— Семен Романович, я ведь работаю, и мне хотелось бы знать заранее, хотя бы за неделю… — робко проговорила Варя.
— Где это вы работаете? — словно бы взревновал режиссер.
— Я администратор в сети косметических салонов.
— Какая тоска! — воскликнул Семен Романович.
— Как интересно! — заметила Надежда Михайловна. — А если, дай Бог, все получится, что же будет с вашей работой?
— Мне придется уйти.
— Варя, но… Простите, это ваш единственный источник дохода? — осторожно спросила Надежда Михайловна.
— Не единственный, но основной. Но ведь за фильм мне тоже что‑то заплатят? Да? Это же главная роль?
— Увы, на большие деньги рассчитывать не приходится, — огорченно проговорил Семен Романович. — У вас ведь нет имени, а в связи с кризисом у нас строго соблюдают принцип известности. Есть, что называется, первые лица, они и теперь неплохо зарабатывают, есть раскрученные, тоже можно жить, а есть… Увы, вас в России не знают.
— Неважно! — воскликнула Варя. — Это не имеет значения. У меня есть кое‑какие сбережения. И потом… Неважно! Сколько заплатят, столько и заплатят. Не в деньгах счастье.
— О! Русская женщина верна себе и в Альпах! — радостно потер руки Семен Романович. — Варя, напишите мне ваш электронный адрес, я, как приеду, сразу вышлю вам сценарий.
— Простите меня, Семен Романович…
— В чем дело?
— Не надо сразу! Вдруг ничего не получится, вдруг ваши продюсеры меня не захотят… Мало ли…
— Захотят! Куда, черт побери, они денутся!
— Сеня, Варюша права. Поспешишь — людей насмешишь.
— Знаете, Варя, если я вдруг чувствую то, что почувствовал, встретив вас, я не ошибаюсь! А такое в моей жизни было всего два раза: когда я увидел Андрея Дружинина и второй раз — Таню Нарышкину! Их тогда никто не знал, а теперь это какие звезды! У меня на это нюх…
— Это правда, — кивнула Надежда Михайловна. — Мне недавно сказала одна моя подруга: «Надь, я тут второй раз посмотрела „Верного пса“ и удивилась: все, кто там снимался даже в крошечных ролях, стали если не звездами, то уж во всяком случае популярными артистами. У Сени глаз‑алмаз». Хотя на вас, Варя, первой обратила внимание я. Вы чем‑то даже похожи на мою родственницу.
— Вам понадобится виза? — деловито спросил Семен Романович.
— Нет, я сохранила гражданство.
— Отлично! А у вас есть где остановиться в Москве?
— Варя остановится у нас! — непререкаемым тоном заявила Надежда Михайловна. — А если все будет в порядке, ей снимут квартиру.
— У меня вообще‑то есть в Москве квартира, но она сдана.
— Это все решаемые вопросы, главное, чтобы вас утвердили на роль. Но я буду бороться до победы.
— Вы так в меня поверили? — робко спросила Варя.
— А вы‑то сами в себя верите? — настороженно прищурился Семен Романович.
Варя на секунду запнулась, потом подняла на режиссера глаза.
— Да. Я верю, — но голос ее при этом дрогнул.
— Вот и славно! Вы говорили, что поете?
— Да.
— Можете сейчас спеть?
— В ресторане? — ахнула Варя.
— А что, слабо?
— Нет. — Варя решительно поднялась, подошла к метрдотелю, что‑то ему сказала, тот улыбнулся и кивнул. Она направилась к старому пианино, стоявшему поодаль, откинула крышку, пробежала пальцами по клавишам, на мгновение задумалась и вдруг запела:
Голос у нее был небольшой, но глубокий, волнующий, и пела она просто, очень музыкально и проникновенно. Все, кто был в зале, замерли. Семен Романович и Надежда Михайловна радостно переглядывались. Варя закончила романс, раскланялась, потом, озорно блеснув глазами, заиграла популярную в Германии полечку и запела по‑немецки. Это была уже совсем другая женщина, другой голос и манера петь. Супруги Шилевич только диву давались. Бурные аплодисменты были Варе наградой. Она раскланялась в слегка шутливой манере и вернулась к столу. — Браво, девочка моя! — закричал Семен Романович и обнял Варю. — Это было здорово! Ах, Надя, у меня действительно глаз‑алмаз! И в фильме вы тоже будете петь! Вот я сейчас… — он выхватил из кармана мобильный телефон, набрал номер. — Генаша, с Новым годом! Да, мы в Альпах! Ген, у меня к тебе просьба, надо будет в ближайшее время встретиться. Мне нужна песня! Для дивного женского голоса, нет, ты не знаешь, я и сам только сегодня ее узнал… Это волшебная история, альпийская сказка! Я прилетаю одиннадцатого под вечер, давай встретимся двенадцатого, идет? Вот и отлично! Да, разумеется, со мной и тебе кланяется. Все, дружище, приеду, сразу позвоню! Варя, это Геннадий Градов, изумительный композитор, знаете такого?
— Нет, простите…
— Ничего, еще узнаете… Ах, как хорошо, как чудесно вы пели… Надя, какая ты умница, что притащила меня сюда! — он пребывал в абсолютной эйфории. — Варя, приходите завтра с утра, попробуем порепетировать…
— Простите меня, но я завтра работаю, мне нужно ехать в другой город, я не знаю, когда освобожусь…
— Какая досада! А если отпроситься?
— Сеня, не пори горячку! И что ты собрался репетировать? Остынь! Лучше отдыхай тут, пока есть возможность, и с новыми силами вступи в схватку с продюсерами.
— Ты, как всегда, права, — понурил голову Шилевич.
— Ну что? — спросила мать. — Глаза сияют! Тебя взяли?
— Мамочка, ну это ж так сразу не делается, но я им понравилась.
— Но что дальше‑то будет?
— Полечу в Москву на два‑три дня. На пробы. И это при условии, что Шилевичу удастся уговорить продюсеров посмотреть никому не известную актрису.
— То есть вилами по воде?
— Пока да. Но я убеждена… Все получится! Должно получиться!
— Варюша, девочка моя, ну получится… А потом? Где гарантия, что тебя потом еще куда‑то пригласят?
— Ах, мама, какие вообще в жизни могут быть гарантии? Но если всего опасаться, так ничего и не будет! Надо рискнуть!
— Хорошо, предположим, тебя утвердят. А съемки? Это же не две недели… Что будет с работой?
— Мам, давай пока об этом даже говорить не будем. Меня могут вызвать в Москву только в конце января, на три дня. А ведь могут и не вызвать… Так что лучше пока об этом не думать вовсе.
— Ты права. Мы пока забыли об этом! Кстати, Никита опять порвал джинсы…
— Надюша, ну как она тебе?
— По‑моему, чудесная девочка. Хотя она уже не девочка, но в первой серии запросто за девочку сойдет! И вообще… Это находка!
— Да! Еще какая! А как поет! Сколько артистизма, прелести, музыкальности… А какой переход от романса к песенке, восторг! Помнишь, я в первый момент сказал, что она некрасивая? Она красавица! Она сыграет любую красавицу! Я всегда мечтал найти такую актрису, чтобы могла сыграть красавицу, не будучи красавицей! И в ней еще есть авантюрная жилка… Она ведь в первый момент испугалась петь в ресторане, а потом решилась, спела, и как! Чудо! Чудо! Ах, какой я молодец, скажи, Надюша!
— Кто спорит, молодец! — добродушно усмехнулась Надежда Михайловна. — Вот только впредь не будем задавать ей лишних вопросов. Варя явно пережила какую‑то драму. Захочет — расскажет, а ковырять — не нужно, я сглупила, хорошо, что ты меня прервал.
— Да какая там особенная драма! — поморщился Семен Романович. — Польстилась сдуру на заграничный брак, а муж бросил, или она сама его бросила…
— Что, кстати, не одно и то же… А муж мог и умереть. Короче, мы не лезем к ней в душу. Она здорово напугана.
— Напугана? — поразился Семен Романович. — Чем это она напугана? Вечно ты что‑нибудь выдумываешь!
— Странный ты, Сеня! Она напугана открывшейся вдруг перспективой, а еще больше тем, что перспектива для нее может в результате и не открыться, а если откроется, это грозит поломать устоявшуюся жизнь… Как ты этого не понимаешь! — вдруг рассердилась Надежда Михайловна. — Кстати, я о чем еще подумала… Надо бы для продюсеров, а если все выгорит, то в дальнейшем и для прессы, придумать какую‑то легенду…
— Какую еще легенду? — насупился Семен Романович.
— Понимаешь, в нашей с ней встрече есть, как ни смешно тебе это покажется, некая вторичность, своего рода плагиат…
— С ума сошла? Какой плагиат?
— Ну, всем же известна история Басова с Янковским…
— Но это и впрямь та же история!
— Ну и что? Нам нужна своя история. А то будут говорить — тех же щей, да пожиже влей, и он не Басов и она не Янковский.
— Ну, положим, я получше Басова режиссер.
— Я‑то с тобой согласна, и многие еще согласятся, но ты же нашу публику знаешь…
— Знаю! Ну, а что тут можно сочинить?
— Подумаем.
— Ну, допустим, мы заблудились в лесу, а она нас спасла.
— Знаю! Ну, а что тут можно сочинить?
— Подумаем.
— Ну, допустим, мы заблудились в лесу, а она нас спасла.
— Фу, Сеня!
— Тогда сама и выдумывай! Ты сценаристка, тебе и карты в руки.
— Это должно быть что‑то совсем простое… Без романтического налета, чтобы никто не заподозрил неправды, не взялся проверять, докапываться…
— Это ты все на случай большого успеха стараешься?
— Я в нем уверена, Сенечка, как никогда раньше. Я уже придумала!
— Ну‑ка, ну‑ка!
— Варя же руководит косметическими салонами. Вот я заглянула в косметический салон, там вышла какая‑то накладка, вызвали Варю…
— Не годится!
— Почему?
— Потому что тогда выходит, это ты ее нашла, а не я.
— Хорошо, ты пошел в косметический салон.
— Я? — ужаснулся Семен Романович. — Мне‑то что там делать?
— Допустим, маникюр!
— Да я лучше умру!
— Да, Сенечка, с тобой нелегко! Хорошо, Варя, так же как и мы, каталась с сыном на санках, и мы все вместе полетели в сугроб!
— Бред!
— Ладно, тогда так: мы загулялись, заблудились и вышли на шоссе ловить машину. И поймали Варю! Она нас подвезла, мы по дороге разговорились…
— А что… Простенько и со вкусом! Годится! — Только Варе пока об этом ни слова. Вот если прилетит к нам, мы ей скажем.
— Отлично!
…Варя еще дважды заскакивала к Шилевичам, а потом отвезла их в аэропорт. На прощание Надежда Михайловна шепнула ей:
— Варенька, все получится, я уверена!
— Дай вам Бог, Надежда Михайловна! Мне почему‑то тоже так кажется.
Они обнялись и расцеловались.
— До встречи в Москве, Варюша! — поцеловал ей руку Семен Романович.
У Вари комок стоял в горле. Ей уже казалось, что чета Шилевичей близкие, почти родные люди.
Миновал январь. Известий из Москвы не было. Варя буквально сходила с ума, хотя изо всех сил старалась не показывать этого матери. Целыми днями она разъезжала по делам и только работой удавалось на время занять мозги. По двадцать раз на дню проверяла, работает ли телефон, не пропустила ли она звонок. Словом, извелась. Мать, конечно, все понимала, но помалкивала. И Варя была ей за это благодарна. Варька, ты дура, уговаривала она себя, у тебя все хорошо сейчас, у тебя чудный дом, хорошая работа, мать и сын, слава богу, здоровы, ты давно поставила крест на актерской карьере, так чего ты с ума сходишь? Кто тебя там ждет, в Москве? Понятно, что продюсерам не нужна какая‑то неведомая бабенка из альпийской глуши… Им нужны известные артисты, на которых клюнет публика. Шилевич просто не смог их уболтать, а теперь ему неловко звонить мне с отказом… Да наплевать ему на меня, просто отказ он переживает как свое унижение. И Надежде Михайловне небось запретил мне звонить, я ведь и так все пойму. И это даже хорошо, что они мне не звонят, а то стали бы меня утешать, мол, в следующем фильме обязательно найдем для вас роль, пусть второго плана, ничего, лиха беда начало… Да, все правильно… Но так хочется в Москву! А я летом поеду, возьму Никитку и поеду! Мама о Москве даже слышать не желает, ну и пусть. А мы съездим! На недельку… И надо во что бы то ни стало найти Марьянку, как‑никак младшая сестра…
Когда Варя, отчаявшись найти работу — ее не взяли ни в один театр, вообще никуда не брали, — приняла предложение Гюнтера Шеффнера, немца, снимавшего соседнюю с ними квартиру, мама поддержала ее.
— Уезжай, Варя! Здесь ты только вымотаешься в унизительных попытках стать актрисой. Может быть, это вообще не твоя стезя. Езжай, пока молодая. Гюнтер приятный человек, интеллигентный и любит тебя. Найдешь там работу, кто знает, может, там тебя оценят, а нет, научишься чему‑нибудь, родишь ребенка или двух, по крайней мере будешь жить спокойно, поверь, это много значит… Я желаю тебе добра, а там, глядишь, и Марьянку выдашь замуж за немца. А я выйду на пенсию и приеду к вам, внуков нянчить!
Она тогда посмеялась — мать, красивая, подтянутая, уверенная в себе женщина, совсем не походила на бабушку. Варя съездила в гости к Гюнтеру, который тогда работал в Австрии, в Зальцбурге. И влюбилась в этот игрушечный город, подаривший миру Моцарта. Ей показалось, что там она найдет для себя что‑то более важное, чем актерская карьера, которая как‑то сразу не задалась. Не задалась и ладно. Для женщины куда важнее иметь дом, семью, любящего мужа… И все‑таки, вернувшись в Москву, она сделала еще одну попытку, пошла на кастинг к затевавшемуся историческому сериалу. Ее не взяли. Это было последней каплей. Она уехала. Вышла замуж. Гюнтер настоял, чтобы она усиленно учила язык. Она оказалась очень способной и через год уже говорила прекрасно. Потом его перевели на работу в Оберстдорф, там ей нравилось меньше, но муж сказал, что это ненадолго и вскоре его обещают перевести во Франкфурт. В Оберстдорфе она устроилась в косметический салон кассиром и подружилась с его хозяйкой Гудрун. А потом забеременела, но работала еще и на седьмом месяце. Родился Никита. Увидев его, она ощутила, что ничего ей больше не надо! Она вдруг безумно полюбила мужа, к которому прежде не испытывала пылких чувств, свой дом и свою новую жизнь. Иными словами, она была счастлива. Но, как известно, счастье не бывает долгим. Гюнтер поехал в командировку в Румынию, и там его кто‑то пырнул ножом. Как выяснилось потом, это был просто наркоман, которому понадобились деньги на дозу. Но удар оказался смертельным. В двадцать четыре года Варя осталась вдовой. На похороны приехала мама. И заявила тоном, не допускающим никаких возражений:
— Значит, так! Я продаю квартиру в Москве и переезжаю к тебе. Мы покупаем свой домик и будем жить. Ты пойдешь работать, я буду растить Никиту и больше никогда не вернусь в Москву.
— Почему?
— Это не имеет значения. Будет так, как я сказала.
— А как же Марьянка?
— Она вполне устроена. Тебе я куплю однокомнатную в Москве, будем ее сдавать.
— Мама, что случилось с Марьянкой?
— Ничего, она вышла замуж и укатила во Францию.
— Как? А почему я ничего не знаю?
— Вот видишь, она даже не удосужилась ничего тебе сообщить! Очень в ее духе!
Варе тогда показалось, что в голосе матери прозвучала ненависть. Однако сколько Варя ни пыталась заводить разговоры о сестре, мать сразу их пресекала. Но когда она окончательно переселилась в Германию, то как‑то в разговоре обронила:
— Как я счастлива, что живу здесь, подальше от этой подлой твари!
— Какой твари? — не поняла дочь.
— Твоя сестрица вернулась в Москву со своим муженьком!
— Мама, скажешь ты мне наконец, что случилось?
— Ничего неожиданного. Яблоко от яблони!
— Что?
— Она такая же гнусь, как ее папаша!
— Мама, но я ничего не понимаю… Ну, Валерий Палыч ушел от нас, такое бывает… Но Марьяна моя сестра, и я, в конце концов, имею право знать…
— Нет! Довольно, что я знаю! А тебе ни к чему! И сестра она тебе только наполовину. Короче, мы эту тему закрыли.
Кстати сказать, и Марьяна не делала попыток связаться с сестрой. Они никогда не были особенно дружны, но и не враждовали. Поэтому, когда зашла речь о поездке в Москву, Варя сразу решила, что разыщет сестру, не говоря матери ни слова. Анна Никитична тоже молчала. Втайне она надеялась, что Варю в Москву не позовут, и к десятому февраля уже успокоилась, хотя ей было жалко дочь, она видела, как та мучается. Ничего, время вылечит и эту рану. После гибели мужа казалось, Варя долго не оправится. Но уже через полгода она вернулась в косметический салон и за два года прошла путь от кассирши до администратора. Проданная за огромные деньги московская квартира в престижном доме позволила купить небольшой, но прелестный дом в маленьком курортном городке и однокомнатную квартиру в Москве. На всякий случай. Сама Анна Никитична возвращаться в Москву не собиралась. Слишком болезненными были воспоминания о последнем периоде жизни там. Все, хватит, с этим покончено!
Однако одиннадцатого февраля поздним вечером раздался звонок. Варя сняла трубку в полной уверенности, что звонит Эммерих.
— Алло! Варюша! — она сразу узнала Надежду Михайловну. — Варя, я вас не разбудила?
— Нет‑нет, что вы! — дрожащим голосом отозвалась она.
— Варя, деточка, сможете приехать к двадцатому?
— Да, да, конечно!
— Простите, что пропустили все сроки, но так все складывалось, то одного в Москве не было, то другого. Но теперь все улажено. Продюсеры жаждут с вами познакомиться, Сеня им столько о вас напел! Значит, завтра же закажите билет. И сразу позвоните мне. Я вас встречу.
— Сколько дней мне понадобится?
— Ну, в принципе, я думаю, самое большее два дня.
— А три дня вы меня потерпите?
— Господи, что за вопрос, Варя! Так я жду вашего звонка!
— Да‑да, я утром переговорю с хозяйкой и тут же позвоню! Спасибо вам огромное!