В дверь деликатно постучали. Вошел Йен, еще с влажной после душа головой. Макс критически оглядел его: типичный следователь в приличном строгом костюме.
— Йен, возьми на кухне бокал.
— Зачем? — удивился тот. — Я и так вас задержал.
— Затем, что тебе надо просохнуть, — сказал Макс. — На улице не май месяц, и ветра здесь такие, что мама не горюй. Это Эверест, а не Танира.
— Кстати, по местному календарю как раз конец весны, — меланхолично уточнила я.
— В любом случае нам лететь триста километров, — продолжал Макс, — и от десяти минут, даже получаса уже ничего не изменится. Нина сама, во-первых, опоздает, а во-вторых, придет пьяная. Она мне звонила уже поддатая. Мы появимся как раз вовремя, чтобы она захотела общения.
— О, — только и сказал Йен и сходил за бокалом. — Главное — нам самим не опьянеть.
— Ни в коем случае, — сказал Макс. — Как можно! Это попросту неприлично. Я, например, ни разу в жизни не был пьяным — верно, Дел?
Господи, каков нахал. Но в кораблях он понимает, этого не отнять. Надо будет сказать Августу, когда найдем «Дельфины», что Макс заслужил, как минимум, код владельца. Как максимум — с благодарностью.
Большего не заслужил, к сожалению.
* * *Через пятнадцать минут Макс решил, что мы в кондиции. Из номера заказал еще бутылку виски в такси — чтобы не скучно было лететь. Мы спустились вниз, пересекли крытую зону для наземного такси и личных автомобилей и вышли на площадку для воздушных аппаратов. В дальнем углу под прозрачными навесами спали три разномастных вертолетика. Нас ждала четырехмоторная амфибия — похоже, ничего дороже попросту не нашлось.
Салон оказался комфортным, на шесть-восемь пассажиров, со стюардом. Мы погрузились, самолетик коротко разбежался и вспорхнул. Под крылом проплыла береговая линия, заплескалось холодное мертвое море. Стюард сервировал столик, рассудив, что если клиенты заказали виски в полет, то их намерения прозрачны.
Мне пить не хотелось. Я пригубила из вежливости и отвернулась, глядя в иллюминатор. Мужчины поняли меня правильно: оставили в покое. Такси шло на высоте самое большее шестьсот футов, и мне казалось, я даже вижу гребни волн, украшенные барашками. Похоже, погода портится.
Какое обычное с виду море… Похоже на земное, на какое-нибудь Охотское. Только Охотское, даром что холодное, кишит жизнью. Здесь вроде тоже были какие-то рыбки-водоросли, но с каждым годом они деградировали и количественно, и качественно.
Эверест — одна из самых интересных планет. Как любая кислородная планета, он проходил оценку, но занял едва ли не последнюю строчку, уступив даже малоудобным Люктону и Большому Йорку. Сутки на Эвересте длятся двадцать пять с половиной часов, и это, пожалуй, единственное его достоинство.
Год на Эвересте длится одиннадцать с половиной федеральных. Резкая смена сезонов, зима по четыре года и холодное, мокрое лето. Громадные ледяные купола и вечная мерзлота. На экваторе среднегодовая температура — плюс четыре по Цельсию. Однако практически вся экваториальная зона занята океаном. И для жизни на планете годятся лишь несколько крупных островов.
Его открыла частная экспедиция больше трехсот лет назад. Люди потратили на исследования несколько лет, упустив перспективные Таниру и Кангу, а в результате остались ни с чем: овчинка выделки не стоила.
Сначала основным населением Эвереста были сотрудники научных станций, азартно изучавшие процесс естественного оледенения планет. Вскоре вокруг станций наросли институты. Еще сто лет назад считалось, что будущее Эвереста предопределено: планета-лаборатория, планета-университет, планета-кампус. Потом с нее придется убираться, потому что оледенение продолжается и скорость продвижения границы снегов с каждым годом все больше. Когда льды с севера и юга сомкнутся, планета перейдет в статус ресурсной и станет хранилищем пресной воды. Но вскоре выяснилось, что и этого ей не дано: вода по качеству уступала даже той, какая льется из стоков машин на водородных двигателях. Пить ее нельзя, очистка слишком дорогая, а рядом — две крупные теплые планеты, прекрасно обеспеченные всеми биологическими ресурсами. Фактически льды Эвереста годились только для первичного терраформирования. Когда для жизни готовили Венеру, никто не обращал внимания на качество завозимого льда. Главное, чтоб это был водяной лед, а не метановый или какой он там еще бывает. Строго говоря, если вспомнить исходный состав тамошней атмосферы, удивляться нечему: Венеру химией не испортишь. Но — это планета в составе Солнечной системы. В двух шагах от родины. Ни с одной планетой дальше десяти парсек от Земли нянчиться не станут. Потому что незачем. В Галактике в целом процент кислородных планет очень низок, особенно в «нашем» рукаве, однако же их куда больше, чем человечеству нужно прямо сейчас и понадобится в ближайшую тысячу лет.
Поэтому Эверест просто бросили. Постепенно свернули полярные станции — их ведь надо как-то обогревать, на полюсах температура под минус сто — вовсе не рекорд. Поначалу, когда был газ, они работали, но затем доступные в теплой зоне шельфовые месторождения истощились, и даже университеты стали искать новое место.
Но двадцать лет назад все снова изменилось. Появились дешевые технологии бурения льда, и наконец нашли способ разведывать недра под слоем мерзлоты в десять и даже тринадцать километров (кто бы знал, что этот секретный способ называется «баба Лиза»). На Эвересте стала бурно разворачиваться промышленность. Комплексы строили прямо в ледяной толще. Некоторые доходили до поверхности, и тогда по штату ползли странные слухи: что обнаружены явственные следы высокоразвитой цивилизации, чуть ли не вполне технологического уровня — паровые машины там, радио… Ни четкого подтверждения, ни опровержения в прессе не было. Но что на планете когда-то была жизнь — несомненно. Потому что здесь было вдосталь органических полезных ископаемых.
Последние годы стал разворачиваться и туризм. Края ледников оказались перспективными для зимних развлечений, океаны годились для яхтинга и рыбалки. Птиц почти не осталось, вымерли еще до появления тут людей.
Наверное, исследователям очень интересно следить за процессом. Они лучше понимают механизмы ледниковых периодов на Земле. И туристам нравится. Многие часами бродят по островным берегам в надежде найти какой-нибудь артефакт. Но мне, например, очень грустно. Эверест — планета-могильник, и этим все сказано. Я не смогла бы здесь ни учиться, ни отдыхать. И мне кажется, не случайно среди выпускников Эвереста много сумасшедших, но мало тех, кто сделал большую и плодотворную карьеру.
Подходящая планета, чтобы породить грандиознейшую преступную идею.
…Самолет лег на крыло, и я увидела бухту, окруженную зелеными холмами. Растительность здесь была завозная и недолговечная ввиду угрозы скорой гибели, но смотрелась весьма празднично. Я поняла, почему Макс заказал именно амфибию: холмы вздымались едва не от самой воды, устроить взлетно-посадочную полосу негде. Видимо, это норма для Эвереста, где каждый метр суши драгоценен.
Такси коснулось воды, мягко побежало к пристани. Мои мальчики за время полета нашли общий язык, чему весьма способствовали полбутылки виски. Макс явно приложил усилия, чтобы влюбить Йена в себя, но к чести последнего должна сказать: не поддался. Он не понял, зачем Макс обрушил на него свою харизму, — вроде не женщина, не перспективный инвестор, не высокий чин из налогового департамента. Обычный полицейский, даже не экологический, а криминальный. А может, Йен просто жил в ожидании встречи с любимой певицей, и Макс, каким бы сладкоречивым ни был, на фоне Нины Осси не котировался.
На пристани нас ожидал кабриолет — чтобы любоваться видами по дороге, не иначе. Я поежилась — на этом острове было существенно холоднее, чем на нашем, — и села в машину, предвкушая, как меня сейчас продует. Но в кабриолете оказалась тепловая завеса, и через пять минут, которые я провела, действительно с интересом глядя по сторонам, нас высадили у входа в пафосный ресторан. Миновав рамки, Макс кивнул метрдотелю, тот поклонился и указал жестом направление.
Увидев Нину Осси, я в очередной раз убедилась, что Макс не знает женщин. Во-первых, она была в драных джинсах и лиловой майке на голое тело, рядом лежала теплая куртка лимонного цвета. Во-вторых, она явно пришла вовремя и уже озверела от скуки. А в-третьих, перед ней стоял бокал с пивом, но назвать ее пьяной или хотя бы заметно поддатой у меня язык бы не повернулся.
— Привет, — хмуро сказала Нина, не удостоив нас и взглядом. — Макс, а я всегда считала, что аристократам свойственна точность. Вот какого хера я, вместо того чтобы поваляться в ванне лишние полчаса, приперлась сюда точно к сроку?! И, блин, вы вырядились… Это уже демократично, да?
— А что, демократичность зависит от одежды? — парировала я, усаживаясь напротив.
— Но ты ж не будешь, например, пиво? — скривилась Нина. — Ты небось только винцо за лимон пригубляешь.
Я бесцеремонно взяла ее бокал, понюхала, вздернула бровь и отодвинула.
— Лучшее пиво варят в Мадриде, — авторитетно сказала я. — Но где его там варят, знают только джедаи. Они пьют его теплым. Гадость, как по мне, но все остальное еще хуже. Ты его много уговорила?
— Не-а. Второй. Не лезет.
— Отлично. — Я обернулась, поманила официанта. — Что есть из виски?
— Я бы посоветовал «Бен-Невис», двадцать один год. Вискикурня на Кангу, основана этническим шотландцем, рецептура выдержана полностью, напиток выдерживается в бочках из-под хереса, ячмень выращивается в условиях, близких к шотландским…
— Неплохая вещь, — перебил его Макс, — я пробовал. На мой вкус, слишком мягкий. Хотя сегодня такая погода, что… Нам, пожалуй, тоже.
Официант оставил нам меню на пластиковых картах и удалился. Нина недоверчиво глядела то на меня, то на Йена.
— Твой поклонник, — небрежно сказала я. — Йен Йоханссон, следователь. Умница, талант, прекрасно воспитан.
Йен порозовел от смущения. Нина окинула его взором, но ничего не сказала. На столе появились две бутылки, бокалы, разноцветный лед в вазочках, пошлые свечи, пепельница и грубо поломанный — ради вящей натуральности? — шоколад. Дождавшись, пока официант разольет по глотку, я понюхала. Ну, если мой нос не врет, пить это можно. Хотя пробовала я и получше.
Выпили. Йен налил по-человечески, по полстакана. Я досыпала себе лед, потом достала из сумочки два блистера, из каждого выломала по две таблетки. Пару оставила себе, пару положила перед Ниной.
— Это что? — насторожилась она. — Слушай, не знаю, за кого ты меня приняла, но я с этим делом завязала.
— Розовая снимает алкогольное опьянение, — объяснила я. — Белая — детоксикант. Рекомендуется перед приемом выпить сто — сто пятьдесят миллилитров крепкого алкоголя. После этого можно легко залить в горловину еще пол-литра — не окосеешь. Утром никаких постэффектов.
— Ух ты, — Нина оживилась, — я о таком не слышала.
— Еще б ты слышала. Спецсредства из аптечки разведчика-нелегала, — фыркнула я.
— А у тебя откуда?
— А, — небрежно отмахнулась я, — старые запасы. Еще с армейских времен. У них срок годности десять лет.
И с тоской подумала, что этот блистер детоксиканта — последний, остатки таблеток из баночки я доела на Сонно, а привезет ли Август новую партию с Земли, еще вопрос.
— Гм. Я правильно поняла, что ты служила в нелегальной разведке?
— У нас говорят «специальная разведка», — поправила я. — Служила. Имела бы капитанский чин, да с командующим повздорила.
— Все мужики козлы, — сделала Нина вывод. — Ладно, давай выпьем. Сколько, говоришь, надо? Сто пятьдесят? Это мы мигом.
Через десять минут наша знаменитая певица развеселилась и расшумелась. Я напомнила ей про таблетки, заодно и сама приняла. Нина закинула их в рот и залила хорошим глотком виски.
— А я что-то решила, ты жена Макса, — сказала она уже тем доверительным тоном, какой бывает только у демонстративно нахальных поддатых женщин. — Еще, блин, подумала: неловко-то как получилось. Ну, в порту. Не, я не такая развязная на самом деле, просто знаю себе цену, ну а остальное — работа требует… Если б я видела, что Макс с женщиной, фиг бы я подошла. А мне померещилось, что он один. А сейчас гляжу на вас… Да фиг бы жена стала меня терпеть. Сестра?
— Нет. Именно что жена. Только — бывшая. Поженились, мне даже девятнадцати не было. Года не прожили, развелись. Остались друзьями.
— Это ты считаешь дружбой? — возмутился Макс, но мы обе от него отмахнулись.
— А-а, понятно, — сказала Нина. — Я тоже сходила замуж. Мне для карьеры надо. Понимаешь, типа звездочку на борту нарисовать, если по-вашему, по-военному. Хотя ты меня не слушай. Все не так было. Выпьем? А то жрать чего-то хочется, а кормить нас не спешат.
Я деликатно профилонила, Нина не заметила.
— Фу, — выдохнула она, — отпускает. А у меня все просто было. Два года назад я, такая вся популярная, наверх не поднимаюсь, а взлетаю, море идей… я ж не только пою, я музыку всю сама пишу, ну и слова… если честно, слова хреновые, но других у меня нет, я с поэтами двух минут рядом провести не могу, мне их убить хочется. У меня студия на Большом Йорке, место гнилое, но писаться там лучше всего — нет стимула затягивать работу. Ты ж понимаешь, я выкладываюсь так, что иногда тошнит от мысли поработать. Вот я себе и устраиваю всякие антистимулы. Типа чем быстрей отпашу, тем быстрей уеду отсюда. И вот, тему закрыла, пошла к друзьям на вечеринку, и знакомят они меня с Раджем… Не, не вспоминай, это его настоящее имя, для сцены-то у него псевдоним. И по фигу, кто он, я не про него хочу рассказать. А у меня, понимаешь, все один к одному. Закончила запись, гастроли через два месяца только, и к тому же рассталась с Максом…
Я покосилась на него из-под ресниц. Два года назад он расстался с Ниной. А я два года работаю у Августа. До этого я служила в полиции и отбивалась от назойливых ухаживаний Макса. Значит, он изводил меня, а сам встречался с Ниной. Красавец.
Макс все понял, но сделал вид, что так и было задумано.
— …Макс хорош, но это не то, что я хотела, — рассуждала Нина, не заметив наших переглядок. — Секс есть, любви нет. Секса много, сколько хочешь, все на высшем уровне, но без души. Я с ним куда-то иду — и такое ощущение, что мы каждый сам по себе, просто случайно встретились по дороге. А потом точно так же случайно приходим в постель. Типа я поспать собралась, под одеяло залезла — а там Макс. Ну и переспали, хрен ли… Потом он мне внезапно сказал, что у него дела на Земле, завтра улетает, короче, прощай. Ну прощай. А что я еще могла сказать?! — Она поморщилась. — Мне потом намекнули, что он все это время на два фронта играл, была у него зазноба чуть ли не в полиции… Не понимаю я этой мужской страсти к бабам в форме.
— Это смотря какие под формой формы, — не замедлил подсказать Макс.
Мы обе посмотрели на него весьма неодобрительно.
— Короче говоря, подвернулся мне Радж. Такой же, как я, говорим на одном языке, живем одними идеалами. И прямо фонтанирует любовью. А ты знаешь, у каждой бабы, наверное, какой бы она ни была стервой, есть затаенная мечта — подвенечное платье, белейшее, фата, гости, букет, который она бросает подружкам… медовый месяц. В общем, мы обвенчались. И — все. Секс очень быстро сошел на нет, зато все разговоры сплошь о любви. А мне на гастроли ехать. Раджу со мной таскаться здоровье не позволяет. И планы. У него запись. Тонкая психика. Он весь такой чувствительный. Не может без меня ни дня. Ну и после первых трех концертов я свернула тур. Неустойку пришлось платить чудовищную. Ладно, думаю, я тогда снова в студию. Вот на этом разговоры о любви кончились, а началась какая-то психопатия. Я не могла ни на минуту его оставить. Без меня он ничего не делал, вот если я приду и заставлю… Ага — именно заставлю. Он скандалил, потому что не хотел вставать утром, скандалил, потому что я пригласила домой своих друзей, высмеивал всех, с кем я общалась, придирался ко всему, что я делаю, и объяснял, что я должна у него прилежно учиться… У нас были идеи насчет совместных проектов, и я точно не помню, они провалились или мы за них так и не взялись. Ну, наркота, как водится. За год я перепробовала, кажется, все. Не работала, не выступала. Очнулась как-то в клинике после передоза и решила: хватит. Развелись. Как я этот развод вытерпела — сама не понимаю. А сейчас знаешь как? После развода барахло свое из нашего дома забрала, а себя по пути где-то потеряла. Живу прошлым. Тем, что еще до свадьбы было. Работать не могу, ни одной мысли. Так, роялти за старое капают. Ну, иногда по клубам пою. Не, клубы нормальные. Иногда вижу себя в рейтингах лонгселлеров, удивляюсь. Как не со мной все это было. Как будто я играю в Нину Осси.
Я сочувственно улыбнулась. Наполнила бокалы. Официант привез еду. Нина зависла над своей тарелкой и вдруг опасливо глянула на меня:
— Я не спросила: а твои таблетки — они как протрезвляют? Я блевать не буду? Я тогда попозже поем.
— Нет, — успокоила я. — Все продукты покинут организм строго нормальным путем.
— А-а. Тогда хорошо. А ты здорово умеешь слушать. Это профессиональное?
— Да и нет. Без этого навыка в разведке и криминалистике делать нечего. Но туда и не набирают людей, которые исходно склонны больше говорить, чем слушать.
— Не, это понятно. Везде так. Вот возьми меня: петь я умею. Но если б таланта исходно не было — никакое обучение не помогло бы. А чем сейчас занимаешься?
— Работаю. Ассистент инквизитора первого класса.
— Ух ты. Не, что такое инквизитор, я в курсе. Фиг бы я развелась, если б мне один инквизитор не помог… Не за так, само собой, но за работу вообще-то принято платить. Хотя он ко мне потом клеился.