Трусом он себя никогда не считал. Напротив, гордился оценкой друзей, называвших его безрассудным и излишне отважным. Будучи студентом Аксамалианского университета, он участвовал в довольно раскованных шалостях и никогда не задумывался о последствиях. – Ты кого трусом назвал?
– Да тебя! – звонко воскликнул Кирсьен. – Кого же еще?
Мудрец заворчал, словно медведь, привставая с бочонка, на котором сидел.
Кулак дернул себя за серьгу, нахмурился.
Пустельга отвернулась, пряча глаза.
– «Уложение Альберигго»! – развел руками Почечуй, обводя глазами собравшихся.
Кондотьер кивнул.
– К чему тут «Уложение»? – захлопал глазами Клоп.
Антоло непонимающе уставился на коморника.
– Если один наемник обвинит другого в трусости, – медленно произнес Мудрец, – и он с обвинением будет не согласен, то несправедливо обиженному следует…
– Если он состоит в разных бандах с обвинителем, – подхватила Пустельга, – вызвать оного на поединок, но исключительно с позволения кондотьеров, возглавляющих обе банды.
– А ежели… энтого… оба наемника иж одной банды… – прошепелявил Почечуй, – то обвиненному шледует либо шоглашитья и потерять чешть, либо…
– Либо убедить всех, что трусом он не является, – мрачно закончил Кулак. – Ты готов, Студент? Я в тебя верю… И хотел бы не терять веру.
Почувствовав взгляды окружающих, Антоло вначале ощутил самый неподдельный страх, который сменился злостью. Да почему, во имя ледяных демонов севера, он должен соглашаться? Плечи молодого человека распрямились.
– Я согласен, – кивнул он. – Что нужно делать?
– Полагаю, нужно все же проникнуть в Медрен, – с непроницаемым лицом отчеканил кондотьер.
– Здорово как! – Цветочек захлопала в ладоши. – Я проведу…
– Вы еще кое-что забыли из «Уложения Альберигго», – скривилась Пустельга.
– Почему же забыли? – приподнял бровь Мудрец.
– Еще как… энтого… помним! Прошледить за ишполнением жадания обвиненного должен… энтого… обвинитель. Ражве не так?
– Точно так, – усмехнулся Кулак. – Собирайся, Малыш.
Разглядев в пламени костра вытянувшееся лицо Кира, Антоло не смог удержать смеха. Это же надо – идти на важное, смертельно опасное задание в компании злейшего врага! Трудно пожелать более интригующего приключения…
– Задумался, Антоло из Да-Вильи? – Цветочек внезапно остановилась. Бывший студент едва не столкнул ее с тропы.
– Немножко… – честно ответил он, вдыхая исходящий от ее тела аромат луговых трав.
Сзади негромко и непонятно забурчал Кирсьен.
– Прекращай думать, нырять надо! – усмехнулась девчонка. Уверенно сошла с тропки в речную воду. Обернулась, улыбнулась ободряюще. – Не бойся. Просто старайся держаться поближе ко мне. И ты, Кир, тоже!
Она набрала побольше воздуха в грудь и нырнула.
Глава 5
От холодной по-осеннему воды сперло дыхание. Рубашка и штаны вмиг облепили тело. Противно хлюпнуло в сапогах.
Кир открыл глаза.
Легко сказать: «Держись поближе»! Речная водица и днем непрозрачна, а уж после захода солнца-то… Сплошной мрак.
Ничего, держись, лейтенант т’Кирсьен делла Тарн! Ведь ты, если захочешь, можешь выплеснуть воду из Ивицы на непокорный Медрен. А можешь заставить реку остановить течение и обнажить дно, чтобы войска могли ударить по городу с тыла. По крайней мере, власть над стихией воды, обретенная в подземелье ландграфского замка, дает больше возможностей, чем умение подчинять воздух.
Похоже, бывший офицер гвардии становился, сам того не желая, волшебником… Очень полезные навыки, если бы не одно «но». Кир так и не научился колдовать по собственному желанию. Волшебство приходило, когда само хотело, и уходило, не спросясь. В миг смертельной опасности или просто душевного напряжения.
Впереди мелькнуло едва различимое белесое пятно.
Кир сделал мощный гребок. Вообще-то он не считал себя отличным пловцом – от Дорены до отцовского имения четверо суток верхом, а плавание в прудах не научит бороться с течениями или водоворотами… Да и давно он последний раз плескался в воде. Пожалуй, лет пять назад.
Человек, за которым Кир следовал, погружался все глубже и глубже. А вдруг это никакой не человек, а сом? Говорят, некоторые из них доживают до ста лет и вырастают до десятка локтей в длину. Такой может запросто схватить взрослого мужчину и утянуть на дно, под корягу. Или, еще хуже, водяница? Друзья по босоногому детству иногда рассказывали страшилки о девах-призраках, обитающих под водой, в укромных заводях. Холодные и печальные. Ими становились крестьянские девчонки, утопившиеся от несчастной любви. Жрецы Триединого учат: самоубийство – страшный грех, закрывающий душе наложившего на себя руки путь к спасению. В отместку за свою погубленную молодость водяницы нападали на одиноких парней, неосторожно прогуливавшихся у рек и стариц, щекотали их ледяными пальцами и топили.
Вот так сгинешь ни за что ни про что!
А все из-за болтливого студента, которого демон за язык дернул рассуждать о ландграфе Медренском, защитниках города и их боевом духе. Что бы ты понимал, деревенщина, в настоящей отваге, когда даже смертельно раненный воин думает лишь о том, как бы утащить за собой как можно больше врагов! Это тебе не шерстью на рынке торговать, не астрологию в университете зубрить. Это – судьба настоящего бойца. Дворянина! Человека чести!
Внезапно Кир понял, что вот уже битый час пытается распалить в себе злобу по отношению к студенту. И что самое ужасное – не получается. Ну, не выходит никак… Хоть ты тресни! А ведь было время – зубами загрызть хотел. А почему? Потому, что винил его во всех своих бедах и злоключениях…
Воздуха стало не хватать.
Человек впереди дрыгнул ногами, дернулся вверх и исчез.
Это что еще такое?
Что за фокусы?
Кир почувствовал, что если сейчас не вынырнет, то задохнется.
Наверх! Немедленно наверх!
Еще один гребок…
Сырой холодный воздух показался слаще мьельского вина. Горящие легкие жадно втягивали его. Как же хорошо…
– Ты здесь, Кир?
Голос Цветочка.
А почему он ее не видит? Ведь ночь лунная – Малая Луна светит в полную силу, а Большая почти в первой четверти. Когда кондотьер (а кроме него, никто в банде не знал пароли и отзывы) проводил их через посты охранения, было светло, как днем.
– Эй! Ты здесь?
– Здесь я, – кивнул гвардеец, осознавая, что они, скорее всего, в пещере.
– Где мы? – донесся голос студента. Ага! Тоже недоумевает. И, судя по легкой дрожи, трусит.
– Промоина тут под обрывом, – пояснила девушка. – Ни с воды, ни с берега ее не видно.
– На реках часто такое бывает, – решил похвастаться богатыми знаниями Кирсьен. – После паводков или дождей сильных. А вас что, не учат в университетах такому?
– Надо оно тем профессорам, – недовольно буркнул Антоло. И добавил: – А у нас в Табале рек-то и нет почти. Которые есть, те летом пересыхают.
– Как же вы живете? – удивилась Цветочек.
Но Кир не дал им углубиться в научную беседу.
– Дальше куда? Зачем нас сюда привела? – Он втянул ноздрями стылый воздух. Пахло сырой глиной и подгнившей водяной травой – на юге Сасандры ее даже зовут «водяной чумой», ибо, разрастаясь в огромных количествах, она перегораживает русла рек, препятствуя кое-где судоходству. – Нам ведь в город надо.
– Погоди… Какой быстрый! – хихикнула противная девчонка. Нравится ей дразниться, что ли? – Город-то в осаде. Думаешь, тебя так просто пустят?
– Не думаю нисколечко… – обиделся Кир.
– Тогда плыви за мной! На голос!
Это верно. Только на звук и можно определиться с направлением.
– А ты песенку петь будешь? – пошутил Антоло. Иногда за остротами люди пытаются скрыть и страх, и растерянность.
– А то! – пообещала Цветочек и вправду что-то замурлыкала.
Они плыли в кромешной темноте, ведомые нежным голоском, который напевал простой деревенский мотив:
У березки я спрошу:
Где мне милого искать…
«Не слишком ли глубокая промоина?» – успел подумать Кир и коснулся ногой дна.
– Приплыли! – весело воскликнула Цветочек. – Теперь поползем!
– Куда? – Голова у тьяльца уже шла кругом.
– В город! Не отставайте, любопытные мои!
Дно круто шло вверх. Скорее всего, по откосу. Куда тут ползти?
Впереди глухо вскрикнул Антоло. Тихонько рассмеялась девчонка.
«Опять шуточки шутят?»
Рука Кира провалилась в нечто осклизлое и вместе с тем царапающее кожу. Воображение тут же нарисовало всякие ужасы: гниющие внутренности гигантского паука, гнездо тысяченожек, помет нетопырей… Он вскрикнул и подпрыгнул как был – на четвереньках. Стукнулся головой о низкий свод, хрюкнул и упал. На этот раз лицом в вонючую гадость.
– Водоросли… – коротко бросил из темноты студент. – Ну и дерьмо… – В его голосе прорезались нотки сочувствия.
– Поползли, привередливые! – Цветочек удалялась. Похоже, она тут бывает настолько часто, что запросто обходится вслепую.
Вытирая на ходу щеку о плечо, Кир быстро-быстро пополз, перебирая руками и ногами. Ход оказался заполнен водой, и приходилось задирать подбородок, чтобы не нахлебаться. Сырая глина вдавливалась под ладонями и коленями, проскальзывала. Пару раз он падал, опираясь на локоть. Должно быть, измазался так, что остается радоваться тьме. Да воде, которая все смывала…
Студенту тоже приходилось несладко. Он ругался сквозь зубы и отплевывался. Кир думал, как было бы некрасиво с разгону врезаться головой в зад табальца. Унизительно и позорно. Но смешно… Смеялся бы он сам, увидев подобную картину со стороны? Пожалуй, да. Смеялся бы. Смеяться легко, когда в неловкую ситуацию попадаешь не ты, а кто-то другой. Но не каждый найдет силы веселиться вместе с окружающими, сидя в луже с мокрыми штанами или когда волосы твои обгажены вороной.
А что же это за нора? Быть может, водовод? Тогда он должен закончиться колодцем…
Задумавшись, Кирсьен с размаху ткнулся головой в мягкое.
Нет, ну надо же!
Чего больше всего боялся, на то и напоролся. Если можно так сказать…
– Пришли! – сказала Цветочек.
– Врагам моим так ходить… – пробурчал тьялец.
– Ой, какие мы нежные!
Ну что за противная девчонка!
– Колодец? – проговорил Антоло.
Выходит, он о том же размышлял. Кир усмехнулся (все равно не видно). А ведь не дурак, если сумел догадаться.
– Ага! – весело откликнулась девушка. – Ищите скобы на стенах. Я первая.
Легкое дуновение воздуха свидетельствовало, что слова ее не расходятся с делом.
Кирсьен переминался с ноги на ногу, прикидывая – далеко ли до свежего воздуха и лунного света?
– Эй, вы долго там? – хриплым шепотом позвала Цветочек.
Кир вздохнул:
– Кто первый? – сказал просто для того, чтобы не молчать.
– Хочешь, иди, – отозвался студент, как показалось тьяльцу, с показным равнодушием. – Нет – могу я первым.
– Ладно уж! Я пойду! – Кирсьен протянул руку, нащупывая скользкие бревна, обросшие тиной, и шершавую скобу. Железо в сырости? Остается надеяться, что они не проржавели настолько, чтобы обломиться под весом мужчины.
Гвардеец осторожно поймал носком нижнюю скобу. Словно стремя. Взялся покрепче руками.
Эх, была не была!
Первая, вторая, третья…
Вроде бы, держатся. И довольно надежно держатся.
Десять.
Пятнадцать.
Семнадцатая скоба шаталась. Сильно.
Двадцать.
Двадцать три.
Лунный свет заставил прищуриться, как в яркий солнечный день.
Парень быстро посмотрел по сторонам. Нет ли случайных прохожих?
– Не мельтеши на виду! – дернула его за рукав девушка. – В сторону!
Кир, не раздумывая, нырнул в тень. Все-таки военная жилка была в нем очень сильна – приказы следует вначале выполнять, а уж потом обдумывать. Ничего, в укрытии можно перевести дух и оглядеться.
– Это старый колодец на задворках складов. У рыночной площади, – пояснила Цветочек. – Тут свалка рядом. Стража даже не забредает… Только нищие и бродячие коты.
Втянув воздух ноздрями, Кир удивился, что не догадался сразу о близости гниющих отбросов. Лучше не придумаешь – вначале вымокнуть до нитки, потом изваляться в грязи и напоследок провоняться гнильем.
Где же студент? Почему так долго карабкается?
– Ты как хочешь, а я одежку выкручу… – прошептала девушка.
Она отошла на пару шагов и, не стесняясь ни капельки, сбросила юбку. Кир отвернулся, испытывая глухое раздражение. Она его что, за мужчину не считает, коль вздумала раздеваться? Или у них тут дикий край и законов приличия никто не соблюдает?
Твердо решив, что будет выше заурядного подглядывания, Кир даже закусил губу от усердия. Так бывает. Попробуй сказать себе: не чеши нос ни в коем случае, и тут же начнет свербеть то одна ноздря, то другая. И нужно обладать огромной силой воли, чтобы не нарушить обещания. Это хорошо аскетам, которых упоминают в священных книгах о деяниях Триединого. Слово – кремень.
Кир такой волей не обладал. И не льстил себе никогда. Поэтому, продержавшись десяток ударов сердца, скосил глаза. Цветочек деловито выкручивала то ли рубаху, то ли юбку. Стояла она полностью нагая, но все-таки догадалась отвернуться. Лунный свет отвоевывал у тьмы лишь часть ее фигуры. Весьма неплохое, кстати, сложение для деревенщины – узкая, точеная талия, широкие бедра и стройные ноги. Не хуже, чем у Фланы. Или хуже? Или они одинаковы? А может, это ему так кажется? Кир уже начал забывать рыжеволосую обитательницу «Розы Аксамалы»…
Цветочек встряхнула тряпку, оказавшуюся юбкой, и, наклонившись, сунула в нее правую ногу. Кир почувствовал возбуждение. Сколько у него не было женщины? Месяц, два? Это Антоло, что ни ночь, кувыркается с Пустельгой, хотя думает, будто о них никто в банде не знает…
Громко выдохнув, над краем колодезного сруба появился табалец.
«Как всегда вовремя!» – Киру захотелось что-нибудь в него швырнуть. Ну, к примеру, старый, разодранный башмак, валяющийся рядом.
Девушка одним быстрым движением натянула рубашку, одновременно просунув руки в рукава, а голову – в вырез ворота.
– В тень, живее! – позвала она студента.
Парень послушался. Увидев его вблизи, Кир едва не расхохотался в голос. Нос и щеки перемазаны глиной, на лбу свежая ссадина – когда только умудрился? Одежда – хоть отжимай… Впрочем, он сам не лучше.