Повисло молчание. Надо подумать о политике на будущее. Репутация изнашивается, как одежда: если ты за ней не следишь, то скоро начинает торчать наружу голая задница. Судя по всему, их репутация бандитов и самогонщиков начинает изнашиваться на глазах.
Солнце садится за рекою – дымный, красный закат…
– Прямо как на картине Тернера45, – говорит Ким, обращаясь к Бою и Шарикам-Роликам. – Там раньше был городок иеговистов, и их сраная церковь там торчала, все закаты нам портила… а затем в один прекрасный день «Ангел смерти лишь на ветер крылья простер/И дохнул им в лицо – и померкнул их взор»46. А нам дышать сразу стало легче.
Вынашиваются планы прикупить земельный участок на другой стороне реки напротив Сент-Луиса и заложить там новый город. Джонсонвиль будет служить центром коммуникаций и местом, в которое будут поступать все донесения разведки. Но выглядеть город будет весьма заурядно.
– Мы сделаем так, что посторонние там со скуки дохнуть будут.
Ким проводит несколько дней за написанием сценария для Джонсонвиля.
Города наподобие Джонсонвиля могут существовать только при наличии серьезной системы безопасности и буферной зоны вокруг, предотвращающей проникновение нежелательных элементов. Вряд ли нам удастся решить эту проблему, укомплектовав этот город актерами, которые будут изображать женщин. Однако базисная идея остается той же: город для посторонних глаз должен выглядеть как любой другой город. Та же самая формула может быть использована даже с большим успехом по соседству с большим городом, где люди не так любопытны.
Бой пишет стихи и песни на тему закосов:
На кухне они отмеряют ароматы Сент-Луиса… тонкая, высокая свинцовая бутылка.
«Опасное слово из четырех серебряных вспышек, начинающееся с…?»
Он проснулся от шума дождя. Лежа в кровати с закрытыми глазами. Где он? Кто он? Он открыл глаза и открыл потолок, покрытый желтой бумагой. Ему было видно окно позади кровати, на которой он лежал. Из приоткрытого окна доносились шум и запах дождя. Он услышал, что кто-то сопит рядом с ним в кровати. Медленно повернул голову. Мальчик с черными взъерошенными волосами спал с приоткрытым ртом, белеют зубы. Медленно он выпутался из простыней. Посмотрел на себя. Голый. Худое тело и ярко-рыжие волосы на лобке. Напряжение в наполовину набухшем члене. Он направился к выходу… по коридору к приоткрытой двери. Наверное – ванная комната. Он помочился, огляделся по сторонам, увидел ржавую ванну, полотенца. Открыл аптечку. Бутылка с надписью «Настойка опия», до половины наполненная коричнево-красной жидкостью. Он возвращается в спальню, подходит к окну и выглядывает наружу. Серебристо-серые дождевые потоки падали на землю. Грязный истоптанный двор с несколькими чахлыми ирисами и небольшим огородом. Качели, сделанные из старой автомобильной покрышки, подвешены на ветви дуба. Затем изгородь, а за ней – пастбища и поля. Слева он увидел большой пруд. Затем обернулся к кровати.
Мальчик по-прежнему спал на спине, его грудная клетка вздымалась и опадала в сером утреннем свете. Ким заполз обратно в кровать. В одном из уголков окна, там, где рама проржавела, паук свил паутину, и капли дождя, повисшие на ней, переливались всеми цветами радуги. Он лег на спину, его дыхание постепенно совпало в ритме с дыханием мальчика. Он почувствовал, как его член медленно надувается и упирается в простыни. Запах давно не стираного белья. Мальчик повернулся в его сторону и чуть не положил ему руку на грудь. Мальчик вздрогнул и снова задел Кима, в то время как тот поворачивался на бок. Тогда он открыл глаза и их взгляды встретились. Ким почувствовал, как пульсирующий член мальчика упирается ему прямо в живот. Они поцеловались и слились, утопив друг друга в океане спермы. Внезапно они уже оказались оба одеты и спускались в кухню по лестнице с желтыми перилами. Запах кофе и яичницы с беконом. Он набросился на еду. До сего момента они не обменялись ни словом.
Отрыжка… Вкус яичницы с беконом… Дождь снаружи почти прекратился, и жидкий луч солнца упал на кухонный стол.
Они вышли вместе на заднюю веранду. Туман поднимался от полей за домом, а легкий ветерок слегка раскачивал качели, сделанные из старой автомобильной покрышки. У крыльца веранды они нашли две удочки и банку, наполненную землей. Они набрали на клумбе выползших дождевых червей и через калитку по полям, через мокрые травы пришли на берег пруда. Это был огромный пруд, больше похожий на маленькое озеро. Они увидели небольшой пирс, к которому была привязана весельная лодка. Сели в шлюпку, и мальчик выгреб на середину озера… Затем он осушил весла. Они насадили на крючки извивающихся красно-фиолетовых червей и забросили снасти. Не прошло и нескольких минут, как они поймали голавля, окуня и одного трехфунтового судака. Почистили рыбу и отправились обратно домой.
Небо снова в облаках, рыба лежит на льду. День прошел в бездумном забытьи. Они сидели за столом на кухне. Гуляли по саду. «Все должно выглядеть совершенно нормальным», – сказал мальчик. После заката солнца они поднялись в спальню, пропахшую давно не стираными простынями, и снова занялись любовью.
Внезапно мы проснулись. Было пора. Мы прошли в мастерскую, где потайной ящик, а в нем – два старинных пистолета с толстыми, но очень легкими стволами. И я знаю, что это пистолеты калибра девять миллиметров с ртутными пулями и встроенным глушителем и что нас ждет работа… Так что мы выходим из дома и садимся в наш старинный автомобиль. А вот мы уже на окраине восточного Сент-Луиса, покосившиеся деревенского вида хибары, дома с известняковыми фундаментами. Что ж, работа так работа. Прямо по курсу – придорожный игорный притон. Мы заезжаем на стоянку. Он может подойти в любую минуту. Вот он. Человек в сопровождении двух телохранителей, мы выпрыгиваем из машины – бах-бах-бах. Дело сделано чисто.
Если с делом что-то не так, это видно заранее. О, всякие мелочи! Случайный шорох, что-то на пол упало, фальшиво прозвучавшая фраза… десять центов, оставленные за газету вместо четвертака.
– Что-то я вас двадцать лет не видел, мистер?
Но тут все в порядке. Банальный заказ мафии… все прошло, как в кино.
БАХ БАХ БАХ!
Призрачная рука… дуга голубого света… улицы наполовину занесенные песком запах реки в прилив он осторожно садится на матрас всего лишь впечатленье человеческая ископаемая форма сохраненная простынями медленное холодное дыхание в его легких кто-то дышит рядом серые тени выползают из-под досок пола у окна как тепло заливает по макушкам деревьев все легче и легче один за другим они улетают прочь в небо миллионы старых фотографий Тома готовящего чай на кухне, смеющегося, одевающегося, раздевающегося, оставляя туннель из Томов позади себя и Кима кончающего, пишущего, гуляющего, стреляющего, сдающегося и мчащегося вместе с Томом в вихрях маленьких серебряных вспышек и клубах фиолетового дыма.
Ароматы Сент-Луиса, он стоит на задней веранде, глядя на реку. Он пьет ром с кока-колой. Его голова необычно пуста, он ждет. У него длинные черные волосы, как у японца или индейца. Он носит меховую куртку. Запах реки доносится сюда. Сейчас он сидит в кресле из желтого дуба. Странный пистолет в кобуре у него на ремне, прыгучая рукоятка, такое ощущение, что весь пистолет очень легкий, как игрушечный. Ртутные круглые пули диаметром в пятнадцать миллиметров. Он встает и направляется через веранду в кухню, закрывая за собой раздвижную дверь. Том сидит за видавшим виды деревянным столом со стаканом пива в руке, решая кроссворд. Ким наполняет свой стакана кока-колой и добавляет немного белого рома. Том поднимает глаза: «Опасное слово из четырех букв, начинающееся с…»
Полковник Саттон-Смит – преуспевающий археолог-любитель, который пытается доказать связь между египетскими и майянскими иероглифами. Он опубликовал несколько книг и ряд статей. Одновременно он является высокопоставленным офицером британской разведки. Он посетил Америку, пытаясь установить связь между «народом земляных насыпей» в Иллинойсе и древними цивилизациями Мексики. С этой целью он провел несколько недель в библиотеке Смитсонианского института47 в Вашингтоне – идеальное место для того, чтобы обмениваться донесениями с агентами. Он вращался в столичном обществе, выведывая, как поведет себя Америка в случае войны в Европе и каков военный потенциал США. Для полевой же работы он избрал в качестве базы небольшой городок в Западном Иллинойсе, именуемый Джонсонвиль.
Далее следуют отрывки из шифрованного дневника, который вел полковник.
17 СЕНТЯБРЯ 1908 г. Великолепная ясная погода, в хрустком воздухе веет осенью, листья только-только начали окрашиваться в яркие краски. Редко мне доводилось видеть пейзаж более очаровательный, более изобилующий потоками и водоемами. Сам по себе городок, равно как и его обыватели, весьма типичен для американского Среднего Запада. Двое босоногих мальчишек в поношенных соломенных шляпах прошли мимо меня сегодня утром по улице, распевая: «Старая свинья прошлой весною застряла в ограде…»
Прелестное зрелище, к тому же quelles derruiras mon cher48. В полдень я зашел в гостиницу пропустить рюмочку. Бармен рассказывал анекдот про фермера, который плеснул немного виски в стакан молока своей больной жене. Так вот, жена отпивает добрый глоток и говорит: «Арч, какая хорошая корова, не режь ее ни в коем случае!» И псе от души хохочут. Даже чересчур от души. Ранним вечером обыватели прогуливаются по улице…
– Привет, Док! Скольких сегодня на тот свет отправили?
– И вам привет, Пастор!
Хрюканье свиней и кваканье лягушек далеко разносятся в вечернем воздухе. Женщины с веранд кричат своим супругам:
– Эй, поспешай, а не то ужин остынет… Возвращаюсь в гостиницу на вечерний коктейль. Бармен рассказывает тот же самый анекдот, и все смеются так же громко, хотя некоторых посетителей я помню еще с утра. То ли мне чудится, то ли Джонсонвиль и на самом деле чересчур типичен? И почему у всех женщин здесь такие большие ноги? Завтра попытаюсь нанять несколько местных жителей рабочими на раскопки. Боже мой, какие они все увальни! В маленьких городках наподобие этого надо действовать крайне осмотрительно.
18 СЕНТЯБРЯ 1908 г. С наймом дела идут плохо. Пришла пора убирать урожай – вот в чем загвоздка. Но я встретил местного фермера, который показал мне несколько изделий, найденных им около одной насыпи. Старый зануда, однако, время от времени задавал весьма острые вопросы. Хмм. Еще он сказал, что с радостью пошлет одного из своих сыновей показать мне место находки.
Парнишке оказалось лет семнадцать – у нею прыщавая рожица и широкая улыбка. Он показал мне в поле место, где находил наконечники стрел, а затем мы взобрались на вершину насыпи. Я взял с собой пару сандвичей и бутылку пива – все это мы разделили на двоих. Вскоре сделалось совершенно очевидно, что парнишка предлагает свое тело – так откровенно он потирал у себя в паху и скалился. Когда я расстегнул его ширинку, орудие страсти выпрыгнуло оттуда, сверкая, словно устрица, жемчужной каплей на самом своем кончике – ах, просто объеденье! Кто мог бы ожидать, что сможет предаться подобным утехам в этой американской глуши? Я дал ему серебряный доллар, который вроде бы немало его порадовал. Завтра мы встретимся снова.
Возвращаюсь в город. Бармен опять рассказывает тот же самый анекдот. Одни и те же фразы вертятся у меня в голове. Арч, какая хорошая корова, не режь ее ни в коем случае! Старая свинья прошлой весною застряла в ограде. Привет, Док! Сколькерых сегодня на тот свет отправили? Эй, поспешай, а не то ужин остынет. Что-то во всем этом есть очень странное. К тому же у меня постоянно ощущение, что за мной следят. Разумеется, в маленьком городе любой приезжий вызывает любопытство. Но здесь скрывается что-то большее. Холодные оценивающие взгляды, которые ловишь уголком глаза – стоит только отвернуться, и выражение их лиц сразу же меняется. Возможно, это просто профессиональная подозрительность, но я занимаюсь разведкой достаточно давно, чтобы чувствовать, когда я под колпаком.
19 СЕНТЯБРЯ 1908 г. Сегодня Джон поджидал меня возле своей фермы, которая расположена в миле от города. Он был одет в голубые джинсы, мягкие кожаные сапожки, явно ручной выработки, голубую рубашку и имел при себе просторный заплечный мешок на лямке. На поясе у него висели револьвер в кобуре и нож. Я заметил, что рукоятка револьвера из полированного орехового дерева была подогнана ему по руке.
– Глядишь, вдруг белка попадется…
Он повел меня к другой насыпи, расположенной в паре миль от места нашей встречи… Местность представляла собой широколиственный лес, который пересекали многочисленные ручьи и речушки. Я разглядел окуней, судаков и сомов в, чистых голубых бочагах.
– Кажись, я знаю, где копать нужно, – сказал он мне.
Ровно на середине насыпи находилось открытое место, которое действительно очень напоминало индейское кладбище. Мы начали копать по очереди, и на глубине пяти футов лопата проломила гнилое дерево, и нашим глазам предстал улыбающийся череп, рот которого был полон золотых зубов.
– Срань Господня, это же тетушка Сара! – воскликнул Джон. – Это ее зубы!
Мы поспешно засыпали яму, прихлопали лопатой землю и написали на ней черенком:
ПРОСЬБА НЕ КОПАТЬ
Затем Джон повернулся ко мне, открыл рот, выставил вперёд зубы и расплющил нос, продемонстрировав весьма убедительное изображение мертвеца. Это было ужасно комично, и мы оба не смогли удержаться от смеха.
– Идем на самую макушку. Там плоский камень вроде алтаря. Кое-кто болтает, что там людей в жертву приносили.
Алтарь состоял из больших блоков известняка, тщательно подогнанных друг к другу. Один камень был сдвинут в сторону стволом гигантского дуба, росшего рядом и придававшего всему месту мрачноватый и сумрачный характер.
В тот же самый момент меня охватило неудержимое возбуждение, и мы оба начали срывать с себя одежду. На этот раз мы занялись, дорогуша, восточными забавами… Так полковник именует анальный секс! Джон извлек откуда-то компас и положил меня на алтарь лицом к северу. Я понял, что он намеревается исполнить некий магический ритуал. Я не испытывал ничего столь утонченного с тех пор, как занимался тем же самым с нубийским проводником на вершине пирамиды Хеопса. Я заливал потоками семени камни, скалы и деревья. На обратном пути, уже под вечер, Джон остановил меня жестом и вперился внимательным взглядом в крону хурмового дерева. Я ничего там особенного не заметил. Затем револьвер прыгнул ему в руку. Он выстрелил, сжимая оружие обеими руками. Белка упала с ветви с пробитой головой к его ногам. Я хорошо запомнил лицо Джона в момент выстрела. Все черты его вдруг стали по-звериному резко очерченными, как будто он постарел и ожесточился в одно мгновение… А затем, напевая «Старая свинья прошлой весною застряла в ограде», он опытными движениями освежевал и разделал зверька.
Он достал кусок марли из кармана, завернул в него разделанную на четыре куска тушку, сердце и печень и положил все это на пенек. Затем он сел на другой пенек, разулся и снял носки. Встал и снял рубашку, которую повесил на низко расположенную ветку. Позволил брюкам упасть и вышагнул из них совершенно голый, с наполовину набухшим членом. Не сводя глаз с лежащей на пне тушки, он стал тереть член, пока тот совершенно не отвердел, затем приставил к губам гармонику и начал прыгать вокруг пня, наигрывая какой-то несложный мотив. Это была древняя мелодия, дикая и печальная, фаллические тени в звериных шкурах, пляшущие на дальней стене… Я вспоминаю безлюдный, продутый всеми ветрами горный склон в Патагонии, могилы с фаллическими надгробиями и давившее на меня чувство печали и одиночества. Все двадцать тысяч прошедших лет запечатлелись в этой музыке… Затем мальчик снова оделся.