Инна вдруг захлопала в ладоши:
– Надо! Надо! Олежка, ты что-то вспомнил?
– Знаешь, что мы с Жекой искали в безымянном кургане? Склеп царевны Томирис.
– Откуда там склеп? – возразил тот, обращаясь почему-то к Инне. – В том холме – заброшенная каменоломня… Я ему говорил! А он свое твердит: дескать, его дед находил поблизости обтесанные камни. Значит, внутри – захоронение. Если бы холм был курганом, насыпанным древними скифами, об этом было бы известно. Добывая камень, люди давно наткнулись бы на склеп!
– Не обязательно. Хотя… Может, они не только обнаружили могильник, но и разграбили его. Или подобрали то, что осталось от более ранних грабителей. Это как с пирамидами.
Крамаренко пожал плечами:
– Допустим, ты прав. Но мы ничего не нашли! Ни керамического осколка, ни бусины, ни деревяшки. Только землю и камни.
– Что за царевна Томирис? – заинтересовалась Инна.
– Была такая дочь у царя скифов. Она полюбила греческого воина, который попал в плен к кочевникам. Не желая выходить замуж за варвара, Томирис решила бежать вместе с пленником. Безлунной ночью она похитила у отца лучших коней, и беглецы ускакали в степь. На рассвете их хватились: царь приказал догнать и вернуть девушку, а пленника казнить. Напрасно жена-гречанка умоляла грозного варвара пощадить дочь и ее возлюбленного – царь кипел от гнева и не хотел ничего слышать. Скифы пустились в погоню. Они, в отличие от беглецов, отлично ориентировались в степи. Заметив настигающих их лучников, Томирис вскрикнула, ударила пятками коня, тот понесся, как ветер… И тут в него угодила скифская стрела. Конь рухнул на всем скаку, подмяв под себя наездницу. Царевна умерла мгновенно: у нее была переломана шея…
Олег замолчал. Инна не сводила с него глаз.
– А что случилось с греческим воином?
– Неизвестно. Легенда повествует только о безутешном горе царя и пышном погребении, которое он устроил любимой дочери. Ее нарядили в лучшую одежду и золотые украшения, рядом положили чудесные вещи, которыми она сможет пользоваться в загробном мире, ее зеркальце и драгоценные кубки. Отовсюду, из самых дальних земель потянулись траурные скифские повозки – они везли землю, чтобы насыпать над последним пристанищем Томирис погребальный курган. С тех пор немало воды утекло, и величественный курган, под которым спит царевна, превратился в пологий холм…
– Откуда твой дедушка узнал эти подробности?
– Он был учителем истории и любил крымскую землю, которая хранит множество тайн.
Где-то в глубине дома раздался хлопок, потянуло холодным воздухом, две свечи из трех погасли. Жека вскочил, насторожился.
– Ветер! – сказала Инна. – Наверное, дверь открылась. Пойду, проверю.
– А что, дверь оставалась незапертой все это время? – запаниковал гость.
– Кажется, я закрывала…
Девушка вышла. Олег полез в шкафчик за спичками – не нашел. Было слышно, как бьет в стекла снег и шумно дышит Жека. Свеча почти догорела, грозя вот-вот погаснуть. В коридоре раздались тихие шаги и звон…
– Радио замолчало! – вдруг осознал гость.
– Должно быть, Инна выключила.
– Черт…
Крамаренко незаметно перекрестился и еще на всякий случай сплюнул три раза.
– Там кто-то ходит, – прислушиваясь к подозрительным звукам, сказал Олег.
– Д-деваха, кто же еще?
У Жеки уже зуб на зуб не попадал.
– Похоже, что-то уронила…
– П-позови ее!
– Зачем? Сама придет… – Олегу внешне удавалось сохранять спокойствие, хотя его всего трясло. Он перешел на шепот: – Пока ее нет, я тебе главное расскажу. Мой дед всю жизнь искал могильник скифской царевны. Не из-за золота… По преданию, Томирис носила на руке браслет, подаренный матерью. С ним ее и похоронили. То было не простое украшение, а ритуальный предмет из храма Гекаты – браслет «Млечный Путь». Трехглавая богиня, помимо всего прочего, покровительствовала влюбленным и помогала им воссоединиться в вечности.
– К-как это?
– Не знаю. Курган стал предметом упорных поисков. Он, вероятно, не раз подвергся ограблению, но «Млечный Путь» как в воду канул. Зато смельчаки, рискнувшие добраться до склепа, плохо кончили: кто умом тронулся, кто спился, кто руки на себя наложил.
Крамаренко побледнел и затрясся:
– Ах ты, жулик! С-скрыл все от меня! Говорил, п-проверим, может, чаша серебряная попадется или з-золотая бляшка. Дескать, дед упоминал этот холм как возможный м-могильник!
– Если бы ты знал правду, то не пошел бы со мной?
Жека отвел плутоватые глаза. Зачем отрицать? Конечно, пошел бы. Азарт бы взыграл, кладоискательский зуд. Нипочем не утерпишь!
Олег придвинулся к нему поближе, обнял за шею и прошептал в самое ухо:
– Я еще кое-что вспомнил! Царевна Томирис – моя невеста.
Приятель отшатнулся, но Бердянин крепко держал его за шею. Тот дернулся и ощутил холодное прикосновение бритвы, которая оказалась между пальцев Олега.
– Артерия… – усмехнулся он. – Одно движение, и ты мертв. Где браслет, парень?
– Т-ты… больной! – пискнул Жека. – У тебя к-крыша поехала! Отпусти… я же т-тебя из-под завала вытащил, за м-мужиками в село б-бегал! Если бы не я…
Откуда-то потянуло холодом, скрипнула дверь, и сквозняк погасил последнюю свечу. В кромешной тьме кто-то скользнул в комнату, провел по лицу обомлевшего Жеки чем-то легким и бесплотным. Он задохнулся от страха.
– Где мой браслет? – будто издалека произнес женский голос.
– Вы м-меня на понт б-берете… – сдавленно простонал гость. – Инна! Это же т-ты! Вы… п-психи! Оба!
– Убей его! – прошептал женский голос. – Он вор!
Жека истерически икнул. Сцена напоминала Олегу эпизод из «Кавказской пленницы», где укутанная в белое покрывало девушка насмерть испугала своим появлением незадачливого жениха. Он с трудом сдержал смех.
– Когда ты разгреб землю, то увидел зажатый в моей руке браслет…
– Я… я п-подумал… ты выглядел, как м-мертвый… не д-дышал… – взвыл приятель. – Я д-думал, ты умер… и взял б-браслет… Ты не д-дышал… не д-дышал…
– Убей его! – повторил голос.
И Олег, к своему ужасу, ощутил непреодолимое желание полоснуть бритвой по шее товарища детских игр. Что это с ним?
Животное чувство самосохранения подсказало Жеке: лучше подчиниться.
– Эй… эй… не н-надо… не д-делай этого… – забормотал он, покрываясь холодным потом. – Я… отдам… отдам! Б-браслет в целости и с-сохранности. Я хотел… в-вернуть его тебе… к-когда ты выздоровеешь… Он… в-всегда со мной. Я п-принес его… ч-чтобы отдать!
Капелька крови выступила из пореза на шее и потекла за воротник.
– П-погоди… Я п-принес его!
* * *Крамаренко купил к зиме сапоги с меховыми отворотами: он предпочитал обувь, куда можно заправлять камуфляжные брюки – армейский стиль. Браслет оказался там, внутри отворота, бережно завернутый в полотно и пришитый к меховой подкладке грубыми черными нитками.
Инна и Олег сидели на корточках, рассматривая золотое украшение. На полу стояла керосиновая лампа. Из-за двери комнаты, где закрыли Жеку, связав ему руки и ноги скотчем, раздавались приглушенные вопли.
– П-психи! – бесновался тот. – Шизики! Вас л-лечить надо!
– Вот эти жемчужины и камешки символизируют звезды Млечного Пути… – говорила Инна. – Золотые фигурки мужчины и женщины – аллегория жизни и смерти. Своими объятиями они замыкают круг вечности…
– Откуда ты знаешь?
Она улыбнулась.
– Знаю… А ты, выходит, ничего не забывал?
– У меня был провал в памяти, но постепенно все прояснилось. Особенно после того, как ты рассказала про мой бред.
– Ты повторял: «Отдай браслет… отдай браслет…»
– Теперь мне кажется, что я даже без сознания все видел и слышал. Нас ведь не сразу засыпало. Сначала сверху сползла часть свода… Мой фонарь еще работал, и в его свете что-то блеснуло. Я протянул руку… и тут обрушился целый размокший пласт с камнями. Наверное, я рефлекторно сжал пальцы. Жека потом с трудом их разжал, чтобы взять браслет.
– Думаешь, она, Томирис, все еще лежит там в своих золотых одеждах?
Олег помолчал, вздохнул.
– Курган, скорее всего, давно разграблен. А браслет уцелел… Может, его грабители обронили. Может, кого-то завалило, так же, как меня, только он выбраться не смог. Так и лежал вместе с браслетом, пока не истлел. Вариантов много. Мне повезло! Если бы не дождь, земля бы не обвалилась, и я бы ничего не нашел…
За стенами домика дул норд-вест, швырял снег в окна. Шум моря, казалось, слышался во всех уголках города. Стонали деревья, звенели жестяные трубы.
– Почему ты так долго не признавался, что все помнишь? – спросила Инна.
– Зачем? Как бы я тогда вернул браслет? Жека должен был оставаться в уверенности, что мне память напрочь отшибло. Иначе он бы скрылся и замел следы! А так я его постепенно подготавливал, сообщения странные посылал по электронной почте. На воре шапка горит! Он с детства не отличался храбростью – зато хитрости хоть отбавляй. Поэтому он и браслет не продал.
– Боялся продешевить?
– И продешевить, и жизни лишиться. Жека ведь кладоискательством не первый год занимается, разбирается, что почем. Браслету цены нет! Он это с первого взгляда понял.
– Как бы там ни было, он тебя спас.
– Да, правда…
Олег поднял глаза на Инну. В бледно-желтом свете лампы она вдруг показалась ему совсем другой – не такой, как раньше. Оказывается, у нее тонкие черты лица, красивые губы, чуть раскосые глаза.
– Выпустите м-меня! – орал за стенкой Жека. – Вы оба с-сбрендили! П-придурки! Я же в-все отдал! – Его голос стал жалобным. – С-старик! Ты обещал!
Олег взял девушку за руку – нежную и теплую, с изящной кистью и длинными пальцами.
– Почему ты согласилась мне помогать? – прошептал он.
– Хотелось встретить Новый год в необычной обстановке – с тобой, в доме твоего дедушки. Я думала, ты решил разыграть своего товарища. Ты же говорил, у вас так принято.
– Я лгал…
– Можно мне примерить браслет? – робко попросила Инна.
Ему стало страшно. Что будет, если она наденет украшение, которое ей не принадлежит? Царевне Томирис это не понравится.
– Новый год! – спохватился Олег. – Мы пропустили бой курантов и не открыли шампанское.
– Еще не поздно. У нас на кухне стоит бутылка в ведре со снегом. Холодильник не работает, вот я и…
– Неси ее сюда! – обрадовался он.
* * *В поезде они уснули под монотонный стук колес. Снег продолжал идти. За окнами тянулись унылые серые поселки, белые равнины, голые деревья.
Браслет лежал в сумочке Инны, которую она крепко прижимала к себе. Ей снилась бескрайняя степь и поросший травой курган, где под толщей земли лежит царевна, одетая в золото, как живая… Еще миг, и начнет вздыматься ее грудь, дрогнут мягкие ресницы, улыбка тронет красивые маленькие губы…
Олегу снилась бешеная скачка, погоня, дробный топот копыт и свист скифских стрел. Сбитый стрелой, он падает на пожухлую траву… Последнее, на чем останавливается его угасающий взор, – золотой браслет на руке Томирис… сверкающие разноцветные камешки и две сплетенные в объятиях золотые фигурки мужчины и женщины.
А вверху, невидимая, струится среди звезд светло-голубая лента Млечного Пути…
Вино из мандрагоры
Он шел за этой женщиной от самого метро. Чем она ему приглянулась, бросилась в глаза? Он мог бы сослаться на профессиональное чутье… но не в данном случае. А впрочем, почему нет? В ее одежде, прическе, духах с легким привкусом свежей зелени и амбры чувствовались стиль и неповторимый шарм. Несмотря на свой род занятий, он понимал в этом толк.
Весенняя Москва ослепила его, опьянила, пробудила в сердце томительную и восторженную грусть, тоску по несбыточному – по какой-то необыкновенной любви, всепоглощающей страсти, освященной вечностью… Устремление в горние выси сменялось приступами тяжелейшей депрессии, которую хотелось залить водкой, погрузиться в наркотический кайф. И все возвращалось на круги своя – отчаянная решимость, хладнокровная злость, охота за дорогими удовольствиями.
Между тем городская весна с ее мокрыми, блестящими на солнце тротуарами, прозрачными сосульками, свисающими с крыш и козырьков, звоном капели и лужами талой воды, радостно-возбужденной сутолокой, запахом крымских фиалок, пучками пушистой вербы, которые суют прохожим продавщицы в цветастых платках, первозданной голубизной небес и плывущими по реке льдинами, – брала свое. Она оживляла природу и тревожила людей. Она добиралась до глубины души, до священных, дремлющих до поры инстинктов…
Пару часов назад он стоял на мосту, любуясь ребристыми золочеными маковками и белоснежными стенами храма Христа Спасителя на фоне ясного неба. Потом решился и вошел внутрь. Высота и светящаяся громада главного купола поразили его. До того маленьким и ничтожным он ощутил себя перед скорбными ликами святых, до того виноватым, что сердце болезненно сжалось, захотелось пасть ниц и каяться, каяться, давать обеты и просить у Всевышнего милости для себя, для всех.
Выйдя из храма, он щедро подал нищим и зашагал прочь. Перед тем как спуститься в подземку – будто в преисподнюю! – он зачем-то оглянулся на купола, на венчающие их золотые кресты. Будто просил благословения! Но разве таким, как он, дается благодать?
В вагоне метро он стоял, наблюдая, как за окнами сменяются свет и тьма, как поезд ныряет в черную пасть туннеля, как затхло и тяжко дышит подземелье, с сожалением выпуская наружу электричку, наполненную людьми. На одной из станций автоматические двери открылись, и вошла она… женщина, источающая аромат луговых трав и амбры.
Она привела его на вокзал, к кассам поездов дальнего следования. Он встал в очередь, пропустив вперед двух человек, – чтобы не привлечь ее внимания. Меховое розовое болеро ласково облегало ее округлые плечи, ноги скрывала длинная юбка, но он готов был поклясться, что они великолепны, как у богини любви. Даже ее затылок с аккуратно подобранными волосами был эротичен и дразнил его. В воздухе за ее спиной парила стайка Амуров… или ему показалось?
Она заговорила, и он напрягся, весь превратившись в слух. Она берет билет до Пензы? Черт, уезжать из столицы не входило в его планы. Но разве теперь это имеет значение?
Подошла его очередь, наклонившись к окошку, он положил поверх рублевых купюр сто долларов и умоляюще произнес:
– Моя невеста только что взяла билет до Пензы! Мы поссорились, а я жить без нее не могу. В ваших руках моя судьба!
Кассирша покосилась на деньги и подняла глаза на просителя. Красивый, хорошо одетый мужчина. Чего он хочет?
– Дайте мне билет на тот же поезд, в тот же вагон, если есть.
Кассирша защелкала по клавиатуре компьютера, уставилась, ожидая результата, на монитор.
– Я везучий! – усмехнулся мужчина.
– Дать то же купе? – уточнила она.
– Сколько там осталось свободных мест? – замирая от предвкушения невероятной удачи, спросил он.
– Три.
Он торопливо полез в карман за деньгами, на радостях добавив еще полсотни «зеленых» сговорчивой кассирше.
– Беру все! Когда отправляется поезд?
– Через полтора часа.
Заполучив вожделенные билеты, он поискал глазами женщину в розовом болеро, но та как в воду канула – ее не оказалось ни в вокзальном кафе, ни у многочисленных прилавков с разными мелочами, ни в залах ожидания…
* * *Он боялся только одного – что она опоздает на поезд или передумает ехать. Всякое бывает! И тогда… Нет! Раз улыбнувшись, фортуна уже не может обмануть. Он был азартным игроком, фаталистом и знал, что сегодняшняя встреча не случайна.
Вряд ли он хотя бы раз за всю свою беспутную сумасшедшую жизнь волновался больше, чем сейчас, открывая дверь заветного купе – скулы свело, в горле пересохло, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Он сразу узнал ее запах – травяной горечи и амбры с примесью еще какого-то аромата. Ладана? Свечного воска? Она едва подняла голову и сразу отвернулась к окну: то ли о чем-то думала, то ли с чем-то мысленно прощалась. А может быть, с кем-то?
Никто не пришел ее провожать, во всяком случае, на перроне перед окном было пусто. Рядом пожилая пара махала кому-то – явно не ей. Седая женщина вытирала слезы, а мужчина что-то беззвучно бормотал, давая напутствие невидимым отъезжающим. Мимо вагона сновали носильщики и продавцы мороженого, чипсов, пива. Набежала тучка, начал накрапывать дождь.
Поезд тронулся. Она тяжело, глубоко вздохнула, не отрывая взгляда от окна, и от этого вздоха по его телу пронеслась волна дрожи и желания. Так прошли два или три часа – в молчании, в борьбе с собой. Попутчица погрузилась в свои переживания – о ком? о чем она размышляла? – и словно не замечала попутчика.
– Давайте знакомиться? – наконец хрипло предложил мужчина.
Он видел только линию ее щеки и нежную мочку уха, в которой поблескивала серьга с синим камнем. Кстати, отнюдь не дешевая. Когда молодая женщина повернулась, он убедился, что не ошибся: камни в серьгах – сапфиры, и такие же сапфиры в изящном перстне и кулоне, который проглядывал сквозь прозрачный верх блузки. Надеть драгоценности в поезд – безумие! Но ее, казалось, ничуть не беспокоила подобная безделица.
Она ленивым, восхитительным и неуловимо-непристойным жестом блудницы повела плечами, распрямилась и удостоила наконец вниманием соседа по купе.
– Называйте меня, как вам будет угодно!
– То есть самому придумать имя?
– Ну да.
Он на миг растерялся, но вышел из положения, приняв ее условия игры.
– Тогда вы будете Незнакомкой, а я – Незнакомцем. Согласны?
Она кивнула, и ее губы тронула обольстительнейшая из всех улыбок, которые ему доводилось видеть. Ее глаза соперничали с сапфирами своей синевой.
– На самом деле так и есть! Люди только притворяются открытыми, – произнесла она низким грудным голосом. – Все, что они хотят, – остаться неузнанными.