На следующий день она отправила Кадиллака в Дамаск, предварительно оплатив игорные долги и снабдив чемоданчиком с десятью тысячами долларов из американского бюджета. Следующие полгода, пока Амина одевалась в тряпки «Диор» и, что еще важнее, купалась в милости Асмы, ЦРУ стабильно получало из Сирии информацию, каждый фрагмент которой был на вес золота. Кадиллак и правда стал самым ценным информатором.
Уолден еще раз перечитал досье.
– Так значит, Кадиллак сказал то-то и то-то, а спутник засек дом в Эль-Атибе, восточном пригороде Дамаска? Это не «Хезболла»? Народный фронт освобождения Палестины? «Хамас»? Бабушка президента Асада? Дом может принадлежать кому угодно.
– Мы два месяца следили за ним со спутника и глазами местной команды, – вмешалась Кэрри. – Я сама две недели проторчала неподалеку, в макбасе, пекарне, прикидывалась черкеской. Вы удивитесь, сколько всего можно узнать, если надеть абайю и послушать приходящих за хлебом женщин. В доме от пятнадцати до двадцати человек, с семьями. Полиция на ту улицу не суется, головорезы президента Асада обходят ее стороной. И это в самой параноидальной на Ближнем Востоке стране, где правит военно-религиозный клан. Это же более чем странно! Как вы не поймете?
– Инфракрасная съемка со спутника подтверждает число людей внутри дома, – добавил Саул.
– Жильцы выходят только на рынок или в мечеть, – продолжила Кэрри. – К дому не подходят телефонные линии, нет связи с Интернетом, никто не звонит по сотовым. Все возможные контакты с внешним миром происходят в мечети или на рынке.
– Все равно ничего не понимаю, – ответил Уолден. – С какой стати Асаду, алиду, связанному с «Хезболлой» и иранской разведкой, укрывать Абу Назира, главу «Армии освобождения исламского народа»? Сунниты – против шиитов. Они заклятые враги. Ненавидят друг друга.
– Абу Назир укрылся в Сирии, потому что эта страна ближе к Ираку, – объяснила Кэрри, – и там мы стали бы искать его в последнюю очередь. К тому же ему надо было срочно убраться из Анбара, ведь мы его почти настигли. Асад, мы думаем, согласился укрыть Абу Назира, потому что в благодарность лидер иракской «Аль-Каиды» сдержит суннитов в Сирии, не даст им завершить то, ради чего они гибнут, – покушения на самого Асада.
– Откуда знаете? Кадиллак передал?
Кэрри кивнула.
– Тогда забудьте о рейде, пошлем беспилотник. Так проще и безопаснее. Сровняем убежище с землей. Абу Назиру конец, а с нас взятки гладки. И точка.
Саул подался к Уолдену через стол.
– Мы ведь это уже проходили, Билл. Из трупа инфу не вытянешь. Нам нужна группа специального назначения. – Саул просил выделить команду бойцов для особо рискованных миссий.
– Если взорвать Абу Назира ракетой, моджахеды заявят, что он все еще жив, – добавила Кэрри. – Мертвый, он станет еще опасней. На прошлой неделе бомбист-смертник Абу Назира в Хадисе заманил к лотку со сладостями детей, когда те шли в школу, и взорвал себя вместе с ними. Куски трупов раскидало по всей округе. Так что соглашайтесь уже, черт подери! Пока эта сволочь опять не сбежала.
– Двадцать семь минут до высадки, – перекрикивая шум вертолета, сказал Крис Гленн, командир отряда.
Он считал, что шансы у них аховые: моджахедов, скорее всего, небольшая армия, а их, спецназовцев – две команды по десять человек, итого двадцать душ плюс оперативница ЦРУ, Кэрри. Единственное их преимущество – элемент неожиданности, да и то – нападешь, и через полминуты его как не бывало. Разве что получится бесшумно нейтрализовать охрану. Кэрри ключом к успеху считала план… и верность догадки.
Оставался еще момент, который Гленн хотел прояснить: инфракрасная съемка со спутника показала, что под домом есть нечто вроде погреба. Там что-то прятали. Или кого-то. Может, даже группу людей.
– Смотрим в оба, парни, никто не должен уйти. Идем без света, тихо. Чтобы никто даже пернуть не смел, – говорил Гленн. Подсев к Кэрри, он спросил: – Точно идете, Мингус?
По ее же просьбе, Кэрри дали позывной «Мингус», в честь известного джазового контрабасиста Чарльза Мингуса. Все знали, что Кэрри на джазе просто помешана. На базе это даже стало предметом для шуточек.
– Да, все хорошо, – ответила Кэрри. – Свой зад берегите, Джейбёрд.
Кэрри впилась пальцами себе в колени, чтобы никто не заметил, как дрожат у нее руки. Два дня без лекарства. С катушек слететь не давало только адреналиновое опьянение. Кэрри тряхнула головой, чтобы прояснить мысли.
Гленн вместе с пулеметчиком открыли люк, и в кабину ворвался ветер. Надев ПНВ, Кэрри разглядела внизу чахлый кустарник, что проносился под брюхом вертолета, едва не касаясь ее ног.
До Сирии планировали добраться за час, на земле провести максимум сорок пять минут и за час же вернуться на базу. Итого на операцию отвели два часа сорок пять минут. Закончить ее надеялись до рассвета, прежде чем сирийская армия сообразит, что к чему. Когда команды вернутся в Ирак, администрация Белого дома будет отрицать причастность американских солдат к нападению, ведь, кроме кучки трупов, в убежище не останется никаких следов.
Если инфа Кадиллака верна – а до сих пор он сливал достоверные сведения, – Абу Назир окажется или в камере для допросов, или в земле.
– Десять минут, – объявил Гленн. – Всем надеть ПНВ.
Один за другим бойцы надели приборы ночного видения, поправили шлемы и включили переговорные устройства. Разговаривали мало.
Неделями они отрабатывали штурм на объекте в пустыне близ базы Дельта. Каждому члену команды отвели определенную роль, и каждый был готов прикрывать товарищей. Залогом успеха считали скорость и тишину. В команду набрали исключительно боевых ветеранов, лучших из лучших, в отменной физической форме; все они тренировались и оттачивали навыки на пределе и за пределами возможностей, как раз для такой миссии.
– Пять минут до цели, – прокричал пилот.
– Переводчики огня на «автоматический», – скомандовал Гленн, и бойцы защелкали предохранителями. Спецназовцы разминали ноги, готовясь к выходу.
Кэрри выглянула в люк: в зеленоватом свечении линз она разглядела разбросанные по пустыне домишки и небольшие фермы. Тут жили бедняки, которым де́ла не было до внешнего мира, до Сирии; которые совсем не радовались визитам агентов ГУБ, жестокой сирийской разведки. Если Абу Назир и правда скрывается здесь, он угадал с местом.
Кэрри последний раз глянула на часы: 1:56 по местному времени.
– Три минуты. Всем приготовиться к высадке.
Бойцы развернулись к выходам по обеим сторонам салона. Кэрри пристально вглядывалась во тьму.
И тут она увидела: дом, милях в двух впереди. Тот самый? В окнах – свет. Свет? В два ночи? Какого черта?! Зажглись еще окна, и вот уже осветился весь дом. Господи, Кэрри завела отряд в ловушку! Придется прорываться с боем.
Горело и уличное освещение. Не может быть! Наблюдение со спутника показало: в этой части Эль-Атибы фонари не зажигаются. Местные власти будто намеренно забросили район.
Выходит, наводка липовая. Кадиллак соврал, или соврали ему. Это все вина Кэрри, из-за нее погибнут люди. Она лихорадочно озиралась по сторонам, пытаясь придумать, как пилотам отвести машины назад, как уйти, но вертушки летели чересчур низко. Они слишком быстро приближались к цели. Вот «Блэкхоки» перелетели через заборы, увенчанные колючей проволокой, и в облаке пыли приземлились на внутреннем дворе.
– Пошел, пошел! – прошипел Гленн, похлопав Кэрри по спине, и она чуть не вывалилась из вертолета.
Спрыгнув на землю, заметила, как мимо проносятся спецназовцы. Каждый нерв в ее теле звенел от напряжения; Кэрри ждала, что вот-вот рванет мина или граната, что из дома выбегут моджахеды с автоматами наперевес. Внутренний двор превратился в размытую зеленую картину, уличные огни – в мазки как на картине Ван Гога.
Кэрри пристроилась следом за Гленном. Командир несся к дому, вскинув карабин.
Эль-Атиба, Сирия12 апреля, 2009 года
Время: 23:31 (за два часа до рейда)
Броуди вспоминал Бетлехем, ночь, когда они с Джессикой первый раз переспали. Она тогда училась в десятом классе, он – в одиннадцатом. Броуди играл за школьную футбольную команду, качался до посинения. Да и что ему оставалось, сыну старшего уорент-офицера второго разряда Мэриона Броуди по прозвищу Ганнер. Броуди-младший не мог не стать превосходным атлетом… иначе б папаня вышиб из него дурь.
Броуди и Джессика условились встретиться возле «Брю», что на углу Броад и Мейн-стрит; на деревьях уже развесили рождественские гирлянды, на заснеженных улицах бурлила толпа, все ждали, когда зажгут большую звезду на Южной горе. Свет от нее можно было видеть во всей долине Лихай.
Броуди и Джессика условились встретиться возле «Брю», что на углу Броад и Мейн-стрит; на деревьях уже развесили рождественские гирлянды, на заснеженных улицах бурлила толпа, все ждали, когда зажгут большую звезду на Южной горе. Свет от нее можно было видеть во всей долине Лихай.
Джессика была самой красивой девчонкой в школе. Самой красивой девчонкой в жизни Броуди. Однако его не просто влекло к ней физически. Он видел в Джесс нечто этакое… Не просто похоть, что вы! Джесс переполняло любопытство, желание. Да, именно так: Броуди разглядел в ней страстную женщину.
Он понимал, что нравится Джессике, которая не просто хотела отдаться ему. Да, целовалась она охотно: закрыв глаза и чуть выпятив грудь; казалось бы, мни не хочу. Броуди, однако, не спешил лапать ее за сиськи. Ведь она, старшеклассница-католичка, дожидалась чего-то иного.
Ждал и Броуди. Секс – это, конечно, прикольно, но главное – он догадался: если такая безумная девчонка, как Джессика, в тебя влюбится, то готова будет вместе с тобой сигануть на полной скорости в машине с обрыва. А ведь нечто подобное в скором времени и предстояло Броуди-младшему. Пуще, чем в Господа, в силу денег, да и во что бы то ни было, он верил: если остаться дома, старик его прибьет… или он сам прибьет батю.
Наконец он увидел ее: Джессика шла по грязному снегу на Броад-стрит, в компании подружек Эммы и Оливии. На ней был красный шарф, щеки разрумянились на декабрьском морозце. Девчонки заулыбались и принялись пихать друг дружку локотками, завидев его, Броуди, и Майка. Да, Майк тоже пришел. Лучший друг Броуди Майк Фабер, он следовал за Броуди тенью с тех самых пор, как семья последнего въехала на второй этаж дуплекса на Гепп-стрит.
Они переехали в Бетлехем, когда ему было семь лет, потому что отцу дали работу на сталелитейном заводе; Ганнер Броуди, наверное, единственный во всем штате Пенсильвания не знал: через год-другой завод закроется. Вот только кадровому офицеру, морпеху Мэриону Броуди выбирать не приходилось: в его смену в учебке рванул снаряд для ротного миномета «М224», погиб зеленый новобранец, началось расследование. В крови Ганнера обнаружили алкоголь. Корпус морской пехоты встал перед непростым выбором: либо отдать под трибунал увешанного медалями ветерана, либо досрочно услать его с почетом на пенсию, но уже без выходного пособия, на которое он так рассчитывал. И вот семья Ника переехала из Мохаве, где он и родился, в Пенсильванию.
Если что и получается у морпеха лучше всего, так это разведка территории. Прошло всего двенадцать минут с переезда, а Ганнер скупил все в винной лавке на углу Гепп и Линден-стрит. Еще через час Майк застал Ника сидящим на корточках под лестницей на заднем дворе дуплекса: нос расквашен, губа разбита, ребра помяты. «Я Майк, – поздоровался он. – Живу через улицу. Идем ко мне в гости? У меня есть “Нинтендо”. Играешь в “Супербратья Марио”?»
Ник Броуди взглянул на него как на инопланетянина.
– У тебя кровь, – заметил Майк.
– С лестницы упал.
– Ага, – кивнул Майк, похлопав его по плечу. Так двое пацанов и сдружились. – Тут недалеко одна девчонка живет, – говорил Майк, когда они переходили улицу. – Роксана, но все зовут ее Рио-Рита. Иногда она забывает опустить занавески на окнах и сверкает задом, надевая лифчик.
– Черт, неужели Рождество на дворе? – сказала Оливия. Девушки присоединились к парням, в ожидании, когда зажгут звезду.
Прогулка закончилась дома у Оливии. Из родительского бара та достала бутылку виски «Джей-эн-Би»; играла музыка: Уитни Хьюстон и Джанет Джексон; Броуди и Джессика незаметно остались вдвоем: в спальне сестры Оливии, на узкой кровати, целуясь так, будто не могли иначе выразить и утолить желание. Джессика задрала юбку, сказав: «Ой, я трусики не надела». Вынула из сумочки презерватив «Троян». Заранее все продумала.
Как они горели от возбуждения, как прекрасна была Джессика в косых лучиках света, падающих из-за жалюзи на окнах, какая нежная была у нее кожа… А потом зажегся ослепительный свет, и Броуди растолкали.
Сперва он решил, что вернулся в дом на Гепп-стрит, и что это Ганнер Броуди трясет его с криками: «Думал, я не найду твой дневник с двойками, слизняк?!». Но это пришел его тюремщик Афзаль Хамид. Он тряс Броуди, шипя: «Просыпайся, ты, кусок американского дерьма! Знаешь, что случилось? Еще как знаешь. Из-за тебя нам пора уходить. Из-за тебя, безродный подонок».
– В чем дело? – спросил Броуди.
– Сам знаешь, ублюдок, – ответил охранник, освободив его от цепей и бросив ему одежду. – Из-за тебя мы уходим. Свинорылый сын шлюхи!
На минуту все снова стало как тогда, шесть лет назад. Броуди только пленили, его избивали до полусмерти. Еще несломленный, Броуди, плюясь кровью, кричал в ответ на Афзаля: «И это удар? Бьешь как девчонка, моджахед сраный! Да мой папаша ремнем стегал меня сильнее. Бухой, он любил делать из меня мужика. И так каждый день, сукин ты сын. Каждый день! Давай, сильнее! Бей, бей меня круче! Круче! Сильнее!!!».
– Ты что телишься? – спросил у Афзаля Далиль, другой охранник. – Нам пора. Одень его.
Броуди уже поднаторел в арабском и худо-бедно понимал речь тюремщиков.
– Мы не закончили, – прошипел Афзаль, поднимая Броуди. – Сперва уедем отсюда, но сегодня – клянусь – сегодня ты умрешь, американец.
Броуди наскоро оделся и умылся. Афзаль все это время подгонял его со словами:
– Можешь дурачить остальных, но не меня. Никакой ты не мусульманин, Николас Броуди. Больше ты нам хлопот не доставишь.
Так что же стряслось? Все кругом суетились, собирая пожитки: одежду, мебель, горшки, постельное белье, ноутбуки, оружие, взрывчатку – и грузили в припаркованный на улице караван из пикапов и внедорожников. В доме горели огни. Что могло растревожить этот улей, да еще посреди ночи?
– Ahjilah! Ahjilah! – торопили арабы друг друга. (Скорее, скорей!). Мужчины, женщины, дети… Уходить собирались все.
В последнюю минуту пришел Абу Назир, и жильцы дома наскоро позавтракали в общей комнате горячим чаем и лепешками. Кто-то собрался мыть посуду, но Абу Назир остановил его, велев бросить утварь, и направился к внедорожнику во главе каравана. С Броуди остались Афзаль и Далиль.
Броуди подвели к внедорожнику; Афзаль приставил ему к голове пистолет, велел развернуться спиной. Далиль связал ему руки пластиковыми ремнями. Даже посреди ночи во дворе было светло как днем – от горящих фар автомобилей. Из окон соседних домов выглядывали любопытные.
– Без ремней точно никак, Афзаль? – через плечо спросил Броуди. – Я ведь даже не знаю, где я.
Афзаль молча надел ему на голову черный мешок.
– Помогите мне с этим неверным, – крикнул Афзаль; Броуди тут же оторвали от земли и сунули в машину, уложив на бок. Запихнули в багажник. Крышку захлопнули, и в лицо больно ударила волна сжатого воздуха. В ушах зазвенело, голова закружилась как при сотрясении. С мешком на голове, ослепленный, Броуди вроде даже вырубился на секунду или две.
Внедорожник тронулся с места, запахло выхлопными газами. Машина поехала улицами города. Что-то подсказывало Броуди: на сей раз никто Афзаля сдерживать не собирается. Почему? Что изменилось? От чего все бегут? Впрочем, куда бы ни собирались тюремщики, сам он для них бесполезен, как мертвый груз, тащить который – непозволительная роскошь. Теперь Броуди точно убьют. Впрочем, ему не привыкать.
В жизни под одной крышей с Ганнером – на лезвии ножа – самым страшным для Ника было осознание собственной трусости. Об этом он никому, кроме Джессики, не рассказывал, а если и не сказал бы, она ни о чем бы не догадалась. От страха избавиться не помогало ничто: ни армия, ни военная база Пэррис-Айленд, ни Ирак, ни сражения…
О том, кто он есть, Ник Броуди узнал в ночь, когда ему исполнилось двенадцать. Отец подарил настоящий «Би-эм-икс», и на несколько минут Ник поверил, будто семья у них полноценная.
– Ну, кто лучший в мире отец? – спросил Ганнер, вручая велосипед сыну.
– Ты, пап, – ответил Ник, от души желая, чтобы так было взаправду. Потом заметил в глазах отца угрожающий блеск и добавил: – Сэр.
Отец настаивал, чтобы к нему и дома обращались как к офицеру.
На третью ночь Ганнер, мертвецки пьяный, уснул за столом, так и не разобрав табельное оружие: пистолет калибра.45 и набор для чистки и смазки лежали рядом. Отец уронил голову на столешницу, открыв рот и роняя слюну. Мать Броуди Сибил как обычно заперлась в спальне и лежала под одеялом, сжавшись в комочек, точно улитка, в самом углу – лишь бы оказаться подальше от мужа.
Ганнер Броуди праздновал шестую неделю безработицы, пропивая пособие по увольнению. («Мне обещали: будет работа, что бы ни случилось! – орал он лучшему другу, бутылке бурбона. – У меня Серебряная звезда, а что они в своей жизни сделали, эти дрочилы? Они же обещали!») Перед тем, как вырубиться, он избил жену, приговаривая, дескать, не забеременей она сраным морпешиком, он не попал бы в такой переплет.