Тогда полковник, чтобы хоть как-то оправдаться, предложил показать полковое учение, ведь перестроения полка всегда были самыми трудными и требовали слаженности и отменной выучки. Полковник не преминул вставить льстиво, что учения будут в согласии с «Описанием пехотного полкового строя», составленным графом Шуваловым.
* * *Ну, вот, опять суета началась, опять этот от Тайной канцелярии что-то такое придумал. По полю побежали флигельманы со значками, на которых цифирь нарисована. Но то офицерам знать положено, а солдату грамота ни к чему. Ее, грамоту, тоже немец проклятый выдумал, через него кабальные записи получились. Капральства собирались вместе, и строились роты и батальоны. Полковник сам схватил протазан и вышел вперед, не иначе полковое учение, будь оно неладно.
Как положено по уставу, батальоны строились в четыре шеренги, гренадеры и мушкатеры вместе. Так оно надежнее, всем опчеством себя надежнее чувствуешь. Шум постепенно затихал, реже становилось звяканье штыков и шлепанье патронных сумок, завяла тихая ругань солдат и офицеров. Наконец весь полк замер, и полковник, надсаживаясь, крикнул:
– Смир-р-рна!
Тут же вразнобой майоры при батальонах и поручики при ротах повторили:
– Смир-рна!
Над полем повисла мертвая тишина. Сейчас не зевай, начнется. Самое обидное, когда из-за соседей наперекосяк перестроение, виноват один, всыплют всем. Среди солдатских треуголок видны обшитые галуном унтер-офицерские, сверкают офицерские бляхи, четко разделяя роты и батальоны, холодно поблескивают иглы штыков и широкие лезвия алебард.
– Слушай! Будет учинен батальон де каре!.. – заорал полковник. – Правое крыло швенкуйся налево, левое швенкуйся направо!.. Средние две части подавайтесь к вашим надлежащим местам и смыкайтеся!
Тотчас подхватили майоры и поручики:
– На-пра-во!.. Ступай!.. На-ле-во!.. По-прежнему!.. Стой!.. Стой!..
Но не получилось, вместе железного квадрата батальоны сбились в непонятную кучу, стройные шеренги сломались, волнуясь и изгибаясь. И зачем солдату все это? Перестроения какие-то. Встали ровненько и пошли ломить стеной, никакой немец со всеми выдумками своими погаными не устоит. А полковник совсем озверел, капралы страшно очами засверкали. Ну, ясно, будет вечером…
– Отставить, – люто взвыл полковник. – Позор! Что за галдеж!.. Почему вторая рота пошла вразнобой с третьей?.. Неравномерно подаете команды!.. Ворон ловите, господа офицеры!.. Потрудитесь смотреть на мой знак! Зачинайте сначала!.. Барабанщики, бей…
Снова пошел мерный грохот слаженного шага батальонов, но теперь все получилось. Один батальон вышел вперед, другой осадил назад, иные зашли плечами, и вот уже вместо длинной ровной линии на поле стоит квадратная крепость, как и предложено. Постепенно фасы крепости выровнялись, она стала неприступной.
– Первая шеренга на изготовку! Задняя приступить! Первая шеренга на колено!.. Стрельба нидерфалами!..
Господи, слова-то какие жуткие! Как их только немец выдумал? Нет чтобы быстро, марш-марш – и вперед! Штык да приклад – верное дело, никакие там нидерфалы не нужны. А полковник с этим из Тайной канцелярии опять о чем-то говорит, не иначе новую экзерцицию начинают. Ну, спаси, господи, и так вечером поручики да капралы за ошибку при маневре всем выпишут. Если же снова ошибутся – и подумать страшно. Но нет, поручик полковника по плечу хлопает, благодарит вроде. Да, силен он, если его высокородие так вот запросто потчует. А полковник и доволен. Так, может, обойдется? Авось…
– Слушай! – снова полковник надсаживается. – Наша всемилостивейшая государыня императрица Елизавета Петровна повелеть соизволила полк в армию отправить, на войну. Так не посрамим славы оружия русского, великим Петром своим детям оставленной!
А что война? Война хорошо. Там точно не до экзерциций будет, а ежели в бою капрала убьют, так и самому повезет капралом стать. Лепота! И еще, помнится, старики рассказывали, что после сражения солдатам город на три дня отдают. Вот бы такое взаправду! Уж мы-то не растеряемся… Покажем немцу проклятому! А слава… Ну, слава – дело господское, до нас не касаемое.
* * *Петенька понемногу начал впадать в меланхолию. Во всех инспектируемых полках он видел примерно одно и то же. Строю солдаты были обучены, где-то получше, где-то похуже. Ружейные приемы знали, но никто и нигде не стрелял ни разу, все полковники в один голос отговаривались нехваткой пороха и свинца. Поэтому первоначальная задумка – отобрать наиболее метких стрелков для обучения канонирами – разлетелась в прах. Полки были, но стрелков в них не имелось как таковых. Осторожные расспросы показали, что их и быть не могло, потому как никто из рекрут до того, как забрили, ружья в руках не держал. Крестьяне, что с них взять. Это тебе не казаки, которые с ружьем в руке рождаются и в седле вырастают. Собственно, не раз офицеры говорили ему: «Учить крестьянина стрелять?! Да я же не враг себе! Это же все равно что волку железные зубы вставить! У меня в имении даже приказчик ничего, кроме кнута, не имеет. Мне спокойнее, и крестьянин послушливей».
Вот такие мирные размышления были прерваны внезапным грохотом и диким вскриком. Откуда-то из-за елей прогремел выстрел, и раненый сержант Василий, обливаясь кровью, мешком свалился с лошади. Петенька даже растерялся, ну никак он не ожидал, что в Смоленской губернии на воинскую команду могут засаду устроить. Он бестолково закрутился на коне, и лишь Северьян, который сильным толчком сбросил его на землю, спас от второго выстрела. Василий только стонал, зажимая простреленную руку, из которой толчками била кровь, но Иван уже сорвал фузею с плеча и, спрятавшись за деревом рядом с дорогой, высматривал, откуда стреляли.
А стреляли с правой стороны, потому именно там, в чаще, мелькнул голубоватый дымок, и еще одна пуля с треском срубила ветку над головой Ивана, который, не замедлив, выстрелил в ответ. И, кажется, метко, потому что из чащи долетел протяжный стон. К этому времени Петенька с Северьяном тоже уползли с дороги, утащив с собой постанывающего Василия. Затаились.
Время тянулось мучительно медленно, назойливо звенели комары, норовя залезть прямо в глаза, но больше выстрелов не было.
– Посмотреть бы, – неуверенно предложил Петенька. До сих пор с разбойничьими засадами он не сталкивался ни разу, а потому просто не знал, что делать.
– Так это нужно уметь по лесу красться, как наши кержаки, – резонно ответил Северьян. – Они звериной тропкой пройдут, листик не шелохнется, к спящему зверю подкрадутся, тот ухом не шевельнет. А мы такому не обучены.
– Дело говорит, – согласился Иван. – Давайте лучше Ваську пока перевяжем да подождем. Нам спешить некуда.
Рана сержанта оказалась не слишком тяжелой, хотя кровила изрядно. Пуля пробила руку выше локтя, но, по счастью, кость не была задета. Иван рванул исподнюю рубаху и перетянул рану, Василий к этому времени опомнился. Стонал раньше он больше от неожиданности, чем от боли, потому что сейчас только шипел злобно да ругался сквозь зубы. Подождали еще, но больше никто не стрелял, кусты не шуршали, ветки не шевелились и, судя по всему, нападавшие, видя, что затея не удалась, удрали.
– Пойдем посмотрим? – не выдержал наконец Иван. – Только ты, ваше благородие, оставайся здесь с Васькой. Полагаю, охотились на тебя, сержанты им ни к чему. А грабить воинскую команду уж точно никто не станет.
– Да кому я нужен? – удивился Петенька.
– Э, не скажи, ваше благородие, – не согласился Иван. – Тебя его сиятельство зачем отослал? Чтобы ябеда голштинская заглохла, а ты опять на рожон попер. Забыл, какими глазами на тебя тот майор посмотрел, коего ты от службы отрешил?
– Ты думаешь, это голштинцы?! – У Петеньки даже глаза на лоб полезли.
– Ничего я не думаю, пойдем да посмотрим, кто там кроется.
И они вместе с Северьяном, пригибаясь, сторожко пошли в сторону, намереваясь большим крюком обойти засаду и выйти к ней сзади. Петенька остался с Василием, который ругался, словно заведенный, время от времени щупая раненую руку, словно хотел убедиться, что она не отпала. Прошло довольно много времени, Иван с Северьяном воротились, уже ни от кого не прячась, с шумом и треском.
– Ну что там? – бросился навстречу им Петенька.
– А ничего, – ответил Иван. – Только лужа крови, и все. Ушли злодеи и раненого али убитого с собой унесли. По следам видно было, что тащили что-то тяжелое. Человека три их было, так что мы легко отделались. Или просто у них не было ружей в достатке, потому стрелял один. Темное дело.
Глава 7
– Ну ты, братец, резв оказался, я даже и представить себе такого не мог! – Александр Иванович не без удовольствия оглядел нервно ежащегося Петеньку. – Ну кто бы только подумать мог! Я его отправляю подальше от столицы, чтобы утих шум, так он и там ухитряется скандал учинить.
– Простите, ваше сиятельство, я не понимаю, в чем дело, – твердо ответил Петенька, действительно не знавший за собой никакой вины.
Глава 7
– Ну ты, братец, резв оказался, я даже и представить себе такого не мог! – Александр Иванович не без удовольствия оглядел нервно ежащегося Петеньку. – Ну кто бы только подумать мог! Я его отправляю подальше от столицы, чтобы утих шум, так он и там ухитряется скандал учинить.
– Простите, ваше сиятельство, я не понимаю, в чем дело, – твердо ответил Петенька, действительно не знавший за собой никакой вины.
Шувалов неодобрительно покачал головой, однако в глазах его промелькнула лукавая искорка.
– Премьер-майор фон Аллефельд, прибыв в Петербург, незамедлительно принес жалобу наследнику, яко начальствующему над войсками голштинскими. Что-де поручик Валов, инспектируя полк, прилюдно лаял его матерно, и за грудки хватал, и взять за караул грозился, а тако же смертоубийством угрожал. А потому майор слезно просит обиды с оного поручика настрого взыскать. Ну-с, сударь, извольте объясниться.
У Петеньки от изумления даже глаза на лоб полезли, за чем граф наблюдал с немалым удовольствием.
– Не так все было! – жалобно проблеял он. – Совсем не так!
Шувалов довольно потер руки.
– А еще оный майор донес, что поручик Валов нанял разбойников, которые на майора в пути напали и тяжко его ранили. Потому майор обвиняет поручика Валова в умышлении на его жизнь.
Петенька даже дар речи потерял, а когда снова в сознание пришел, то взвыл трубой иерихонской:
– Все наоборот было! Совсем наоборот! Это в нас по дороге стреляли, и я теперь понимаю, кто именно. Это как раз сам Аллефельд подстроил, только не понимаю, когда он успел татей отыскать! Один из моих сержантов пулю в руку получил.
Шувалов кисло улыбнулся:
– Ну а доказательства ты, поручик, имеешь? Или только слова одни?
Петенька пригорюнился:
– Нет у меня доказательств. Мы тогда обыскали место засады, но ничего, кроме пятен кровавых, не нашли. Никаких следов больше. – Потом он обрадовался: – Так ведь и у голштинца никаких доказательств быть не может!
– Как бы не так! – остановил его Шувалов. – Майор Аллефельд представил труп злодея, умышлявшего на него. По уверениям майора, оный злодей перед смертью показал, что был подкуплен поручиком Валовым с целью убийства.
Поручик призадумался, но все-таки нашелся:
– А какие доказательства означенный майор, кроме собственных слов, предъявил? Злодей, как я понимаю, мертвый был уже, ничего на правеже не показал, ничего не подтвердил. Поэтому если и есть что, так это мое слово против его слова.
– Да, я всегда говорил, что ты хитер, – покивал Шувалов. – Но вот беда: его слово сказано в ухо цесаревичу, а кто твое слушать будет?
– Так это же форменный заговор голштинский против русской армии! – взвыл Петенька. – Этак любая гнида голштинская оговорит русского офицера, и тому форменный абшит получится, если не вообще крепость! Так не должно быть!
– А вот здесь ты совершенно прав, – моментально посерьезнел граф, – такое имеет место быть, хотя быть не должно. Но мы пока не можем дотянуться до истоков этого зла. Голштинцы? Голштинцы мелочь, не стоят они серьезного внимания, потому что не в них дело. Ты думаешь, что главный злодей сидит в Рамбове? Как бы не так. Там находится всего лишь марионетка прусская, вольно или невольно, по злому умыслу или по простоте душевной, только играет он на руку королю Фридриху, и вот в этом наша самая большая проблема. А офицеры голштинские, с которыми у тебя столько неприятностей возникло, не более чем подручники подручника. Но нам еще предстоит найти того, кто здесь руководит всем этим.
– Как, разве это не… – Петенька замялся, не в силах назвать цесаревича.
Шувалов скривился, словно у него заболели зубы.
– Господи, да кто же этому дурачку серьезное дело доверит? Я же говорю, что король прусский вертит им, как хочет. Но не прямо же из Берлина приказы в Малый дворец идут, ведь кто-то их получает и в уши Петра Федоровича вкладывает. Вот этого человека нам и требуется найти.
– Голштинцы, которых я перехватил на Урале, говорили, что их послал генерал фон Брокдорф.
– Вот и надо разобраться с ним хорошенько. Но только так, чтобы об этом никто не узнал.
– Поискать у него дома? – предложил поручик.
– А почему бы и нет? Мне недосуг было этим заниматься после того, как ты с Урала вернулся, хотя помню, помню, что ты мне тогда говорил. Но вот сейчас и займись. Но! – Шувалов строго поднял палец. – Об этом никто не должен знать, даже сержанты, которые в твоем распоряжении пребывают.
Петенька довольно ухмыльнулся:
– Им сейчас не до того, Василий лежит, рану залечивает, а Иван его обихаживает. Но вот Северьяна я с собой прихвачу, одному не справиться.
Шувалов кивнул:
– Хорошо. Тем более, насколько я знаю, оный Северьян тебе всем обязан и служит, как пес, в надежде имение и имя дворянское вернуть.
Александр Иванович еще что-то говорил, но Петенька его уже не слышал. Он предвкушал, как сегодня же отправится с визитом к Шаховским, и гадал, что именно может этот визит принести.
* * *Петенька пребывал на седьмом небе от счастья или даже на восьмом, он точно не считал. Дело в том, что княжна Даша согласилась сделать визит в его скромную конурку, чтобы насладиться рассказами о страшных приключениях и заговорах, в которые оказался замешан против своей воли скромный поручик Тайной канцелярии. Ну почему бы не порадовать девушку? Конечно, строгая, как вяленая треска, мисс Энн Дженкинс сопровождала ее, однако ж звероподобный Северьян тоже был, как ни странно, рад встрече с чопорной англичанкой. Он сразу подхватил ее под руку и увлек к себе в комнату, бонна слабо трепыхнулась, но более для порядка, потому что так положено. И вот уже никто не стоит между молодыми.
Петенька наклонился и губами нашел губы Даши, поцелуй получился долгим и нежным, и она ответила ему неумело, но страстно. Потом последовали новые поцелуи, и они унеслись куда-то ввысь, к мерцающим звездам, чей свет пронизывал тела… но мы уже и так слишком нескромны. В общем, Петенька презентовал Даше изумрудное ожерелье, привезенное с Урала. Жид-ювелир, которому поручик опаски ради показал его, подтвердил, что ожерелье стоит не менее трех тысяч. Подарок получился царский, и свежие щечки княжны прямо-таки запылали. После чего Петенька сообщил, что намерен идти к ее отцу и просить руки девушки, потому что сердце ее, он давно это понял, и так отдано ему навечно.
Им пришлось дождаться, пока появится бонна, вся томная и раскрасневшаяся. Северьян почтительно провожал ее вежливыми поклонами, но сам при этом походил на довольнющего шкодливого кота, который только что уволок прямо со стола у любимой хозяйки превкуснейшую колбасу и сожрал ее, не оставив даже шкурки.
Вот в таком расслабленном состоянии они и отправились с визитом к барону Брокдорфу, прознав, что тот отправился в Рамбов по вызову великого князя. Визит был успешным, Петенька даже не ожидал такой удачи, потому что в шкатулке обнаружились письма короля прусского, который указывал, что именно надлежит делать голштинцу, каковые письма были незамедлительно изъяты. Слуги почти не пострадали, Северьян прирезал всего-то двоих лакеев. Чтобы все выглядело натуральнее, Петенька прихватил какие-то золотые побрякушки, валявшиеся в спальне, и горстку золотых монет. Если уж нельзя скрыть пропажу писем, так пусть все выглядит как обычное ограбление. Добычу Петенька отдал Северьяну, и тот, надо сказать, ничуть не смутился. А потом…
Словом, Петенька еще ни разу не видел начальника Тайной канцелярии в таком гневе и только радовался, что не приводилось ему видеть подобное. Граф Александр Иванович орал и топал ногами, ругался, словно пьяный матрос, и даже треснул кулаком по столу. И, что самое обидное, речь шла о его, Петенькиной, глупости. Ну скажите на милость, зачем нужно было выкрадывать письма? Какой вор, утащив деньги и драгоценности, польстится на клочки бумаги? Скопировать нужно было все тщательно и оставить, где лежало. Добро бы еще утащили вместе со шкатулкой! Когда Петенька вякнул было, что шкатулка была самая негодящая, не серебряная и даже не красного дерева, граф сгоряча даже треснул его по уху.
Дело в том, что Брокдорф, обнаружив покражу, не стал шуметь об этом и обращаться в полицию, а просто исчез. Пропал, растворился, словно его и не было. Граф Шувалов прямо сказал проштрафившемуся поручику, что теперь Брокдорф почти наверняка мчится, не жалея коня, в Пруссию, к своему истинному хозяину, потому что в письмах такое обнаружилось, что великий князь его бы защищать не стал.
– Упустил! Упустил! – стонал Александр Иванович. – Ну где его теперь искать?! – Он даже зубами скрипнул. – Вот теперь и отправляйся, лови его снова.
– Куда? – поинтересовался Петенька.
– В действующую армию! К графу Салтыкову! Будешь там вести розыск, я дам тебе соответствующие письма. И помни: кроме Брокдорфа, нужно отыскать еще и австрийских подсылов. С этими будет проще, они наверняка будут приезжать к генералу Лаудону, чей корпус сейчас действует вместе с русской армией. Но главное – Брокдорф!