– Ступайте, – отвечал Николай Второй.
Флигель-адъютант развернулся, чтобы уйти.
– Хотя постойте… Отпишите главнокомандующему, что я немедленно выезжаю в Ставку. Еду не один – с наследником, нужно поддержать солдат своим присутствием.
– Ваше величество, смею возразить, Алексей Николаевич болен. Болезнь может обостриться в любую минуту, ему лучше бы остаться в Царском Селе, дорога неблизкая…
Николай Александрович внимательно посмотрел на флигель-адъютанта – прежде за ним не водилось возражать государю, – вновь потянулся за портсигаром, но неожиданно оттолкнул его кончиками пальцев.
– Возможно… Но я не могу поступить по-другому, – негромко сказал он. – Я вместе со своим сыном должен быть там, где сейчас труднее всего моему народу. Уже все решено, выезжаем завтра!
– Сборы могут занять несколько дней… – нерешительно отвечал князь Трубецкой.
– Я полагаю, что нужно постараться управиться за несколько часов.
– Нужно обставить вагон…
– Это ни к чему, – отмахнулся Николай Второй, привыкший обходиться самым малым. – Нам много не нужно. Возьмем все самое необходимое: стол, бумагу, письменные принадлежности и полку, где можно будет прилечь.
– Но условия весьма трудные и…
– Если сейчас трудно моим солдатам, – перебил Николай Второй, – так почему должно быть легко мне?.. И еще… я бы хотел, чтобы со мной поехал доктор Деревенко.
– Я ему сообщу.
– Ступайте.
Козырнув, флигель-адъютант вышел из государева кабинета.
Сунув портсигар в карман, Николай Александрович направился в будуар Аликс, чтобы сообщить о своем решении немедленно выехать в Ставку.
* * *
На следующий день ровно в два часа дня императорский поезд отправился в Могилев, где размещалась Ставка командования. Расположившись у приоткрытого окна, царевич Алексей с интересом наблюдал за быстро меняющейся панорамой, оживленно реагируя на занимательные сцены: на стада коров, пасшихся по обширным лугам, на баржи, проплывающие под мостами, на артиллерийские орудия, дожидающиеся погрузки на полустанках.
Неожиданно лицо наследника приняло болезненное выражение, он отошел от окна и присел на кровать.
– Что с вами, ваше высочество? – подошел Владимир Деревенко, лейб-медик императорской семьи.
– Что-то голова заболела, – негромко отвечал побледневший царевич.
– Ложитесь… Вам надо себя беречь.
Поморщившись от накатившей боли, Алексей лег на постель – и тотчас, заливая белоснежные наволочки, из его носа обильно хлынула кровь.
– Ваше высочество, запрокиньте голову! Вот так, – аккуратно подправил голову наследника лейб-медик. – Все будет хорошо, вы только не волнуйтесь.
Деревенко подхватил со стола аптечку и, быстро вытащив из нее тампоны, приложил к носу. Хлынувшая кровь тотчас испачкала манжеты, рукава сюртука, но, не обращая на это внимание, он продолжал удерживать тампоны у носа. Те мгновенно пропитались кровью.
– Воды! Кто тут есть?! – выкрикнул в тамбур доктор.
На крик с кувшином в руках подскочил санитар.
– Ваше высочество, слегка приподнимитесь, все будет хорошо, – уверенным голосом произнес Деревенко. – Запрокиньте слегка голову… Да позовите же государя!
Скинув сюртук и засучив рукава, он взял кувшин и принялся промывать полость носа, освобождая ее от сгустков крови. В какой-то момент лейб-медику показалось, что ему удалось остановить кровотечение, но неожиданно кровь потекла с прежней силой. Соорудив марлевую повязку, Деревенко промокнул ее в перекиси водорода и приложил к носу. Кровь уже не хлестала, только слегка просачивалась через марлю.
Вошел Николай Второй, держался уверенно, но взгляд был строгим, лицо побледнело.
– Как Алексей? – глухо спросил государь, посмотрев в обескровленное лицо сына.
– Ваше величество, я бы посоветовал вам немедленно возвращаться в Царское Село. Этот вагон не оборудован для дальнейшего лечения наследника. Возможно, царевичу потребуется переливание крови, а сделать это в полевых условиях будет весьма и весьма затруднительно.
– Меня ждут в Ставке, – несколько растерянно произнес Николай Александрович, глядя в бледное лицо сына. – С Янушкевичем предстоит весьма важный разговор. Его никак нельзя отложить.
Он взял в свои ладони руку сына, показавшуюся ему невероятно холодной, лицо мальчика выглядело безжизненным, напоминая восковую маску.
– Извините меня за откровенность, ваше величество, но в таком случае вы можете потерять наследника. Я вынужден вам сказать со всей прямотой: положение Алексея весьма серьезное. Признаться откровенно, даже затрудняюсь сказать, что можно предпринять в такой ситуации.
– Сделайте что-нибудь… Вы ведь все-таки врач.
– Я делаю все, что могу, ваше величество, но в полевых условиях… Даже не уверен, возможно ли остановить кровь по приезде, – тише прежнего произнес лейб-медик. – Попробуем ввести белок, надеюсь, что эта мера поможет. Но полной гарантии я вам дать не могу. Решайте, государь, дорога каждая минута!
– Хорошо… Мы возвращаемся, – принял решение Николай Второй. Увидев стоявшего в проходе флигель-адъютанта Трубецкого, он распорядился: – Отправьте в Царское Село телеграмму, пусть разыщут Григория. На него вся надежда…
– Слушаюсь, ваше величество, – с готовностью отозвался князь.
* * *
В Царское Село императорский поезд прибыл поздним вечером. Полностью остановить кровь у царевича не удавалось. Просачиваясь через бинты и марли, она обильно запачкала его одежду, и наследник, лежа на окровавленной простыне, выглядел усопшим.
Паровая машина, громко пыхнув, сбавила скорость. Колодки тормоза заскрипели, брякнули металлом движущиеся оси, и паровоз встал.
Среди встречавших поезд, неожиданно оказавшихся в значительном количестве, государь тотчас выделил высокую фигуру старца Григория Распутина. Подле него, выглядевшая девочкой-подростком, стояла Аликс. На императрице было темное приталенное платье и шляпка с узкими полями. На первый взгляд лицо у нее было спокойное, лишенное каких бы то ни было переживаний, и только в глазах прочитывалась непереносимая мука.
Пронзительные глаза Григория впились в окна царского вагона. Натолкнувшись взглядом на угрюмое лицо государя, он едва кивнул и уверенно зашагал в сторону открывающейся двери.
Ожидать пришлось недолго. Минуты через две с большим бережением на узких походных носилках двое санитаров вынесли на перрон наследника, лежавшего без сознания и укрытого обыкновенным солдатским байковым одеялом. Лицо у Алексея было восковым, напрочь лишенным признаков жизни и вызывало острую жалость у всякого, кто видел его в эту минуту. По толпе собравшихся прошелся стон. Статс-дама Вырубова, близкая подруга Александры Федоровны, не сумев сдержать нахлынувших чувств, негромко произнесла:
– Бедный Алешенька! За что же ему такое? Растет славным добрым мальчиком… И тут напасть!
Императрица шагнула навстречу носилкам, губы, неестественно белые, сжались в крепкую ниточку, образовав в уголках небольшие морщины.
Государь вышел следом за санитарами и, погладив наследника по руке, распорядился:
– Несите… Только прошу вас, не оступитесь!
Александра Федоровна подошла к Деревенко.
– Насколько серьезно?
– Положение весьма нешуточное, – не отважился посмотреть в глаза императрице лейб-медик, как если бы чувствовал свою вину за все случившееся. – Может произойти всякое. Чего мы только не пробовали: удерживали тампонами, вводили инъекции… Ничего не помогает.
– Неужели нет больше никаких средств?
– Есть еще одно снадобье. Можно попробовать железу морских свинок, чтобы…
– Да помолчал бы ты, – неожиданно оборвал доктора старец Григорий. Приблизившись к носилкам, он неожиданно для всех поднял наследника на руки и произнес: – Пойдем в дом, Алешенька, все будет хорошо.
– Позвольте! Ему так нельзя! – кинулся вдогонку за Григорием Деревенко.
– Оставьте его, – попридержал за рукав лейб-медика государь. И уже тише, явно ругая себя за несдержанность, добавил: – Так надо. Григорий знает, что делает.
Распутин, возвышаясь над собравшимися едва ли не на голову, с наследником на руках медленно направился ко дворцу через расступающуюся толпу. Неожиданно Алексей пробудился и открыл глаза, посмотрев на старца, улыбавшегося ему ласково, тихонько произнес:
– Григорий…
Императрица, находившаяся рядом, не в силах более справляться с душившими ее страданиями, невольно всхлипнула и отвернулась, не желая показать свою слабость собравшимся.
– Не тужи, матушка, – обратился Григорий Распутин к императрице, – с Алексеем все будет хорошо.
– Может, все-таки на машине, Григорий Ефимович? – негромко предложил флигель-адъютант. – До Александровского дворца неблизко.
– Не надобно… Уж как-нибудь доберемся, – проговорил старец. – Так ему лучшее. А я покудова молитву почитаю, чтобы кровь унялась.
Следом за Григорием, державшим наследника на руках, не отваживаясь обойти его даже на полшага, потянулись остальные собравшиеся, оставив свои экипажи на привокзальной площади. Императрица, уже окончательно успокоившись, понимала, что болезнь отступила тотчас с приходом старца. А император, серьезный и какой-то даже торжественный, шагал вместе со всеми за Распутиным, как если бы составлял его свиту.
– Расступись! Расступись! – выкрикивал молоденький адъютант на народ, выстроившийся по обе стороны дороги.
Встревоженно и с озабоченными лицами сельчане смотрели на необычную процессию и, крестясь, отходили в сторону.
* * *
В опочивальне уже все было готово. Положив Алексея на кровать, Распутин вытащил у него из носа торчавшие тампоны. Некоторое время старец стоял у его изголовья с закрытыми глазами и что-то нашептывал. Императрица, встав на колени у ног наследника, негромко читала молитву. Наконец Григорий открыл глаза, поднял бережно за плечи императрицу и произнес негромко:
– Пойдем, матушка, наследнику нужно отдохнуть. Болезнь отошла.
Императрица отняла от мокрого лица ладони и, чуть ссутулившись, покорно последовала за Распутиным. Алексей спал, дыша глубоко и ровно, набираясь сил к завтрашнему дню. Кожа на его лице заметно порозовела.
– Это невероятно, – негромко произнес Деревенко, стоявший у дверей. – Если бы я не был свидетелем произошедшего, то никогда бы не поверил в увиденное. Иначе, как чудом, подобное не назовешь. Кровь у наследника свернулась. Он выздоравливает на глазах!
– Ты бы, барин, шел отседова, – угрюмо посоветовал Распутин лейб-медику. – Лексею сил набираться надобно, а ты все бормочешь. – И, не дожидаясь ответа, прошел в коридор. – Все будет хорошо, Николай Ляксаныч, – обратился он к самодержцу.
Государь вяло улыбнулся.
– Мы очень на это надеемся, Григорий, – отвечал он глухим голосом.
– Я еще приду, – пообещал Распутин. – Посмотрю, как там Лексей.
– Хорошо, Григорий. Ступай!
Наследник восстанавливался очень быстро. Уже вечером, пробудившись от тяжкого сна, он вдруг попросил куриного супа, что делал крайне редко. А утро начал с гимнастики, как это было у него заведено, когда бывал здоров, и даже попросил «дядьку» облить его из кувшина колодезной водой для закалки.
– Свершилось чудо, – не скрывая слез радости, беспрестанно приговаривала императрица. – Алексей пошел на поправку. – Надо отблагодарить Григория. Он столько делает для наследника!
– Но как? – в смущении ответил Николай. – Он ведь не берет никаких денег. Ему вообще ничего не нужно!
– Николя, я тебя очень прошу, сделай ему какой-нибудь подарок, – взмолилась Александра Федоровна. – Он не сможет тебе отказать.
– Хорошо, Аликс, – согласился император. – Я что-нибудь придумаю.
Глава 5 Тайник, или Остаться в живых
Более благодатное место для кладоискательства, чем лабиринты многочисленных переулков Арбата, подобрать трудно. Через них прошла вся сложная и бурная история Москвы. Арбатские переулки сумели вместить в себя едва ли не все российские события, помнили как разорение, так и процветание державы. Едва ли не каждый дом на Арбате, во все времена принадлежавший состоятельным владельцам, обладал собственной живописнейшей историей. А Староконюшенный переулок среди многочисленных арбатских улочек имел особое значение. Именно с него Москва стала застраиваться доходными домами. Граждане, не очень-то доверяя банковской системе, припрятывали свои сбережения в подвалах, замуровывали их в толстой кладке стен. А потому при последующей реставрации зданий или при дальнейшей внутренней планировке нередко обнаруживались клады, поражавшие самое богатое воображение.
Дом бригадира Новосельцева находился в конце переулка, где прежде располагалось имение Гагариных, что само по себе весьма примечательный факт. Стало быть, соседи также были весьма обеспеченные люди: могли позволить себе шикарно обставленные апартаменты, многочисленную прислугу и собственный выезд.
В Староконюшенный переулок подъехали далеко за полночь, опасаясь ненужных глаз (понимая, что отделаться от Людмилы не получится, Владлен решил взять ее с собой). Снаружи доходный дом бригадира Новосельцева представлялся обыкновенным пятиэтажным зданием, какие предпочитают малоимущие артисты, грезящие о значительных ролях и бенефисе, да начинающие литераторы и художники, желающие заявить о себе миру нетленными произведениями и полотнами. Честолюбивые мечты обывателей подкреплялись близким соседством с князьями Друцкими, Кропоткиными и Гагариными, графами Толстыми и Головиными. В таких домах проживали прехорошенькие артистки театров, у которых, как правило, имелись весьма состоятельные покровители. Так что Староконюшенный переулок для предстоящих поисков оставался весьма перспективным местом.
Машину, старенькую «Тойоту», чтобы не привлекать к ней ненужного внимания, решено было поставить под сенью могучей липы: густая тень легла на крышу и капот, обозначив лишь неотчетливые контуры. Взяв металлодетекторы, упакованные в небольшие аккуратные чемоданы, кладоискатели зашагали по переулку к дому бригадира Новосельцева.
– Вот посмотрите, – кивнул Владлен на высокую крышу, – здание со всех сторон перекрыли заборами, просто так не подойти.
– А что они собираются там делать? – проявила интерес Людмила.
Пожав плечами, Лозовский ответил:
– Дом купил не то какой-то олигарх, не то банкир. Собирается переделывать его в офис.
– Нехило! Самый центр Москвы, а потом офис в таком месте – это уже само по себе визитная карточка серьезного человека. Подразумевает большие возможности и немалые сбережения.
Территория дома была огорожена двухметровой металлической оградой; вход запирался крепкими воротами, сваренными из стальных листов, подле которых стоял строительный балок, какими обычно пользуются ремонтные бригады. У распахнутых дверей с папиросиной в зубах сидел жилистый крепкий сторож в камуфляже и тоскливым взглядом наблюдал за подошедшими.
– Как и договаривались, – широко улыбнувшись, произнес Владлен. – Пришли без опозданий.
Взяв папиросу длинными пальцами, сторож угрюмо обронил:
– Ты сказал, что один подойдешь, а приволок с собой целую толпу… Как это понимать?
– Но ведь…
– …Мне неприятности ни к чему. Тут такие люди, что в два счета вышибут! Где мне потом работу искать? К тебе, что ли, пойти?
В глазах сторожа прочитывалась смертельная скука. Оно и понятно: впереди бессонная ночь, и ее следовало как-то пережить.
– Послушайте, мы шуметь не будем, просто пройдемся немного.
По постной физиономии сторожа было понятно, что одного обещания маловато. В преддверии предлинной ночи требовалось нечто более осязаемое. Хмыкнув, он произнес:
– Ясное дело, что не будете.
Становилось ясно, что просто так на огороженную территорию не пройти. Сторож стоял у ворот, будто бы Змей Горыныч у зарытого клада.
Порывшись в карманах, Владлен выудил несколько банкнот и протянул их сторожу. Тот взял деньги безо всякой спешки, не считая, сунул во внешний карман куртки и едва кивнул, как если бы делал одолжение:
– Э-эх, если бы вы знали, в каком месте и у каких людей мне приходилось служить, а сейчас приходится сшибать какие-то копейки!..
– Не такие уж это и копейки, – нетвердым голосом попытался возразить Лозовский. – А потом, ведь на эти деньги можно…
– Ладно, проходите, – великодушно разрешил сторож, не дослушав. – В семь вас здесь не должно быть.
Открутив проволоку, стягивающую ворота, он широко распахнул створки. Несмазанные петлицы потревожили ночь, неприветливо скрипнув.
Двор был захламлен строительным мусором, в углу лежал сваленный кирпич, а тропу загораживали две трубы.
Здание было большим, такое в один заход не осмотреть. Следует торопиться, до семи часов утра не так уж много времени. Если основательно покопаться, то в таком старом доме, как этот, можно отыскать немало интересного. Сторож даже не заподозрит, что в действительности охраняет пещеру Аладдина.
– С чего начнем? – спросил Назар, осмотрев дом. В его голосе почувствовалась тревога и некоторое волнение перед предстоящей работой.
Прямо перед ним было три подъезда с высоким широким козырьком над входом, наверняка сохранившимся с того самого времени, когда здесь проживала аристократическая богема. Правда, крайние навесы немного уступали в изысканности: были слегка покороче, поуже и с бедным облицовочным камнем (видно, подъезды предназначались для людей с меньшим достатком). «Интересно, уберут эти козырьки или оставят их в неизменности?» – мимоходом подумалось Владлену.
– Давайте начнем отсюда, – показал Лозовский на средний подъезд.
Прошли вовнутрь здания, а далее проследовали по коридору, оказавшемуся необыкновенно просторным. По обе стороны чернели дверные проемы. Невольно подумалось о том, что вместе с рухлядью бывшие жильцы вынесли с собой и двери. Так оно даже лучше – не нужно ломать голову, как проникнуть в помещение.