- Я устала, мама. Давай немного помолчим.
Тишина длилась ровно три минуты, до очередного ухаба. Леди Ливермор просто физически была неспособна молчать.
Дома Мэгг едва смогла дождаться, пока останется одна. Общество и званые вечера надоели ей уже пару лет назад, а бесконечная болтовня матери казалась невыносимой. Сегодняшнее торжество в честь оглашения помолвки стало последней каплей. Так больше продолжаться не может. Надо что-то делать.
Эта мысль не давала Мэгг покоя уже больше года, но лишь сегодня беспокойство и желание что-то изменить сделались невыносимыми. Минни выглядела такой счастливой и довольной, что Мэгг едва не взвыла. Четыре года! Прошло целых четыре года с тех пор, как она сама стояла перед гостями, рука об руку с Артуром, и улыбалась присутствующим. Тогда вся жизнь казалась такой понятной и предсказуемой… Судьба же рассудила иначе. Нет, не судьба, отец. Филипп Ливермор ошибался редко, но в этот раз он совершил роковую ошибку. Мэгг натянула одеяло до самого носа и постаралась не разреветься. Воспоминания о смерти любимого отца всегда заставляли ее проливать слезы.
Лишь однажды Мэгг едва не поссорилась с отцом - как раз по поводу Артура и помолвки. Нет, папа одобрил Артура Мэдлока, юношу из хорошей семьи, офицера, подающего надежды. Конечно, была вероятность того, что придется проводить дочь с мужем в Индию, но это не казалось таким уж ужасным. Но спустя полгода после помолвки, когда Мэгг уже вовсю выбирала подвенечное платье, Артур объявил, что его полк отправляют в Китай. И тут лорд Ливермор уперся. Мэгг пыталась убедить отца в том, что готова перенести немного трудностей, лишь бы находиться рядом с Артуром, но все бесполезно. Лорд Ливермор настоял на том, чтобы свадьбу отложили до возвращения жениха с Востока. Прошло уже четыре года, но Мэгг все еще ждала его. Редкие письма приходили, но последнее доставили уже почти год назад, с тех пор от Артура не было ни слуху ни духу. Мэгг даже обращалась в Военное министерство, но там ее уверили, что лейтенант Мэдлок жив и здоров, по крайней мере был таковым полгода назад, когда из Китая пришел очередной рапорт. То, что в восточных морях идет война, никого особо не беспокоило, а ведь погибнуть там очень легко, полгода - большой срок.
Как только умер отец, мама, никогда не одобрявшая выбор дочери, начала намекать на то, что помолвку можно и расторгнуть ввиду долгого отсутствия жениха. Мэгг делала вид, будто не понимает намеков, но недавно леди Ливермор перешла к активным действиям: принялась знакомить дочь с молодыми людьми, вывозить на балы и званые вечера, поощряя претендентов. Все это сделало жизнь девушки совершенно невыносимой. Променять Артура на одного из этих напомаженных щеголей? Мэгг искренне любила своего жениха и не собиралась его предавать. Артур вернется - и все будет хорошо. Но прошло уже целых четыре года… Ожидание стало нестерпимым.
За завтраком Мэгг дождалась, пока слуги выйдут, и начала обдуманный ночью разговор. Не зря она не спала почти до утра, составляя план. Как ни странно, утром он не перестал казаться неосуществимым. Немного безумным, да, но это Мэгг не пугало.
- Мама, я решила, что пришло время покончить с этой бесконечной помолвкой.
- Мэган! - Белинда Ливермор даже уронила тост в чай. - Наконец-то!
- Это не то, о чем ты подумала, мама.
Леди Белинда продолжала щебетать, не обращая внимания на слова дочери:
- Я так рада, надеюсь, что ты выберешь одного из Виллингхемов, они все такие замечательные юноши. Конечно, ты слегка уже… не в возрасте, но это не имеет значения, ведь ты наследница…
- Мама! Перестань! Дай мне сказать! - Мэгг повысила голос, едва не закричала. С леди Белиндой иногда бывало совершенно невозможно разговаривать.
- Что? Ах, прости! - Матушка улыбнулась. - Что ты хотела сказать?
- Я не собираюсь расторгать помолвку. Я намерена отправиться к Артуру и выйти за него замуж!
- Но это же невозможно! - ахнула мать.
- Я все обдумала. Я обращусь в министерство и попрошу устроить мне переезд в Гонгконг. По последним сведениям, полк Артура расположен именно там. Я выйду замуж и буду жить с мужем. Вот и все.
- Я запрещаю тебе даже думать об этом! - воскликнула леди Белинда. - Это совершенно невозможно и даже неприлично!
- Не вижу ничего неприличного в том, чтобы выйти замуж за своего жениха, с которым я помолвлена уже четыре года, - Мэгг начинала злиться. - А вот продолжаться по-прежнему больше не может. Скоро надо мной уже будут открыто смеяться. Вечная невеста.
- Ничего подобного! - возмутилась леди Белинда. - Ты же сама видишь, сколько мужчин были бы рады сделать тебе предложение. Иногда стоит смотреть вперед, а не оглядываться на прошлое.
Мэгг перевела дыхание, чтобы ответить спокойно. Какой смысл доказывать матери, что все те претенденты, о которых она говорит с таким восторгом, или непроходимо глупы, или напыщенны и не видят дальше своего носа, или думают о нарядах больше, чем женщины? Зачем ей эти люди? У нее имеется жених, и пора с ним воссоединиться.
- Я и смотрю вперед, мама. Я хочу выйти замуж за Артура. В конце концов.
- Я не позволю тебе ввязаться в эту авантюру! - перешла на повышенные тона леди Ливермор.
- Я совершеннолетняя. - Мэгг умела настаивать на своем. - И у меня есть наследство бабушки и те деньги, что оставил лично мне папа. Если ты откажешься мне помочь или попытаешься запретить - я все сделаю сама, но, мама, ты же не заставишь меня пройти через все это одну? Ты же не бросишь свою дочь?
Леди Белинда всхлипнула и приложила к глазам платочек.
- Конечно, нет, дорогая. Завтра же отправляемся в Лондон, и, клянусь памятью твоего отца, моего любимого Филиппа, не пройдет и месяца, как ты уже будешь на пути к своему Артуру.
- Я прикажу готовиться к переезду в Лондон, - Мэгг отложила салфетку и встала из-за стола. У нее получилось!
Впрочем, особых трудностей при разговоре с матерью Мэгг не предвидела. Трудности начнутся теперь. Но она все преодолеет. Ради Артура.
- Иди, распорядись, - махнула рукой леди Белинда. - Хоть я никогда и не одобряла этого Мэдлока, но раз уж ты его так любишь…
- Именно, мама, я его люблю.
Глава 3
«Счастливица» вошла в устье Темзы на рассвете. Солнце только-только показалось над горизонтом, и вокруг стоял густой туман, постепенно наливавшийся золотом. Затем туман поредел и рассеялся, открыв серую гладь реки, снующие по ней лодки, парусники в порту. Похоже на Клайд - и непохоже; город, стоявший на Клайде, Рэнсом любил, а этот - ненавидел всем сердцем.
Нет, Лондон не сделал ему ничего плохого. Но так получилось, что все темные и тяжелые мысли оказались связаны именно с ним. Воспоминания об отце, о матери, о том, что им принадлежало ранее и что было у них отнято, - все это Рэнсом прекрасно знал. Родители не считали нужным скрывать от единственного и любимого сына подробности семейного скандала, который заставил наследника графа Сильверстайна покинуть Лондон и никогда больше не возвращаться к своему высокомерному отцу. Ни слова за многие годы, ни строчки. Рэнсом никогда не видел деда, но не любил его - как тщательно взлелеянный образ зла. Дед был злом, о да. Чуть-чуть поменьше дьявола, чуть-чуть побольше нечистого на руку купца. Рэнсом и презирал его, и ненавидел. Он не мог знать, каков граф Сильверстайн на самом деле, однако видел печаль отца, который столь многое потерял. Хотя отец утверждал, что немногое и что гораздо больше приобрел. С этим Рэнсом не мог не согласиться: счастливее пары, чем мать и отец, он не видел никогда.
А теперь нужно встретиться с дедом, который молодому Сильверстайну и даром не нужен.
Стоя на капитанском мостике «Счастливицы», Рэнсом не мог отделаться от чувства, что корабль вместе с ним затягивает в гигантский водоворот, в котором поджидает морское чудище.
Рэнсом наблюдал за тем, как первый помощник Джим Таннерс гоняет матросню, как судно маневрирует, заходя в порт. Капитан редко выпускал командование из рук, однако сегодня был именно такой день. Он почти не слышал ни команд, ни грозного рыка боцмана. Хотелось приказать немедленно разворачиваться и плыть отсюда подальше. Поздно: с борта на берег полетели швартовы, гулко ударились о причал утяжеленные огоны.
- Швартовы приня-ать! - заорал рядом Таннерс.
Кто-то из портовых рабочих уже наматывал трос на кнехт. Матросы спрыгивали на причал, «Счастливица» гулко вздыхала. Рэнсом не стал дожидаться, когда подадут трап, и последовал за матросами. И сразу увидел невысокого кругленького человека, стоявшего чуть поодаль. Типичный сухопутный житель рассматривал шхуну, как заморскую диковинку, скользил глазами от бушприта к корме, от клотика к ватерлинии. Рэнсом подошел быстрым летящим шагом, резко бросил:
- Мистер Уэстли - это вы?
- Лорд Сильверстайн! - Управляющий поклонился, выпрямился и уставился на Рэнсома с жадным интересом. - Прошу вас, следуйте за мной. Граф очень плох, и лучшие лекари сражаются за его жизнь. Он твердо намерен протянуть до того мига, когда вы появитесь, однако…
- Однако вы слишком много говорите, - прервал его Рэнсом. Он был сам себе противен в этот миг. Но мистер Уэстли воспринял окрик как должное.
- Прошу меня извинить, действительно, я забылся. Следуйте за мной, милорд.
Рэнсом пошел за Уэстли, не отрывая взгляда от его жирной клетчатой спины. Это помогало сосредоточиться на предстоящей задаче. Не хотелось приступать к ней, будучи полным желчи. Рэнсом всегда считал себя человеком, который может держать свои чувства под жестким контролем. И сейчас он поступит так, как того требует честь.
Особняк Сильверстайнов оказался огромным. Отец мало и скупо говорил о родном доме: видимо, не желал расстраивать жену и сына, а может, и сам не хотел вспоминать о том, что у него отняли. Как бы там ни было, дом произвел на Рэнсома впечатление величественное и… гнетущее. Когда молодой человек вошел в гигантский холл, весь пронизанный холодом, ему показалось, будто он вступил в склеп. Этому месту определенно не хватало жизни. Да откуда бы ей взяться, если сердце человека, который заправляет здесь всем, умерло много лет назад?
Уэстли направился к лестнице на второй этаж, Рэнсом шел следом. Рука коснулась отполированных перил и заскользила по ним, эхо шагов по мраморным ступеням металось среди стен. Рэнсом видел темные гобелены, уже весьма испорченные молью и временем, на которых среброликие девы склоняли головы перед рыцарями в тусклых доспехах. Люстра на мощной цепи под потолком, подсвечники с пыльными свечами… Здесь давным-давно не устраивались званые вечера, давно не звенели бокалы, не сияли драгоценности женщин, не лилось вино. Дом замер и дряхлел, как старый дуб на обочине дороги. Рэнсом ощущал это столь отчетливо, будто заходил сюда каждую неделю.
Может быть, это память предков?..
В нем ничего не отзывалось, было просто холодно и неуютно.
Пройдя длинным коридором, мистер Уэстли распахнул одну из массивных дверей и с поклоном пропустил Рэнсома вперед.
Это была спальня, такая же старая и запущенная, как и то, что Рэнсом уже видел здесь. Он вошел, и мистер Уэстли, поманив за собою врача, стоявшего у массивной кровати, закрыл дверь с другой стороны.
И вот Рэнсом остался наедине с дедом.
Следовало подойти, что-то сказать. Рэнсом приблизился и понял, что говорить он, конечно, может, но вот будет ли это иметь какой-то эффект?
Образ зла, что он рисовал в своем воображении все эти годы, не имел ничего общего с тем, что лежало на кровати. Назвать это человеком язык уже не поворачивался. Высохшая оболочка, в которой по недоразумению еще теплится жизнь, словно одинокая свеча в домике на болотах. Пергаментная кожа, покрытая старческими пигментными пятнами, худые руки поверх теплого одеяла, скрюченные пальцы напоминают когти… Рот приоткрыт, сквозь зубы вырывается тяжелое, смрадное дыхание. И пахло в комнате похуже, чем в иных доках. Рэнсома передернуло. Он ожидал увидеть умирающее величие, но встретил только жалкое подобие того, что ненавидел всю жизнь, даже не зная.
И этот человек выгнал его отца? Этот человек был тем, из-за кого Александр Сильверстайн лишился того, что полагалось ему по праву рождения? Вот это недоразумение?
Тут старик открыл глаза - и Рэнсом понял, что ошибся.
Острый, режущий взгляд, которым граф Сильверстайн наградил внука, не подходил к этой высохшей оболочке. Рэнсом понял: старик умирает потому, что пришел его срок, однако, будь его воля, он провел бы на этом свете еще не одну сотню лет. Но природа взяла верх, смерть пришла и потребовала свое, и сейчас нужно ей подчиниться.
- Ты… - прохрипел граф, едва вытолкнув это слово между сухими губами.
- Вы хотели видеть меня, - холодно произнес Рэнсом.
- Дай… воды.
Рэнсом передернул плечами, однако взял со стола глиняную чашку с водой и поднес к губам старика. Тот приподнялся, и Рэнсом, не прикасаясь к нему, помог ему напиться. Осушив чашку, граф вновь откинулся на подушки.
- Так лучше. - Он провел языком по губам. - Значит, ты таков.
Голос его окреп.
- А что вы ожидали увидеть?
- Похож. На отца, не на нее. Это хорошо.
- Что вам нужно? У меня мало времени.
- Лжешь, - усмехнулся граф. - Раз приехал, время есть. Садись. - Он еле заметно шевельнул рукой. - Так легче смотреть на тебя.
Рэнсом приехал не для того, чтобы облегчать старому стервятнику жизнь, однако просьбу исполнил. Около кровати стояло кресло, в котором, по всей видимости, обычно сидел врач или слуга, присматривавший за графом, и Рэнсом опустился на краешек.
- Значит, таков, - повторил граф. Слова вырывались из его губ свистящим шепотом. Рэнсом промолчал: хватит того, что он здесь, что пришел и сел; все остальное - дело старика. - Времени осталось мало. Хочу, чтоб ты мне наследовал.
- Почему? - не задать этот вопрос он не мог.
- Потому что других нет.
- Вы лжете. Есть другие родственники.
- А прямой - ты. И называешь меня лжецом. Хорошо.
Рэнсом уже ничего не понимал в этом бредовом разговоре.
- Говори! - потребовал граф. - Ты ведь ехал сюда, думал, что скажешь. Я слушаю.
И в этот миг - то ли по интонации, с которой это было произнесено, то ли по словам, нанизанным на повелительный тон, как бусины на нитку, - Рэнсом разгадал своего деда.
Да ведь он боится, подумал Рэнсом. Страшно, неотвратимо боится смерти, и вот эта старческая немощь вызывает у него такую ненависть к себе, что ненависть к преступившему сыну - блекнет. И нужно что-то сделать, потому что неясно, как оно там, за чертой. Конечно, Бог. В Бога все верят, только вот почти никто Его не слышал и не видел, а тем, кто слышал и видел, полной веры нет. Значит, шаг в неизвестность, вполне возможно - в пустоту или адское пламя, и не когда-нибудь в необозримом будущем, а уже сегодня, завтра, послезавтра - сколько удастся еще протянуть.
А где-то есть наследник, в котором течет твоя же кровь, и, может, в этом молодом человеке удастся передать себя, завладеть его душой, оставить после себя хоть частицу - не в крови, но в разуме, в том, что воспоследует. Чтобы и дальше все шло заведенным порядком, домом Сильверстайнов владел Сильверстайн, чтобы дух предыдущего графа вошел в него, как одинокий путник в необитаемый дом. И тогда не так страшно. Не так безнадежно. Тогда ужас, может быть, отступит, а Бог повернется, посмотрит ласково и кивнет.
Глядя в бледные глаза деда, внук читал в них это, словно водил пальцем по строчкам в книге.
Граф ждал.
Рэнсом подумал и засмеялся.
- Тебе забавно? - прошипел старик.
Рэнсом покачал головой.
- Нет, я смеюсь над собой. Сколько лет я думал, что брошу вам в лицо, если мы встретимся. И надеялся, что этой встречи никогда не произойдет. А теперь, когда она случилась, я понимаю, что все упреки, все обвинения, что я мог вам предъявить, вы давно предъявили себе сами. И нашли их, пожалуй, справедливыми, но не раскаялись. Вам страшно раскаиваться. И это самое лучшее, что вы можете мне оставить. Ваш страх и невозможность раскаяния. Теперь я вижу, что Бог все-таки есть.
- Мальчишка! - ахнул граф, задыхаясь. - Да как ты смеешь!
Рэнсом ждал, что ему станет легко, однако легкость не приходила. Он видел, в какие слабые места можно ударить старика, что сказать, чтобы этот несгибаемый человек, упертый в своих решениях даже сейчас, скорчился и, может быть, заплакал. Сломался. Рэнсом мог - и не желал, хотя мечтал об этом полжизни. Но вышло по-иному. Старик позвал его не для того, чтобы извиниться, не для покаяния. Просто чтобы убедиться, что еще не все потеряно. Вдруг Рэнсом оказался бы таким, как он.
Только Рэнсом был другим. Он привык, что за все решения надо нести ответственность. И никто, даже умирающие, - не исключение.
Он поднялся.
- Мне с вами не о чем говорить, граф. Если хотите оставить мне фамильное состояние и титул, я это приму. Это мой долг, перешедший от отца. Если хотите, чтобы я извинился за отца, - вы не дождетесь этого. Он всегда был в моих глазах героем, в отличие от вас. И я не стану унижать его память, идя против его принципов только потому, что вы меня позвали. Я приехал сюда потому, что обещал отцу: если однажды вы меня все-таки позовете, я откликнусь. Если бы не это обещание, вы бы меня не увидели. Потому что мне не нужно от вас ничего: ни милостей, ни вашего родства. Мне все равно. Вы для меня не существуете.
Он лгал: этот человек все еще существовал для него, тяжесть не ушла. И все-таки Рэнсом ощущал себя свободнее, глядя в глаза графу и произнося спокойным голосом безжалостные слова. Он видел, как старик принимает их, и осознавал, что ломает его последние надежды. Но этот человек не был Рэнсому близок. Их связывало только кровное родство, которое меркло перед дружескими связями. Рэнсом знал столько хороших людей, что не мог поверить, будто мир состоит сплошь из подлецов. Подлецы встречаются, только они умирают в одиночестве. Этот человек сам навлек на себя душевное проклятие и только сейчас, по всей видимости, задумался, как провел свою жизнь, хотя следовало бы много раньше. Ведь отец ждал, всю жизнь ждал. И если бы граф позвал, лорд Сильверстайн поехал бы и простил, и жена с сыном смирились бы с таким положением дел. Потому что любили. Потому что отец всегда был для Рэнсома самым лучшим и самым правильным и для Вероники - тоже. Но теперь, когда отца нет, у Рэнсома не осталось долгов перед дедом. И снисхождения не осталось.