Что у нее сестра урод!
В ту ночь, когда их изгнали, Гурия с высокой температурой в дол
гом пешем пути не раз теряла сознание, потом... перестала расти! Врач из беженцев объяснил: шок. Атрофия клеток роста.
Сказала, что живет не здесь - назвала близкий городок: видимся, когда приезжает.
- Почему не пригласишь жить у нас?
- Я предлагала. - Врет! - Но она отказалась, не хочет нас стеснять.
Нора говорила правду, но не всю: боялась за Алю.
- Считай, - ответила тогда сестра, - что я добрый дух твоего домашнего очага. Кстати, я же старше тебя, - улыбнулась, - на целых двадцать минут, и в маминой утробе питала тебя - все соки шли к тебе через меня (вот и объяснение атрофии: Нора росла в утробе, активно беря у Гурии, а Гурия была пассивна, ибо все получала первой от мамы).
А еще прежде:
- Ты могла быть мной, - сказала ей Нора.
- А кто - мной? Ты?
- Я бы этого не вынесла, - призналась. И тут же: - Я тебя не обидела?
Будто не услышала:
- Не выносишь нынешнего своего состояния?
- Живу в постоянном страхе за вас...
Однажды повела дочь к ней, зачем-то внушала, что идут к родной тете.
- А еще знаешь кто она? - чтобы, увидев карлицу, дочь не испугалась. - Подруга наших гномов. - Решила, что если Аля ее примет - пригласит домой.
Как только Аля увидела Гурию, в глазах появился страх, ни на шаг не отходила от мамы, потрясена и боится.
- Ты гном? - спросила у тети, и та, не поняв (забыла, что говорила Норе), пожала плечами.
Когда пришли домой, Аля стала изображать тетю, передразнивая ее манеры, горбилась, ходила, как та, вперевалку, изгоняет из себя страх!
- А если бы я тебя дразнила? - Не знает жалости!
- И дразни! - Потом напомнила маме, что та ей сказала неправду.
Мустафа больше не видел Гурию. И ни о чем не спрашивал, - ждал, что Нора сама скажет.
И шло, как прежде, будто ее не было.
Изумление, да-да, именно изумление было в голосе Норы, когда, напуская на себя печаль, однажды обжегшись, перестал ей верить? сообщила, что сестра умерла.
- Как? Когда?! - Мустафа был потрясен.
- Уже похоронили.
- Почему я узнаю теперь?
Промолчала. Снова врет? Чтобы вторично убить живую!
- Это правда, - тихо добавила.
Норе позвонили:
- Вы ее родственница?
- Да, а что случилось?
- Приезжайте в больницу.
Дальше - словно не с ней: морг, прощанье в театре... Не сказала, что сестра. Какая же сестра, если рядом с нею никогда не видели?
Собралось столько народу и такие светила, Нора была ошарашена, раздавлена - всю жизнь жалела сестру... Неужели завидует?
Никогда не верила и всерьез не принимала ее рассказы о себе, чего не придумаешь обделенной? Бредни!
-... Знаешь, у меня обнаружился талант. - И смеется.
- Какой?
- Экстрасенса. - Норе было неловко, что та играет в модную игру, потом стала ее жалеть. - Хочешь, на тебе продемонстрирую? Вот мои руки... - Нора перебила ее:
- Не надо.
Та сразу сникла: - При неверии эффекта не будет. Надо довериться, тогда поможет.
- Слава Богу, я здорова.
- Я уже многим помогла.
- Да? Она не должна чувствовать, что я ее жалею.
Гурия усмехнулась: твои мысли - у тебя на лице.
- Думаешь, сочиняю? - Пусть утешится. - И не спросишь, кому?
- Кому же?
- Скажу - снова не поверишь.
- Нет, говори.
- Смоктуновскому! "Вы клад!" - сказал он мне.
О моя бедная сестричка! - Еще кому?
- Джигарханяну.
Телевизор много смотрит. - И он?..
- А, ну да, поняла - вражда и так далее... Он далек от таких глупостей. Пошутил однажды: играл, дескать, итальянца, еврея, турка, даже армянина, - вот и весь его ответ! А сейчас я работаю с Магомаевым.
- Муслимом? - невольно вырвалось.
- А есть еще какой знаменитый?..
(Были на похоронах). Услыхала вдруг:
- Не явился даже!
О ком они?
Однажды пришла Нора к сестре, а та - в слезах.
- Что с тобой? - Долго увиливала, потом сказала, что с любимым человеком поссорилась.
- Кто он?
- Неважно... - и, глянув на Нору, вздохнула: - Не веришь, что и меня полюбить могут! И даже стреляться!
- Как в романах?
- Да, в романах, которые читаю, придумывая всякие небылицы... Ты ведь так думаешь!
- Ну что ты!
- А мне действительно тоскливо!
- Расскажи о нем.
- Что толку, если решишь, что сочиняю.
- А хоть и сочиняешь! - И что-то банальное сказала, было ощущение неловкости, про выбор способа жить.
И на поминках разговор о том неведомом.
- Ну да, испугался придти!
- Чего ему бояться? И той, от которой ушел, тоже нет в живых, губитель какой-то!
- А у публики успех.
- Был!
И не спросишь: о ком? всем известно, а ей, родной сестре, нет.
- Да, была такая... - с паузой - некрасивая (не скажешь на поминках уродливая), - тут же перебили:
- К ней некрасивая не подходит, лучше - миниатюрная.
- И столькие вокруг вились... Надо же - отбить его!
- Дар у нее был.
- Внушения? Или приворожила?
- Умом - может.
- На уме мужика долго не удержишь, нужно что-то еще... - и рукой движение, означающее, очевидно, это что-то.
- Некая витальность!
- Любовь - тайна.
- Тут случай особый: такого красавца скрутила.
- А не явился!
Так и не узнала Нора, кто?
С тех пор... казалось бы, облегчение после смерти сестры, - нет: катилось, катилось - скатилось на мелочи, - трещина в их с Мустафой любви, и чуть что - война, а повод - любой пустяк.
- Где моя ручка?! - кричит Мустафа. - Она лежала здесь и ее нет!
- А ты поищи - найдешь.
- Я все перерыл - взяла ты! Если завтра... - такой гнев, что инфаркт вот-вот сразит.
- Не дури, завтра найдешь. - И положит ручку на место (приглянулась Норе, - не царапает, тонкая паста).
Выдуманное чувство сковывает бесполезностью, не давая ясно обозначить реальность отношений, некая помеха, соломинка в глазу, - смыть слезой.
Прежде Нора часто пела, лицо светилось, и стоило Мустафе нахмуриться обнимала его, повиснет на нем и целует, пока хандра не покинет, и в семье воцарялся мир, нарушаемый разве что тем, что Аля не так выполнила домашнее задание, ужасный почерк, иероглифы какие-то.
"Может, - поправляет ее Мустафа, - каракули?"
Рассерженная, рвет страницу и заставляет дочь - всю себя вложить в нее, избыть свое несостоявшееся - написать заново и, если не удается добиться идеального письма, сама аккуратно переписывает вырванную страницу, - и упрямая (может, упорная?) Аля, постигая иероглифы своей натуры, укатила с Гунном в Чин, китайские пределы.
Боязнь за Мустафу? И в каждой, которая приглянулась, угроза ее
крепости? Ну да: в твоем вкусе круглолицая блондинка или плосконосая пустышка-глупышка.
- А выбрал тебя!
- Вот именно!
- Искал в краях морозных землячку, - поясняет, подыгрывая, - хоть и смешанных ты кровей (напомнит о полу-полу - что и это не спасло от изгнания), привык к нашей речи, которую ты забыла, к нашей еде, а ты готовишь отменно, - и тут ей становится жарко, ибо редки добрые слова. Потом нежданное: нигде есть не может, непременно отравится, Ты убедила меня! - как не дома съест, срабатывает какой-то фермент, наступает нечто вроде отравления.
Всего-то в ее арсенале четыре типа еды, не считая салатов всяких или плова с орехами: пюре, пироги, котлеты куриные, а порой искусно смешает свинину и говядину, выдав за любимые Мустафой бараньи котлетки. И легкие супы - овощные и гречневый.
Подслушала Нора, как бабушка Мустафы однажды ее хвалила: "Хорошая жена попалась, - соседке говорит. - Из одной курицы две делает!"
"Как так?" - удивилась.
"Курица, что купила, и в точности ее повторяющая".
Та сообразила: "Фаршированная?!"
Сумела Нора убедить, признайся! что женщин прельщает в нем его чин (?), пусть не возомнит, что красавец-мужчина, загонят как лошадь и быстро сведут в могилу.
А если он на кого с интересом взглянет или кому, как ей кажется, может прийтись по душе, - не медля ни миг выставит напоказ, и не грубо, а с изяществом, виртуозно, с едкой иронией, изъяны соперницы, а та понятия не имеет, что зачислена в разлучницы.
И Мустафа поразится, как точны и убийственны наблюдения Норы: и голос у той манерный, и тело кривое, неуклюжа, не те глаза, черные полосы на шее - грязнуля, уши неестественно оттопырены, клипсы... что-то с клипсами, не вспомнит, - старый, как мир, маневр: охладить пыл влюбчивого мужа.
Он даже сделался... да, да, сделался импо! (разве нет? как в подростковую пору с соседкой: еще ничего не началось, уже невменяем, и не успел прикоснуться...).
Не до смеху: разучился управлять собой, и Нора, хоть чаще успева
ла вместе с ним, - раздражена, что не получила свое законное, но виду не подает, долго моется, чтоб успокоиться под горячим душем.
В кого ты? В отца? Нет, отец слыл, как говорила бабушка, однолюбом, к личному удовлетворению Мустафы. В деда? Три жены у него было, а у прадеда, как и повелевает вера, - четыре, о нем Мустафа только слышал, а портрет деда видел, так что идет у них по убывающей: четыре, три - отец не в счет, времена были строгие, - странно было б разговаривать с отцом (в какой такой таинственной реальности?):
- Отец, я уже намного тебя старше, ты - как мои ученики=игранты.
- Мы строили, вы играете?!
Поговорили!..
Если возникло у нас с нею внутреннее влеченье друг другу, симпатия, основанная на некоем духовном начале, улыбнись прежде! (отец?), то надо ли гасить это чувство, сообразуясь... а с чем сообразуясь?
Я и не знал, что это у нас общее (но ведь отец ничего ему не сказал!)
Вдруг это - окончательное? захватит его всего, как у отца с матерью, и оттого - полнейшее удовлетворение? И чудо=случай выводит на новую, которая ему приглянулась или, что чаще, сама выказала внимание: лестна мысль о ее активности. А вдруг кто у них родится? Ровесник будущего внука?
Но и когда есть уже Ника - случайная встреча с Нель: стоит растерянная посреди улицы, и все такси мимо, - развернулся и к ней.
"Ты?!" - и хохочет. А потом: "Я очень спешу!"
Довез до клиники. "Ты подожди, - шепчет, и уже ее желанье передалось ему, - я на минуту!.."
А потом к ней... И, вспомнив прошлое, Нель формулирует (так и не понял):
- Ты тоже, как все овны, с копытцем, - смеется, - мозги у тебя работают, но душа широкая, и в порыве ты можешь выговорить сокровенное, да?.. Не мучайся, ничего лишнего не сказал. - Поняла, что эта их встреча - всего лишь эпизод, ибо перегорело, и у него, ее ученика, есть та, для кого он - учитель.
- Это у нас любят бескорыстно. И учат тоже бесплатно. - Красива при свете луны. Уловила, что Мустафа ее разглядывает: - Я его стыжусь.
- Кого?
- Не кого, а что: свет луны. - И, помолчав, добавила: - Да, река течет, и жизнь куда-то выведет.
Любовь по Норе - таинство без шалостей, выдумали про чувственные узлы, они есть, эти эротические точки, но лишь когда обнаруживаются, а не ищешь, пробуя и то, и это: что надо - бери, строгий регламент, долго и сильно, и ничего за пределами, поцелуи всякие (колючки, которые вонзаются, а он вечно недобрит, - красные точечки на белом теле), ты просто не можешь выдержать и, увлекаясь позами, ломаешь ритм.
И опять же - боренье слов как драма души. Или трагизм духа. Может, знак хаоса?
- Тебя не переговоришь. - И каждый остается со своим.
С сыном (может, дочерью?) в строгости. И когда жизнь не поддавалась схеме и выламывалась... неясно, что дальше, стерлись буквы (и не успел сохранить в файле).
Деньги дочери - пошли опечатки: не дочь, а сын - какие ей деньги, когда сама может подкинуть зелененькие?
И внук (? разве не внучка?), нет пока ни его, ни ее, лишь ожидание, которое затянулось.
Нехитрые правила (кто им следует?): сделал добро - забудь (никакого добра!). Помог кому (валютой?) - тоже забудь, просто афоризмы, из заповедей долгожителя: самый большой грех - это страх, но кого Мустафе бояться? Собак боится - это точно, и что самый лучший день - сегодня, а что еще - не помнит.
Поймал себя на мысли, что сравнивает: вспомнить N, когда ей было сколько теперь Н, и представить Н в возрасте N.
Так что же: первое, чем непохожи, - Н улавливает его желания и никогда не бывает ей неудобно?
Не успел додумать, как пропала всякая охота: может, и Н сравнивает его с кем-то из тех, которые были у нее и теперь продолжается по инерции, ибо действуют привычные импульсы, хотя потом - утешение для Мустафы? переживает, что ах, ах, такая слабая, и молится, замаливая грехи. Но уже было и случится еще, если ее бывший снова пожелает. Нет границ для фантазии.
А может - тут вовсе расхотелось сравнивать, - и N тоже, не ломая, как и он, привычной жизни, сравнивает Мустафу и того, кто и моложе, и умелее для нее?
И, глянув на N чужими глазами, вдруг понял, что это возможно: опрятна и элегантна.
Но странно: рядом с Никой может представить другого, а рядом с N видит только себя; главное их отличие - это временность Н и постоянство N?
осень осины
перламутровый портсигар
кинжалы сосулек
Поиски бесконечны (или поиски бесконечности?): чтобы Ника, сама естественность!.. Напрасно он терзает душу, обнажая бездну зла, рожденного... ах да, ша=ша, шайка шайтанов, все играют - боги и рабы, никаких зрителей, лишь сцена - весь край по ту и эту стороны горного хребта Каф.
- Ты прожил жизнь в подполье, - N (Нора?) вторглась в его файлы?
Удивленно на нее глянул:
- Что ты имеешь в виду? - Казалось, смирилась. И жалко ее вдруг стало: печальное зрелище - стареющая женщина, руки... когда это случилось? ее руки, которые были гладкие, без морщин, - вены на них серые выступили, светлоголубые прежде. Но не сдается, какие-то хитрости, чтобы оставаться привлекательной (для себя ли?).
Мустафе невдомек, а Нора, конечно, уверена, что у него никого нет: ведь не может! Нет-нет, да напомнит, что это - искусство более тонкое, нежели игрология.
- Игролог - это когда жизнь игра, так что ли? - Ясно, что спросила не зря: затевает новый спор (жизнь - игра, игра - любовь, и так далее).
- Ты сказал наука?
- Разве нет?
Прежде уже пикировались: не наука, а шаманство. Гадание (на кофейной
гуще). Гипноз и самовнушение. - Вздыхает.
- ... Увы, - добавил, - у нас всегда так: отшумит в мире, потом, как новость, прилетает к нам. Впрочем, и здесь мы отстали от соседей.
Пусть за океаном, эти British или Latina, - но гюры из Теплых холмов, пьющие с нами воду из одной реки
(что берет начало с ледников высочайшей горной гряды, и судоходна река, и дарами несметна - в ее чистый приток Аруку заплывает метать икру почти вымерший на континенте осетр),
создали труд по игрологии, ее истории, теории и современных новациях, излюбленное триединство Мустафы, впрочем, эрмы из Солнечных камней, часто побиваемых градом
(отвлекающий маневр в ситуации разрухи),
оказались проворнее, им предлог нужен был, созвали гостей на форум по игрологии из стран, входящих в Мировое содружество наций, или МиСоН, чтобы выкачать валюту (приобрести оружие?).
- Ты, конечно, рад, что перевел разговор в иное русло.
- А что?
- Скажи еще о том, что слово игролог отыщется в любой энциклопедии мира.
- Тем более странно, что нет в нашей. Есть игра, кошка играет мышью, игрища, а прежде играный - о колоде карт, которая употреблялась, наверняка крапленых, игрец есть, на дуде, играючи тоже, как бы шутя, даже игреневый о масти лошади, рыжая, со светлой гривой и хвостом, игрок-игрун заправский и завзятый, а игролога... я успел перелистать дополнительный том, ужасный малиновый цвет под чертополох, будто верблюдам на угощение, есть идол, но где они, давно вымерли!
- А божества-божки, которым поклоняетесь?
- ... даже, - ушел от этого разговора, - дифтонги, слова вроде СС или ЧЧ!
- ?
- Свобода Совести и Человек Чести!
- Нет, - вернулась Нора к своему, - игролог это не когда жизнь как игра. Может, игра и есть сама жизнь? Нет, я выразилась неточно: не двойная жизнь, а две жизни. Если точнее, жить и не своею жизнью!
- Не понял... - ведь договорились как-будто.
Ты в плену старых разговоров, ревность и прочее, а я уже смирилась, и все чаще думает о том, что неужели этот человек, в котором видела опору после трудных скитаний и в постоянном, лет до семнадцати, страхе, что переселенцы, - ее муж?
Что было в карточном гаданьи?
измена
потеря друга
враг
дама-невеста
веселая дорога
- Трагедии нет, а жалко.
- Рано меня хоронишь.
осень без сосен
шкатулка Ierusalem
сосулька как гильотина
И тут она сказала фразу, которая поразила: - Нас всех давно похоронили, еще когда мы не родились.
- ?!
- Не удивляйся: всего лишь восточный афоризм.
- Игра слов! - с чего-то разозлился.
- В твоем духе.
- В моем! - С иронией: - Еще не родились, но нас уже, видите ли, успели похоронить! Не мудрость, а вычурность.
- Я каждую ночь прощаюсь с тобой, провожая в последний путь.
- О сестре еще скажи!
Растерялась: - Что?
- Как ее живую вторично похоронила!
- Смелый ты человек, Мустафа.
- ? - У тебя нет страха, что останешься один, и никто не захочет за тобой присматривать.
- А компьютер?
- При чем тут компьютер?!
- Как Аlter ego.
- Надеюсь, не собираешься меня покидать?
- Всю жизнь раздувала угли, а они - сырые.
Странное дело: думать о пережитом, когда голоден, и потом, когда сыт (после еды), - и жизнь не показалась Мустафе столь уж мрачной. Тем более всем им выпало великое везенье родиться, мог вовсе не родиться.
Нора права.
И - никакого гнева: она - жена, и этим все сказано, не оставит ее, как и Нику тоже, покуда она с ним: самое страшное - это смерть. Разве? усомнился. Похуже смерти - остаться не у дел и без любви: жив - смерти нет, умрешь - не знаешь, что умер.
И чтобы в жизни было подполье...
туннель a la метро успел выдать компьютер и замигал зелено-красными лампочками, уловив нечто недоступное разумению, будто подключен к доисторическому существу (Мустафе?), понявшему свою обреченность. Или ревнует? и весьма образно!.. Но если мигают лампочки - беда!..
Ничего себе подполье, где имеешь все радости и не надо ночью продираться через-через-через и влезать в окно, рискуя, будто Меджнун + Ромео к своей Лейли + Джульетте, любимое женское имя в отрочестве.