— Незрелые слова не могут ранить сердце. Дано ли марианам заподозрить в равнодушии Матерей?
— Дано! Глубинами разума дано! Как лететь на Лya, если устройства распада вещества для изменения ее орбиты еще нет и тайна фаэтов так и не открыта?
— Мыслишь ты, юноша дерзкий, что только истинное равнодушие к грядущим судьбам мариан могло бы преждевременно раскрыть опасную тайну?
— О какой преждевременности можно говорить, когда остались считанные циклы до столкновения планет! Даже сам Вокар Несущий согласился в этом со мной. А устройство распада вещества нам, марианам, надо еще научиться делать в своих мастерских.
— Кто скажет мне, что учиться этому необходимо?
— Как это понимать?
— Любой предмет мы ощущаем с двух сторон. Ты можешь вспомнить, что в тайнике, раскрытом при твоей сестре, нашлись не только чертежи, но и готовое оборудование корабля. Того же надо ожидать и в тайнике распада. Узнай, что ни твоей сестры, ни ее спутников не останется на Земле, Совет Любви и Заботы вызвал бы их на Map.
— Но, кроме них, на Земле живут люди, совсем такие же, как мы! Не группу мариан, открывших их, хотели мы спасать, а тех, кто подобен нам разумом!
— Увы, — вздохнула Мона Тихая. — Земных животных, лишь внешне схожих с нами, нельзя признать разумными. Спасение их от катастрофы лишь позволит им самим вызвать в грядущем подобную катастрофу.
— Позор! — закричал Кир Яркий. — Не верю, чтобы так могла говорить Первая Мать Совета Любви и Заботы! К кому любовь? О ком забота?
Мона Тихая словно слилась со сталагмитом, о который оперлась. Черты ее стали недвижны.
— Только Мать и может извинить твои слова.
— Юность, юность! — кричал Кир Яркий, размахивая руками. — Почему я родился на этой планете глубинных нор? Лучше бы мне погибнуть на берегу безмерного сверкающего моря среди себе подобных, простирающих руки к огромному слепящему солнцу, чем прозябать здесь в затхлой глубине, где бескрылы мысли и бездумны запреты!
— Запрет опасных знаний — забота о грядущем. Потому и существует раса мариан, став непохожей на фаэтов.
— Убогое племя, лишенное знаний, которые открыли бы им весь мир! Истина не в запрете, а в служении Знания благу Жизни.
— Слова, подобные шуршанью камня, сорвавшегося с высоты.
— Пусть я сорвусь, но скажу, что Великий Старец ошибся, по крайней мере, дважды.
Мона Тихая укоризненно покачала головой:
— Даже Великий Старец?
— Да. В первый раз, когда открыл всем тайну распада вещества, надеясь страхом примирить безумных. Второй же раз, когда, поняв свое бессилие, напуганный трагедией Фаэны, он отшатнулся от Света Знания, навечно запретив искать его.
— Ты жарко говоришь, но убедить меня не сможешь.
— Тогда пусть сын твой с Земли скажет об этом!
Это слово с Земли было получено Советом Матерей и потрясло мариан до глубины души. Три марианина и три марианки, претерпевшие столько испытаний и узнавшие людей о самых плохих сторон, наотрез отказались возвращаться на Map, требуя изменений орбиты Лya, как было договорено перед их отлетом.
Моне Тихой пришлось сдаться. Этому способствовал еще и упрек Лады Луа, которая напомнила, что если у нее на Земле — дочь Эра, то у Первой Матери там и сын и дочь. И если Первая Мать хочет быть матерью всем марианам, то прежде всего должна показать себя матерью своих детей.
И вот Кир Яркий бросил ей в лицо:
— Я обвиняю!
Он не знал, что в тайнике не было устройства распада вещества. Последние заряды, которыми располагали фаэты, обитавшие на космических базах близ Фобо и Деймо, были использованы ими в попытках уничтожить друг друга.
7. ВОРОТА СОЛНЦА
Солнце едва поднялось над горизонтом. Его косые лучи отбросили на утрамбованную желтую почву непомерно длинную тень новых «священных ворот». Она достигала крайнего строения Храма Знания Каласасава.
Это было знаком начала брачной церемонии.
Пышное шествие возглавляли жрецы Знания, последователи Тиу Хаунака. Они были одеты в яркие одежды и шли попарно — один в цветастом головном уборе из перьев птиц, а другой в маске ягуара, вождя зверей.
Закинув головы назад, словно наблюдая небо, они взбирались по крутой тропе и пели странную песню, которую любила когда-то петь Има. Голоса их то взвивались ввысь звенящими руладами, то падали до рокота сердитых волн.
За ними в строгом молчании шествовали воины в куртках из чешуйчатой кожи гигантских водных ящериц, с нарукавниками из витых металлических спиралей. На головах у них были шлемы из той же кожи, прошитой металлическими прутьями, разрубить которые деревянными мечами с абсидиановыми остриями даже воинам далекой Толлы было невозможно. В руках они держали мечи черного металла, выплавлять который научили инков сыны Солнца.
Потом шли поющие женщины в длинных нарядах, другие, почти нагие, плясали под их пение.
И наконец, в окружении виднейших инков шли новобрачные. Он был одет в пышные одежды, на ней только шкура ягуара за плечами.
Он шел, гордо расправив плечи, выпятив грудь, она — понуро опустив голову, украшенную цветами, скрывающими отсутствие волос.
Процессия огибала Ворота Солнца с обеих сторон, и только новобрачные шли прямо на них.
Жрецы Знания и воины выстроились шеренгами возле проема ворот, ожидая, когда новобрачные своими силуэтами закроют в Воротах взошедшее Солнце.
Проем был узким, и новобрачным понадобилось тесно прижаться друг к другу, чтобы пройти через него.
Крик жрецов и воинов подхватили женщины, стоявшие по другую сторону ворот.
Супружеская пара, «освященная самим Солнцем», ступила на утрамбованную золотистую землю.
Теперь горбоносое лицо Тиу Хаунака излучало радость, как солнечный свет, который он словно впитал, проходя сквозь Ворота. После сока гаямачи он обрел новую жизнь!
Только полная замена свертывающейся крови могла бы спасти отравленных соком гаямачи Эру и Тиу Хаунака.
Я видел страдальческие глаза прощавшейся со мной Эры Лya. Рядом умирал Тиу Хаунак.
Серьезным отличием мариан от людей была особенность их крови. Они не могли обмениваться ею еще между собой. Но мариане давно научились передавать кровь друг другу.
Друзья поняли меня тогда без слов.
Эру положили на возвышении. Рука ее свисала, из вскрытой вены на пол стекала струйка густой темной жидкости.
Другую ее руку я сжимал в своей. Гиго Гант держал меня на руках, чтобы я находился выше лежащей Эры.
Я чувствовал, как постепенно слабею, но невыразимое наслаждение наполнило меня. Эра стала родной и близкой.
Будто издали доносился голос Имы, которой отец в знак горя и позора отсек топором роскошные огненные волосы. Сейчас она настаивала, чтобы для спасения Эры вскрыли не мою, а ее вену.
Ива объяснила ей, что таким образом человек способен спасти лишь человека, но не пришельца с другой звезды.
Тогда Има с отцом и Чичкаланом поспешила на ту половину дома, где умирал Тиу Хаунак.
Последнее, что я видел перед обмороком, — это красное море на каменном желтом полу с причудливым багровым заливом, напоминавшим наш Тики-Така в час заката, если смотреть на него с горы.
Когда Нот Кри с Ивой убедились, что я без сознания, а Эра вне опасности, они уложили меня на ее место, и второй раз в жизни Нот Кри отдал мне часть своей крови.
Придя в себя, я увидел его над собой на руках Гиго Ганта. Оказывается, я судорожно сжимал теперь его кисть, а не пальцы Эры Луа.
Гиго Гант осторожно положил Нота Кри рядом со мной, а сам вместе с Ивой побежал к Тиу Хаунаку на помощь Каре Яр.
Кара Яр уже распорядилась, чтобы Има отдала Тиу Хаунаку часть своей крови, а остальное возместил бы ему ее отец.
Чичкалан попеременно держал на руках и дочь и отца.
Потом получилось так, что не я выхаживал отравленную соком гаямачи Эру, а она выхаживала меня, ослабевшего после проведенной ради ее спасения операции.
Эра одинаково заботливо ухаживала и за мной, и за Нотом Кри и угадывала малейшее желание каждого из нас.
Она не произнесла ни единого высокопарного слова благодарности. Но в ее взгляде я мог прочесть все ее чувства.
А свои?
Отчего же до сих пор я так мало знал о себе? Как прав был едва не погибший Тиу Хаунак, говоря мне о возможных супружеских парах мариан.
Должно быть, не так уж правы наши поэты, утверждавшие, что истинно любят всегда не за что-нибудь, а только вопреки…
Я полюбил Эру Луа не вопреки тому, что она была прекрасна, мягка характером, самоотверженна и предана мне всем сердцем, а именно за все это!.. Если уж я полюбил ее вопреки чему-нибудь, так вопреки самому себе, вопреки своим взглядам на обязанности руководителя Миссии Разума, не имевшего права любить.
Но наша с Эрой любовь была исключением. Она могла лишь помочь выполнению Долга, но никак не помешать! Эра была со мной во всем: своими помыслами, убеждениями, действиями.
Не знаю, сказалось ли то, что я отдал Эре часть себя. Ведь не ее же кровь текла теперь в моих жилах, сблизив меня с ней, а как раз наоборот! Она должна была бы ощутить сближение со мной. А я… И все же, может быть, в какой-то степени операция повлияла на мои чувства, которые оказались сильнее меня. Я полюбил Эру Луа.
И все же я не считал себя вправе пройти с ней через Ворота Солнца, чтобы на всю жизнь зарядиться от его лучей счастьем. Мог ли я сделать это на Земле, накануне грозящей катастрофы?
Судить Иму за ее злодеяние должна была Кара Яр. Тиу Хаунак, оправившись раньше Имы, пришел к Каре Яр.
— Верный ученик пришельцев, — сказал он, высоко держа свою огромную голову, — хочет знать не только законы движения звезд или основы трудовой общины, но и принципы Справедливости.
— Тиу Хаунак имеет в виду суд над Имой, едва не убившей его? — догадалась Кара Яр.
— Велико преступление, но велико и раскаяние. Лишать ли преступницу жизни?
— Убийство недопустимо даже как возмездие?
— Какова же иная кара? Тяжкий труд?
— Труд — не наказание, а награда за жизнь в общине. Не трудом следует карать, а лишением права на труд.
— Но ведь труд в общине обязателен для всех.
— Лишенный права на труд покинет общину.
— Ужасны слова Дочери Солнца! Лучше лишить виновную жизни, чем изгнать снова в лес, где она превратится в зверя. Ведь если в ее покушении — плод нетронутого ума, то отданная жертве кровь — веление сердца. Человек с таким сердцем может стать достойным сынов Солнца.
— Как же остаться ей в общине инков?
— В семье, которую ей создать.
Кара задумалась, потом спросила:
— Разве найдется ей муж, знающий о ее страсти?
— Найдется. Тиу Хаунак.
— Вот как? — удивилась Кара Яр. — Возможны ли браки лишь из сострадания, без любви?
— На Земле не как на Маре. Браки здесь чаще угодны рассудку, чем сердцу. Мужчины выбирают себе жен, а женщины покоряются.
— Тиу Хаунак говорит о Земле невежественных, почему же он, столь посвященный, согласен на подобный брак?
— Потому что Тиу Хаунак давно любит Иму и, будь она изгнана, готов за нею следом идти и в лес, и в дикость… в пасть ягуара.
— Тиу Хаунак опроверг себя, — с загадочной улыбкой заключила Кара Яр. — В основе брака, к которому он стремится, все же лежит Любовь.
И вот теперь, вместе пройдя Ворота Солнца, став мужем и женой, Тиу Хаунак с Имой направлялись к нам, сынам Солнца, желавшим им счастья, ибо не в возмездии Справедливость, а в победе человека над самим собой.
Нас было три пары мариан. Если случившееся сблизило нас с Эрой, то этого нельзя было сказать о Каре Яр и Ноте Кри.
Зато Ива с Гиго Гантом становились друг другу все необходимее без всякого вмешательства внешних событий.
Было уже решено — и я, руководитель Миссии Разума и старший брат Ивы, дал на это согласие, — следующими через проем Ворот пройдут они, соединясь под Солнцем навеки здесь, на Земле.
Мы называли себя сынами Солнца, считая такими же и людей, потому что разумные обитатели и Мара и Земли во всем обязаны животворящему Солнцу, спутниками которого являются обе наши планеты.
Для Тиу Хаунака наше посещение Земли имело особый смысл.
Он стал первым жрецом Знания. Основоположниками Знания инков он считал нас, пришельцев.
И он хотел соорудить памятник нашего посещения, нерушимый на века. По его замыслу, памятник этот должен был в математических символах выражать наши идеи о Равенстве и Справедливости. Он нашел этому своеобразное выражение.
Мы, мариане, сочли необходимым править инками поочередно. Тиу Хаунак подсказал нам срок правления каждого — по двадцать четыре дня, но на мою долю Первого Инки Кон-Тики, по его расчетам, выпадало на день больше.
Мы настояли, чтобы в поочередном правлении инками приняли участие и наши лучшие ученики. Выбор пал на Тиу Хаунака, Хигучака и старого вождя кагарачей Акульего Зуба.
Тот же Тиу Хаунак на основе своих загадочных вычислений предложил марианам сменяться в правлении в два круга, а потом на три срока правление брали на себя земляне. Их сроки были равны моему — двадцать пять дней.
Вот этот календарь дружбы и равенства был изображен на памятнике нашего посещения Земли, на Воротах Солнца.
Календарь имел еще и глубокий тайный смысл. Сыны Солнца в общей сложности находились во главе инков двести девяносто дней, что равнялось ЛУННОМУ ГОДУ! Луна обегала Солнце по своей неустойчивой удлиненной орбите за двести девяносто дней.
Если же прибавить к 290 дням три срока правления людей по двадцать пять дней, то получится 365 дней — длительность земного года, который почти вдвое короче марианского цикла.
Примитивные художники инков своеобразно восприняли облик каждого из нас.
Так, меня, Кон-Тики, они изобразили ягуаром, поскольку ягуар — вождь всех зверей. Не больше повезло и остальным моим соратникам, рядом с изображением которых было численное выражение их сроков правления.
Что касается трех правителей-людей, то они присутствовали в Воротах Солнца не только символически, но и весьма глубокомысленно.
Ворота были сложены из трех огромных, пригнанных один к другому каменных монолитов. Эти каменные монолиты, по мысли Тиу Хаунака, и знаменовали собой людей-правителей.[3]
Тиу Хаунак и Има приблизились к нам.
Он смотрел на меня испытующим взглядом орлиных, широко расставленных глаз.
Я никогда не солгал бы Тиу Хаунаку. И ограничился лишь сердечным поздравлением, заключив его в свои объятия.
Сейчас не время было сообщать ему о полученном с Мара по электромагнитной связи мрачном сообщении.
В тайнике фаэтов не было обнаружено готового устройства для распада вещества. Мона Тихая жестоко ошиблась, рассчитывая на это!
Эти устройства должны были теперь создать сами мариане.
Но успеют ли они это сделать к предстоящему противостоянию Земли и Луны, которое может стать последним?
Мы не хотели омрачать счастье новой супружеской пары.
А ведь следующей парой хотели стать Ива и Гиго Гант.
А мы с Эрой?
Мы обрекли себя на общую участь с людьми. Мне не пришло в голову, что можно бежать с Земли, улететь на корабле «Поиск». Об этом шепнул мне Нот Кри.
Я готов был испепелить его взглядом. Но ведь он дважды отдавал мне свою кровь!
И с ним вместе нам предстоит встретить сближение Земли с Луной, грозящее неисчислимыми бедами.
Но не только с ним одним — со всеми нашими друзьями, а главное, с Эрой, с моей Эрой!..
Глава третья. СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ
1. ТЕНИ НАДЕЖДЫ
— Вот на какие тени я надеюсь! — обрадованно вскричал Кир Яркий.
И Мона Тихая, и Линс Гордый, седой худощавый марианин с высоким лбом, припали к иллюминаторам «Поиска-2».
С высоты околопланетной орбиты им открылась поверхность Луа, вся испещренная кратерами.
Мариане привыкли к своим родным пустыням, покрытым метеоритными воронками. Но то, что они увидели на Луа, по своим масштабам не шло ни в какое сравнение с ландшафтом Мара.
Медленно поворачивается по мере движения корабля исполинский шар, то равнинный, то гористый, то весь в крапинах больших и малых ям.
Горные пики отбрасывали резкие черные тени.
— Смотрите на эти длинные тени. Они падают не от горных вершин, а как будто от конических шпилей, — указал в иллюминатор Кир Яркий. — Высота их, пожалуй, больше десятка тысяч шагов.
Старшие члены экипажа с трудом сдерживали волнение. Они ясно видели четыре срезанных конических образования с основанием в тысяч шесть и срезом в тысячи три шагов в поперечнике. Рядом бездонными провалами зияли круглые отверстия и совершенно правильный черный прямоугольник, ограниченный отвесными стенами.
Чуть вбок виднелся купол-великан, способный накрыть целый город, сохраняя в нем искусственную, как в марианских городах, атмосферу.
Другой почти такой же огромный купол имел расположенные по кругу отверстия, похожие на иллюминаторы. Верхней части свода на нем не было: в проеме просматривалась чернота. Оба купола соединялись между собой колоссальным сводчатым переходом, тоже способным скрыть любой из марианских городов.
В отдалении на продолжении линии, проходящей через оба купола, чернел круглый проем внутри гороподобной башни, отбрасывающей тень на равнину. Чуть дальше виднелись две правильные пирамиды.
— Это уже не капризы природы, — уверял Кир Яркий. — Это наша надежда.
Линс Гордый пожал плечами.