Мы еще немного поговорили о Петиных планах и о том, что каждому из нас также не удалось всего, чего он намечал или просто желал. Потом Петин отец сказал:
– А знаете, чему я больше всего радуюсь, покидая эту страну, которая в целом произвела на меня весьма благоприятное впечатление? Тому, что можно будет расплачиваться, пусть и не рублями с копейками, а франками и сантимами, но не будет этой путаницы с шиллингами, пенсами, фунтами, гинеями…[38] И что тут еще в ходу?
– Флорины.
– Кроны.
– Пенни.
– Фартинги.
– Вот-вот! Из-за этого так легко попасть впросак.
Время до Дувра пролетело незаметно, а там мы, уже не заботясь о багаже, просто прошествовали с перрона на пристань и поднялись по трапу на двухтрубный пароход, который, конечно же, назывался очень пышно: «Герцогиня Йоркская». Я бы вот лично очень удивилась, если бы он носил имя Вальтера Скотта, Исаака Ньютона или другого известного британца не из королевской семьи, но вполне достойного, чтобы в его честь наименовать пароход.
Путь через Канал[39] занимал при хорошей погоде не более полутора часов, но с учетом времени, необходимого для посадки пассажиров и погрузки багажа, набегало несколько больше. Так что мы успели и осмотреть все, и просто посидеть в салоне, и подышать морским воздухом на палубе.
Качка была легкая, никто из нас ее и не замечал, но кое-кому приходилось несладко. К одному такому пассажиру, присевшему с выражением страдания на лице на скамью подле борта, подошла пожилая леди и, видимо, желая отвлечь его, спросила:
– Месье плывет из Дувра в Кале?
– Нет, – чуть раздраженно ответил страдающий от качки. – Я в обратном направлении, миссис.
Француженка, слегка недовольная такой необщительностью, отошла в сторонку и пробурчала себе под нос, но довольно громко:
– Странные эти англичане. Мы все плывем в Кале, а этот обратно.
Пришлось нам с Петей убежать от нее подальше, потому что смеяться в ее присутствии было бы неприличным.
– Ой! Петя, нам навстречу движется еще одно судно!
– По-моему, не одно. Если мне не изменяют глаза, то вон там, на горизонте, виднеется еще один дым.
– Если он станет приближаться – значит, судно плывет нам навстречу.
– Очень логично!
– А вы как думали! Я всегда логична! А вы с чего вдруг нахмурились?
– Да вон тот тип все время пялится на вас.
– Который?
– Тот, что ближе ко входу в трюм. На нем еще дурацкий котелок[40].
– Котелок вовсе не дурацкий, – задумчиво произнесла я. – А главное, пялится он не на меня.
– Тогда на кого? На меня, что ли?
– Петя, вы что, ревнуете меня?
– Чуть-чуть. Но не сейчас и не к этому типу. Просто он бросает в нашу сторону какие-то странные взгляды.
Взгляд человека проследить довольно непросто, особенно если он смотрит на вас скрытно, да и сам ты стараешься не показывать, что за ним наблюдаешь. Пришлось приложить немало усилий, чтобы понять, что же этого молодого джентльмена или, может, месье так в нас заинтересовало. Выдал он себя, когда перестал следить за нами, а стал также исподтишка бросать взгляды на другого пассажира.
– Петя, ну-ка повернитесь спиной.
– Что там у меня?
– Вот и мне стало интересно, что там у вас такого, что задний карман брюк оттопыривается.
– Там у меня блокнот. Если вы думаете, что я столь небрежен и ношу там бумажник…
– Это не я так думаю. Это ваш тип в котелке так думает. И постарается этот бумажник у вас вытащить.
– Нужно переложить.
– Не нужно! Мы его поймаем, и ваш блокнот будет приманкой!
– Так, так, так! Он, кажется, намечает не одну, а несколько жертв. Если ему не удастся…
– Боюсь, что ему вполне удастся и несколько человек обворовать.
– Как же… А, понял! Когда все станут сходить на берег, на трапе образуется небольшая давка, тут-то он себя и проявит. Очень подходящее будет время и место.
– Давайте обдумаем детали и спустимся пока в салон. А то ветер становится слишком свежим.
К причалу в Кале мы пришвартовались в момент отлива, и вышло так, что на берег нам пришлось не сходить, а подниматься – край причала находился выше палубы. Судно чуть покачивало, трап от качки водило в стороны. Многие в такие моменты предпочитали не двигаться, а намертво вцеплялись в поручни. Конечно, образовалась небольшая давка и толкотня.
Нашего типа в котелке мы разглядели сразу, он стоял обиняком, делая вид, что пережидает основной поток пассажиров. Маменька, дедушка и Александр Сергеевич уже шагнули на трап, мы чуть поотстали, и я крикнула:
– Не волнуйтесь, мы вас сейчас догоним.
– Что-то он больно медлит, – сказал Петя. – Вот, тронулся к трапу. Я пошел?
– Дайте ему время подойти ближе, пусть между вами будут человека три-четыре, не больше.
Петя ступил на трап и начал не спеша подниматься, некоторые пассажиры, которым вдруг захотелось оказаться на суше побыстрее, обгоняли таких неспешных, протискиваясь между ними и ограждением трапа. Наконец и тип в котелке решился покинуть палубу. Я шагнула почти следом за ним, но постаралась оставить зазор между нами примерно в локоть, хоть меня сзади и стали невежливо подталкивать.
Надо отдать должное ловкости этого воришки! Не старайся я пристально за ним следить – ничегошеньки бы и не увидела. Да и так-то скорее догадывалась, что происходит, чем видела глазами. Вор чуть «споткнулся» и прислонился к впереди идущему джентльмену в старомодном цилиндре.
– Пардон! – сказал вор и протиснулся вперед. Джентльмен недовольно проворчал себе под нос. Представляю, как бы он заорал, если бы сумел почувствовать, что в момент легкого толчка сзади его брючный карман опустел.
Я устремилась за воришкой, так и не разглядев, когда он успел освободить свою правую руку от добычи. Он обогнал еще одного пассажира, стянул портмоне у третьего – это я уже видела вполне отчетливо, хотя по той же причине не успела разглядеть самого обворованного пассажира, но опять не уследила, куда это портмоне исчезло, – и встал за спиной у Пети. Мне удалось держаться непосредственно за его спиной и даже встать поудобнее, и, как только кисть его правой руки влезла в Петин карман, я в самом буквальном смысле поймала вора за руку.
– Ой! – сказал он, ничем иным не выдав себя. Его безымянный и средний палец – вот никогда бы не подумала, что этими пальцами можно так ловко таскать из карманов кошельки и бумажники, по мне, это не очень удобно – держали Петин блокнот, а я держала эти пальцы, а мизинец при этом оказался заломленным. Я когда Пете показывала все эти приемы, он пару раз не сумел рассчитать силы, так что я сама прекрасно знаю, как это больно!
– Ой!
– Не ойкайте, мистер, и не дергайтесь, а то я сломаю вам палец!
– Sorry. I do not understand[41].
– А, так вы не англичанин. Могу и по-французски повторить: не дергайтесь, месье, а то я вам палец сломаю.
– Вы мне его уже сломали, мадемуазель! – страдальческим шепотом сообщил воришка.
Из чисто гуманных соображений, ну то есть по той причине, что с пальцами у меня, не с моими конечно, в самом деле вечно происходят неприятности, я ослабила хватку. Месье мгновенно освободился, выскользнув словно скользкий ерш из моей руки, и попытался удрать, но споткнулся, упал и, кажется, сильно ушиб колено. Петя, который помог ему споткнуться, кинулся его поднимать.
– Да что же вы, месье, так неосторожно! – сказал Петя громко. – Давайте я вам помогу подняться на берег!
– Не надо! Я сам! Ой!
– Не дергайтесь месье, а то я вам не палец, а руку сломаю, – ласково и вполголоса пообещал Петя. Мои уроки суфлерского мастерства он усвоил очень хорошо, и слова эти слышал лишь тот, кому они были адресованы, сама я о них лишь догадалась, хоть и была в полушаге.
Со стороны зрелище было трогательным. Один молодой человек под локоточек бережно помогал подниматься по ступенькам трапа другому молодому человеку, который сильно прихрамывал и время от времени произносил свое жалобное:
– Ой!
Вблизи этот закоренелый преступник – никак иначе, так ловко лазать по карманам может только очень опытный вор – оказался совсем молоденьким, может, на год старше нас с Петей. И довольно тщедушным, хоть и был выше весьма рослого Петра Александровича почти на полголовы. Похоже, он предпринял пару попыток освободить свою руку от захвата, а то с чего бы его «Ой!» дважды прозвучало громче и натуральнее остальных всхлипываний. Поднявшись на берег, Петя отконвоировал пойманного с поличным карманника в сторонку.
– Скажите, месье, чем вас так привлек вот этот блокнот? – сурово спросила я, показывая Петину записную книжку.
– Да ничем он меня не привлек! – стал отнекиваться вор. – Я даже не знал, что это блокнот.
– Последнему мы верим, вы-то решили, что это бумажник. Кстати, отдайте украденные бумажники.
– Вы о чем, мадемуазель?!
– Петя!
– Ой! Он у меня в кармане. Отогните правую полу, там специальный карман.
– Петя!
– Ой! Он у меня в кармане. Отогните правую полу, там специальный карман.
– Очень хорошо. А где же второй?
– Нет никакого второго. Один только и успел слямзить.
– Петя!
– Не надо! Он с другой стороны, там тоже карман.
На всякий случай Петя незаметно, будто помогал отряхнуться, потрогал одежду своего пленника со всех возможных сторон.
– Кажется, всего два и успел украсть! – сказал он. – Ну что, сдадим его полиции?
– Не надо меня сдавать полиции. Я больше не буду!
– Ох и сомневаюсь я. Но… Месье, так и быть, ступайте подобру-поздорову, но чтобы никаких краж!
– Да ни в жисть!
Едва Петя отпустил его руку, как он буквально умчался подальше от нас, забыв про болевшую ногу, и юркнул в какой-то вовсе не предназначенный для прохода пассажиров узкий проход между штабелями ящиков. Успев, между прочим, по пути запустить руку в карман упитанного толстяка в сером сюртуке.
– Надо было его полиции сдать! – вздохнул Петя, увидев такое безобразие.
– Надо было, – согласилась я. – Но пришлось бы объясняться с родителями.
– С добычей как поступим?
– Вот это портмоне он украл у того джентльмена в цилиндре. Второго нигде не видно, да я его и не запомнила. Давайте я портмоне отдам хозяину, а вы второй бумажник передайте полицейскому. А то он от безделья скоро челюсти вывихнет.
Действительно, стоящий неподалеку полицейский зевал самым отчаянным образом, и мои опасения могли в любой момент оправдаться.
– Тоже правильно, пусть делом займется, а то воры совершенно безнаказанно воруют, а он стоит и зевает! – засмеялся Петя.
32
– Ну отчего его так неправильно назвали?
– Вы, Петя, о чем?
– О Лазурном Береге.
– И что вас не устраивает? Красивое название и верное.
– Да где же верное? Берег у нас какой? Серый, каменистый, галькой усыпанный. Это море здесь лазурное, а вовсе не берег!
– Море здесь Средиземное, а берег – Лазурный! Оттого что прибрежная вода только здесь имеет такой оттенок!
Так болтать ни о чем и препираться без повода, шутки ради, мы могли бесконечно. Прогулка по Английской набережной[42] весьма к тому располагала. Она хоть и именовалась Английской, но русская речь здесь слышалась много чаще. Ну и французская, само собой, была слышна повсюду, хотя чаще опять же с русским акцентом. Отчего-то наши соотечественники очень часто пытались делать вид, что они местные жители, но удавалось это им из рук вон плохо. Я уж не говорю про произношение. Французский ныне не так моден, как сто лет тому назад, и многие начинали вспоминать этот язык, лишь оказавшись здесь, во Франции.
– Петя, вот кстати, – сказала я, хотя Петя мыслей моих не слышал, и для него это не было «кстати», – пойдите и заговорите вон с тем господином. Уверена, что он как раз самый настоящий француз.
– Ну, Даша!
– Вам нужно подтянуть ваш французский. А как вы это сделаете, если не станете общаться с настоящими французами?
– И о чем же мне с ним беседовать? – уныло спросил Петя, понимая, что я от него не отстану.
– Да хотя бы спросите, как пройти к кафедральному собору.
– Да мы же там были, и я дорогу хорошо запомнил…
– Все равно спросите. После поинтересуйтесь, приезжий он или проживает здесь, и в любом случае похвалите город и Лазурный Берег.
– А если я не припомню нужное слово?
– Выкручивайтесь! Все! Вперед!
Но вперед Петя шагнуть не успел, потому что с господином в канотье[43] и легком костюме приятного, но непривычного бледно-зеленого оттенка начала происходить некая история.
Мы с Петей прогуливались в самой восточной части променада[44] и шли по дорожке, обрамляющей пляж бухты Ангелов. Также вдоль всего пляжа тянулась проезжая дорога, по которой изредка проезжали открытые экипажи и нередко велосипедисты. А по ту сторону проезжей дороги снова располагался тротуар для пешеходов, вот по нему и шагал очень неспешно этот забавный зелененький человечек, весь из себя кругленький – вот толстеньким его не назовешь, именно что кругленький, оттого что весь округлый вплоть до пальцев, – и постукивал по плитам тротуара легкой тростью. Что-то под ногами привлекло его внимание, он нервно огляделся по сторонам и поднял находку. Но не успел ее спрятать – его как раз догнал другой прохожий, более похожий на бродягу, чем на приличного человека. Догнал, досадно развел руками и завел разговор. О чем они беседовали, слышно нам не было, а вот когда к ним присоединился третий, несомненно, весьма приличный мужчина в соответствующей одежде, разговор почти мигом перешел на крик.
– Вы еще извольте доказать, что бумажник ваш! – кричал зелененький в канотье.
– Это зачем же мне доказывать, что мое это мое! – не менее громко вещал вновь прибывший. – Я вот сейчас проверю, все ли цело, а то и в полицию могу вас препроводить!
К ним присоединились несколько зевак, судя по всему, один держал сторону нашедшего, но большинство склонялись к мнению, что сделавший столь удачную находку – жулик, и требовали отправить его в полицию.
– Даша, а я догадываюсь, что тут происходит. Помните, я вам из нашей старой газеты читал, а вы сказали, что и в Москве про то же самое когда-то писали.
Я кивнула. Газеты писали про «изобретение» харьковских аферистов, которые подбрасывали на дорогу «набитые деньгами» кошельки, портфели с ценными бумагами, иногда драгоценности. Счастливый обладатель столь удивительной находки тут же встречался с ее «законным владельцем», разгорался скандал, «счастливца» обвиняли в краже и требовали доставить в полицию. Тот добровольно соглашался на обыск, дабы доказать, что ничего он не присвоил, а что при обыске исчезали его собственные деньги, часы и все, что было в карманах, замечал чаще всего, когда выяснялось, что ему нечем расплатиться с извозчиком. С такими «номерами» харьковчане выступали не только в Харькове, но гастролировали и по Москве, и по Петербургу, и по другим городам. Ну и другие жулики из других городов мигом переняли этот фокус. А судя по тому ужасному французскому, что звучал сейчас по большей части, то эти наши милые сограждане и сюда добрались.
Похоже, кругленькому месье в канотье срочно требовалась помощь. Мы с Петей подошли поближе, но тут, как мне показалось, число свидетелей происшествия внезапно резко увеличилось. Кто-то крикнул: «Шухер!» – и «владелец портмоне купеческого вида» вместе со всеми доброхотами прыснули в разные стороны. Но без особого успеха, те мужчины, что подошли последними, довольно ловко стали их хватать и надевать на них наручники. Да и сам «счастливец» в канотье и в зеленом костюме не остался в стороне и обеими руками вцепился в одного из тех, кто вызвался его обыскать. Увы, но как раз этот жулик оказался очень крепким и неробкого десятка. Не сумев с ходу освободиться из объятий кругленького в канотье – впрочем, канотье к этому моменту отлетело уже далеко в сторону, и его едва не переехал кабриолет, – вырвал у того из рук тросточку, изловчившись, стукнул ею по голове ее же хозяина и попытался скрыться. То место, где стояли мы с Петей, отчего-то показалось ему самым подходящим направлением для бегства. Но вот незадача, он споткнулся на ровном месте, и Пете пришлось помогать ему встать на ноги. Помог он очень хорошо, встав на ноги, жулик и пошевелиться не мог. Тут подоспели полицейские в штатском и повязали жулика.
Появился из-за угла и полицейский фургон, куда быстро всех схваченных и упрятали от глаз развлекающейся красотами водной лазури публики.
Я подняла канотье и подала его хозяину. Тот улыбнулся сквозь гримасу боли, видимо, стукнули его очень сильно, и сказал:
– Большое спасибо, мадемуазель. Если бы не вы… Знаете, было бы невыносимо стыдно, если бы сбежал именно этот преступник.
– Ему не повезло, он споткнулся, – ответила я на улыбку обладателя зелененького костюма.
– Да, так оно и есть. Ему не повезло, что на его пути оказались вы.
– Да при чем же здесь я?
– Хорошо. Настоящий француз никогда не станет спорить с дамой. Вы здесь ни при чем, и я вам весьма и весьма благодарен. Вот, вызвался участвовать в поимке аферистов самолично и едва не опростоволосился, чуть не упустил одного из преступников. Мерси! Не дали комиссару Ниццы покрыть свою голову позором.
– Позора нет, зато у вас шишка на голове, – сочувственно произнесла я.
– Пустяки. Главное, операция удалась. Пусть небезупречно, но с вашей… но при вашем присутствии мы ее завершили. А то совсем нас жалобами одолели!
– А у нас потерпевшие в подобных случаях предпочитают не обращаться в полицию, – сказал Петя.
– У нас, знаете ли, тоже. Но и у вас в России, и у нас во Франции находятся благоразумные люди, понимающие, что хотя их имущественные потери уже не будут возмещены, что, возможно, это не слишком лестно отразится на их репутации, но все равно способные подумать и о других. Вас не слишком покоробило, что большинство задержанных – ваши соотечественники? Ну и замечательно. У нас, знаете ли, и своих жуликов достает… Ох, простите, я же не представился: Людовик Лагранж, полицейский комиссар Ниццы. Говоря по-русски, полицмейстер этого городишки.