Олег хотел возмутиться ее очередной, на этот раз преступающей все границы выходкой. Подумал, что должно быть она ведет себя так и с Завгородним, и с Мельником, а быть может даже с Леонидом - люди не зря болтают, и это для нее так же просто, как выпить бокал столь любимого ею шампанского. Но потом заметил, как густеет, разливается по ее щекам, подступает к мочкам ушей пылающий румянец стыда. И понял, что ей не просто дался этот шаг. Но почему она поступила так, не брался судить, уже не в силах отвести взгляд от простертого на гостиничной кровати ослепительно красивого женского тела, что манило, притягивало к себе и в то же время настораживало своей покорностью, едва ли не жертвенностью. Словно угадав его мысли, Мирослава повернулась ничком, зарылась лицом в подушку, заведенными за спину руками пытаясь прикрыть тугую, обтянутую золотистой кожей грудь - ее решимости хватило ненадолго. Эти запоздалые движения стыда, как ни странно, подхлестнули Олега. Уже ни о чем не думая, он подступил к девушке, опустился на колени, стал ласкать, целовать ее шею, плечи, спину, грудь. Он не торопил события, чувствуя напряженность ее тела и довольствуясь льнущим к его ладоням, губам бархатом кожи, и только когда она расслабилась, а затем обратила к нему лицо, позволила заглянуть в потеплевшую синь глаз, лег рядом, привлек ее к себе. Мирослава отдалась доверчиво, но не страстно, смежив веки и шепча: "Не смотри на меня. Я тебя очень прошу..."
А потом спрятала лицо у него на груди и так лежала какое-то время, притихшая, умиротворенная. И вдруг рассмеялась:
- А здорово я сыграла алкашку?
- Здорово, я почти поверил.
- И в то, что пришла рассчитываться поверил? - оборвала она смех.
- Нет, конечно.
- А что подумал. Только честно.
Она отстранилась, заглянула ему в глаза.
- Что же я мог подумать? - растерялся Олег.
Он и в самом деле не знал, что подумать, устыдившись неприятных мыслей, что нахлынули на него, когда она, отбросив полотенце, нагая пошла к кровати. Он еще плохо знал ее, и хотя успел убедиться в ее искренности, доброжелательности, но убедился также в ее импульсивности, непредсказуемости. Надеялся, что ее поступок продиктован не сиюминутным порывом, однако полной уверенности не было.
- Ну, к примеру, что я путана.
- Не говори глупостей.
- Почему же глупости? Я девушка бедная, приживалка, и дополнительный заработок мне не помешает.
- Я должен спросить сколько?
- Если спросишь, получишь по физиономии.
- Потрясающе! Чисто женская логика.
- А твоя мужская не допускает, что не все измеряется баксами, шмотками, что чувство оплачивают чувством и что, быть может, я люблю тебя?
- Не смел даже подумать, - снова растерялся Олег. - Ты не давала повода.
- Нет, ты определенно питекантроп! Не давала повода. А чем по-твоему, я занималась сегодня весь день? И если бы только сегодня! Я начала влюбляться в тебя еще девчонкой, после того, как перешла жить к Закалюкам.
- При чем тут Закалюки?
- В их доме ты присутствовал незримо. Я имею в виду не только Полину, но и Леонида Максимовича. Но, если с Полиной все было ясно, то его отношение к тебе долго оставалось для меня загадкой. Мне казалось, что он чувствует себя виноватым перед тобой. Но потом поняла - он завидует тебе.
- Чему он мог завидовать? - усомнился Олег.
- Что ты отважился взять на себя чужую вину, воевал в Афганистане, что знаешь иностранные языки, хорошо играешь в теннис, нравишься женщинам. И Полининому чувству к тебе завидовал: не ее ревновал - тебе завидовал. А вот меня ревновал и ревнует к тебе. Причем люто!
- Почему ты так решила?
- Не решила - знаю. Когда впервые увидела тебя на похоронах Петра Егоровича, сразу влюбилась по уши. Если до этого по-девчоночьи - заочно увлекалась, то как увидела живьем, будто в бездонную пропасть свалилась. Даже сейчас, как вспоминаю, оторопь берет. На поминках глаз с тебя не спускала, подмигивала со значением, как уличная девка, - ничего уже не соображала.
- Не представляю, как я мог этого не заметить.
- Тебе Полина тогда глаза застилала. А вот Леонид Максимович сразу все усек и уже не отпускал меня от себя ни на шаг. Но я перехитрила его: за день до твоего отъезда под каким-то предлогом осталась ночевать у Савицких, и когда все уснули, прокралась к тебе в мансарду. Привет! Той ночью ты с Полиной и тоже втихаря подался в Русановку. Потом она рассказывала, как Леонид Максимович застукал вас там. Но он искал не ее меня. И если бы застал с тобой, убил бы обоих. Думаешь сочиняю?
- Нет. Но признаться, не пойму его.
- Как тебе объяснить? Понимаешь, он считал меня как бы своей собственностью. И в отличие от Полины, я не давала ему повода усомниться в том. Хотя это вранье, что я спала с ним. Такого не было и быть не могло. К тому же, тогда я была еще девицей. Но той ночью, когда поняла с кем и зачем ты ушел, взъярилась так, что побежала к влюбленному в меня мальчишке, изнасиловала его и себя. Тебе назло! Ведь ты сейчас злишься, что не первый у меня.
- Ничего подобного. Ты была уже взрослой, и это можно понять.
- Ничего не понял! Тот мальчишка был безразличен мне. Когда опомнилась, чуть сама себя не убила. Я ведь не теряла надежду, что ты снова приедешь и все-таки обратишь на меня внимание. Но ты не приезжал. И уже на четвертом курсе нашла себе любовничка поосновательней. Правда, без знаний иностранных языков, высокого штиля, хороших манер - обыкновенного, вполне земного хамлюгу, который обращался со мной, как с уличной девкой. В клубе ты был свидетель тому. Почему терпела? Лучшего не нашла. А потом, надо быть справедливой: он хороший журналист и я многому научилась у него. Но если откровенно: то боялась, что если от него уйду, по рукам пойду. Вот уже больше двух лет меня кадрят чуть ли не на каждом шагу. Отчасти сама виновата, отчасти ты.
- Я? - удивился Олег. - В чем же моя вина?
- Все в том же - не обратил внимания. И я подумала, что не сумела подать себя. Вроде бы все при мне, но как-то не смотрелась. Потому что такой феминисткой была - дальше некуда. И походка, как у солдата, и одевалась, стриглась как стройотрядовка, сигареты изо рта не выпускала, бренчала на гитаре, хрипела под Высоцкого. Не представляешь меня такой?
- С трудом.
- Вот и я уже не представляю. Короче, решила в темпе перестроиться: отпустила волосы, стала на шпильки, с полгодика позанималась аэробикой, а потом пошла танцевать в самодеятельный ансамбль. Научилась волчком вертеться, коленками плечи доставать, попой как на шарнирах вертеть, большего не требовалось. Но потом группа в эротику ударилась - дань моде, и я сдуру выступила несколько раз. Не то, чтобы в чем мама родила, но близко к этому. Успех был сверх ожидаемого. И пошло-поехало: секс-бомба, да и только! Опомнилась, бежала без оглядки. Но реклама была уже сделана. А в таком городе, как наш, это навсегда... Ты меня слушаешь?
- Я - весь внимание, - поспешил заверить ее Олег.
Он действительно слушал ее, но уловив в ее голосе надрыв, стал успокаивающе поглаживать ее плечо.
- Внимай без рук, меня это отвлекает, - не то, чтобы сердито, но достаточно серьезно, сказала Мирослава. - В общем, дошло до того, что крутые на учет меня взяли, горы золотые сулили за стриптиз для избранной публики. А когда я послала их подальше, пригрозили шпану наускать. Я не придала этому значения, но они сдержали слово. Мы с Валом в одном доме встречались, что за встречи, сам понимаешь. Подонки выследили нас, стали в двери ломиться. Мы через окно во двор вылезли, благо первый этаж. А они засекли, догнали, схватили меня, назад поволокли. А этот герой убежал. Правда, сообразил позвонить из автомата Мельнику. Тот примчался со своими волкодавами, устроил "Сталинградскую битву". Короче, выручил в последний момент. Хотя, возможно, они разыграли этот спектакль, уж больно цацкались со мной подонки, да и Мельник слишком быстро примчался. Но как бы то ни было, пришлось потом благодарить спасителя... Ты спрашивал почему не приехала к тебе в Киев. А это как раз тогда произошло. И я решила, что незачем уже ехать, незачем звонить тебе.
Мирослава умолкла, но немного погодя сказала, как бы подводя итог:
- Вот и вся моя секс-биография. Если думаешь, что поскромничала, приуменьшила свои достижения в этой области - думай.
- Не хочу и не стану думать об этом. Уедем и ты забудешь.
- Ценю твою деликатность. Но не надо делать мне неудобные для тебя одолжения. Ты мне ничего не должен. У меня одна просьба: помоги выбраться отсюда и где-нибудь определиться с жильем, работой. На многое не претендую: могу быть секретарем, водителем, кухаркой.
- Для тебя у меня есть только одна должность - жены.
- Ты серьезно?
- Вполне.
- А тебя не смущает моя репутация?
- Если тебя не смущает моя.
- Но это вовсе не обязательно так вот сразу. Не думай, я не напрашиваюсь.
- Это я напрашиваюсь. В женихах мне фатально не везет.
- Ну, если так настаиваешь, - после недолгой паузы неестественно хихикнула она, но затем обняла, сказала без притворства: - Я и так уже твоя. Твоя и больше ничья, можешь не сомневаться. Но признайся, это Полина тебя надоумила?
- Это я напрашиваюсь. В женихах мне фатально не везет.
- Ну, если так настаиваешь, - после недолгой паузы неестественно хихикнула она, но затем обняла, сказала без притворства: - Я и так уже твоя. Твоя и больше ничья, можешь не сомневаться. Но признайся, это Полина тебя надоумила?
- Судьба, - зажигая над головой ночник и погружаясь в бездонную синь ее глаз, сказал Олег. - Это она привела меня к тебе. Я упирался, отбрыкивался, а она тащила за шиворот. И теперь я благодарен ей. Я полюбил тебя с той минуты, когда услышал твой голос в телефонной трубке, хотя не сразу осознал это.
- А когда осознал?
- Когда увидел твои глаза и ты позволила утонуть в них.
Мирослава сжала объятия с такой силой, что он едва не задохнулся.
- Я буду тебе хорошей женой, вот увидишь, - размыкая кольцо своих рук и снова кладя голову ему на грудь, сказала она. - Когда-то хотела быть мотогонщицей, потом эстрадной дивой, тележурналистом. Но теперь хочу быть только твоей женой, матерью твоих детей. А то, что было до тебя, ты прав надо забыть. И я забуду. Уже забыла. Но и ты укроти свою память. Ты ни в чем не был виноват. А другим ты не судья. Не бери на себя лишнее. Не терзай свою душу. Теперь она слита с моей. И твоя боль передается мне.
Олега захлестнуло чувство благодарности, нежности, что уже вскоре переросло в страсть столь неуемную, что он сдерживал себя, чтобы не обидеть любимую нетерпением, своей, - не ее жаждой обладания. И только, когда Мирослава, отвечая на ласки, стала целовать шрамы на его груди, плече, а затем прильнула к нему, дал волю этому неуемному чувству...
32
Городские куранты пробили половину четвертого, когда Мирослава уснула, не размыкая объятий. Олег не решался потревожить ее, безуспешно пытаясь задремать в непривычной для себя позе - он никогда не засыпал на спине, только на боку. Но он не сетовал на это, готовый лежать так, пока она не проснется, не заглянет ему в глаза, не улыбнется только ему предназначенной улыбкой...
Звонок телефона был подобен ушату холодной воды, которой кто-то окатил его то ли из глупого озорства, то ли из зависти к его счастью. Олег мысленно чертыхнулся, не представляя, кому взбрело в голову беспокоить его среди ночи. Телефон не умолкал, и ругнувшись уже вслух шепотком, он осторожно разомкнул руки Мирославы, приподнял ее голову, положил на подушку и только после этого встал и подошел к телефону.
- Слушаю.
Ответа не последовало, но он уловил, как на другом конце провода кто-то напряженно дышит в трубку.
- Слушаю вас, говорите, - прикрыв рот ладонью, повысил голос Олег.
Послышался характерный щелчок, а затем частые гудки - тот, кто звонил, повесил трубку. Это могла быть ошибка - неправильный набор номера, неверное соединение, но Олега охватило чувство тревоги. Он был уверен, что звонок неслучаен, кому-то понадобилось убедиться, что он на месте.
Он не был трусом, что доказывал неоднократно и другим, и самому себе, но именно потому, что не раз бывал в переделках, у него выработалось чувство опасности, ни разу не подводившее его. Мысленно выругал себя за то, что поверил Роману, заверениям Мельника, парням Василя Брыкайло и позволил себе расслабиться. Хуже того - он взмыл под облака в самое неподходящее для этого время, напрочь утратив чувство реальности. А реальность была такова, что в завершающей схватке, которая только по форме подходила на беседу в непринужденной обстановке, а по существу была самой что ни на есть настоящей схваткой, он переоценил свои возможности, стал импровизировать и где-то в чем-то переборщил, позволил себе лишнее.
Но сейчас было не время анализировать ошибки, надо что-то срочно предпринять. Думал не столько о себе, сколько о Мирославе, которую должен во что бы то ни стало оградить от неприятностей, скандала. Но как это сделать в четыре часа ночи, в гостинице, где ей не положено находиться, Олег еще не знал. Он не был уверен, что она всерьез поссорилась с Леонидом и бесповоротно ушла от Закалюков. При всей ее искренности, прямодушии она могла выдумать это, чтобы оправдать свое появление в гостинице, хотя потом уже не скрывала, почему пришла. Но как бы то ни было, звонить сейчас Леониду, посвящать его во все обстоятельства и просить приехать, забрать свою воспитанницу, было бы неразумно и конечно не по-мужски.
Олег быстро оделся, открыл "кейс", достал и рассовал по карманам наиболее важные документы, принес из ванной одежду Мирославы и уже собирался будить ее, когда снова зазвонил телефон.
- Олег Николаевич, извините, что разбудил, - раздался в трубке голос Винницкого. - Надо срочно повидаться? Можно зайти?
- Заходите. Я уже встал.
Разговаривали в прихожей. Винницкий был встревожен, всклокочен, то и дело подтягивал сползающие с бедер пижамные брюки. Заметив дорожную сумку Мирославы, глазами показал в сторону комнаты.
- Мирослава Игоревна там?
Олег молча кивнул.
- Происходит что-то нехорошее, - понизил голос Винницкий. - Только что из автомата мне позвонил Валера, это один из тех парней, которых вы видели в холле. Василий Трофимович заверил меня, что они надежные ребята и имеют поддержку у местных эсбистов. Но минут пятнадцать назад явились милиционеры в офицерских погонах и выпроводили их из гостиницы, хотя у ребят имеется документ, подтверждающий право на приватную охрану. А их места заняли два мордоворота. Уже двое. Чувствуете разницу? Но больше того, мне не нравится вмешательство милиции. Может есть смысл позвонить Закалюку? Впрочем, как догадываюсь, именно ему не надо звонить.
- Я знаю, кому позвонить, - попытался успокоить его Олег. - Но было бы неплохо, если бы Мирослава Игоревна перешла в ваш номер.
- Я того же мнения, - подхватил Винницкий. - Она уже в порядке?
- Вы о чем? Ах, да - в полном порядке. Но еще спит. Сейчас разбужу ее, она оденется и перейдет к вам. И еще такая просьба, - Олег замялся, подыскивая удобные слова и лишь затем сказал: - Если в ближайшее время я не смогу встретиться с Брыкайло, непременно повидайтесь с ним и передайте, что Мельник пользуется услугами того банка, который интересует Василия Трофимовича. Заодно расскажите о наших совместных изысканиях в области металловедения. Полагаю, что это связано.
Винницкий нахмурился, задвигал губами, видимо собираясь что-то возразить, но затем сунул руку в карман пижамной блузы, достал и передал Олегу пистолет "вальтер".
- Это на крайний случай. Надеюсь, понимаете, что стрелять в человека - последнее дело.
Олег не сразу поверил глазам. Оружие! Это было то, о чем он не смел даже подумать, чтобы не терзаться раскаянием в самонадеянности, с которой в Киеве отказался от предложенной "беретты" с двумя обоймами золотистых патронов.
- Валера еще вчера передал для вас, - пояснил Винницкий. - Он при мне разговаривал с Василием Трофимовичем и тот велел вооружить вас. Я взял на себя посредничество, но воздержался от передачи, поскольку вчера вы были "под шафе" и к тому же, как я понял, собирались заняться более приятным делом, чем стрельба.
Олег заверил Винницкого, что без крайней необходимости не пустит в ход пистолет и что в любом случае не подведет ни его, ни Валеру-охранника, а затем порывисто обнял старого инженера.
- Спасибо, Марк Абрамович. Этого я никогда не забуду!
Проводив Винницкого, он вернулся в комнату. В изголовье кровати был зажжен ночник. Мирослава сидела на постели, пождав под себя ноги и прикрывшись одеялом.
- Кто приходил? Почему ты одет?
- Вставай и тоже одевайся. Перейдешь в номер Винницкого.
- Зачем?
- Так будет спокойнее тебе и мне.
- Что произошло? Можешь объяснить?
- Сам еще не знаю. Но похоже, что за меня принялись всерьез.
- Кто?
- Кошарный. Эта фамилия о чем-то говорит тебе?
Мирослава нахмурилась, и ни о чем не спрашивая встала, стала одеваться.
Она уже натягивала кофту, когда из коридора донесся шум: чья-то ругань, выкрики, грохот падающих предметов, то ли кресел, то ли тел. Олег вышел в прихожую, прислушался. Где-то в районе холла зазвенело разбитое стекло, а затем послышался удаляющийся топот ног, хлопанье дверью.
Он уже хотел вернуться в комнату, когда в дверь номера постучали. Олег выхватил пистолет, передвинул затвор, досылая патрон в патронник. Стук повторился. Негромкий, дробный, словно кто-то отбивал морзянку. Олег узнал этот стук: когда-то так стучал в дверь комнаты свояка вернувшийся за полночь навеселе Роман.
- Убери пушку, - входя в прихожую, сердито буркнул Роман. - Пока не требуется. Тут двое ошивались. Я им врезал и они скатились вниз. Больше не сунутся, они меня хорошо знают. Но Гриша сейчас всю свору с поводков спустит. Так что времени у нас в обрез.
Он осекся и удивленно-неодобрительно посмотрел через плечо Олега. В дверях, ведущих в комнату, стояла Мирослава.
- Здравствуйте, Роман Семенович. Что происходит? Олег ничего не говорит мне.
- Явление в коробочке, - проворчал Роман. - Только тебя здесь не хватало.