- Тебе лучше уйти, - сказал вдруг Миранис. - Я не могу тебя привести к телу брата. Верь, это не в моей власти.
Лия вздрогнула и почему-то поверила принцу. Даже за плотными, ничего не пропускающими щитами наследника она уловила его боль, и страх вдруг куда-то пропал. И не думая исполнять его приказа, она смело шагнула к Миранису, с каждым шагом ослабляя никому не нужные щиты. Дойдя до принца, девушка прижалась к его спине, обняв его за талию, и позволила магической преграде пропасть окончательно.
Она чувствовала, как вздрогнул принц. Она боялась, что сейчас он, прочитав ее истинные чувства, оттолкнет, скажет, что она никто, что она недостойна. Она бесшумно плакала, прижимаясь к его спине все сильнее, пытаясь насладиться этим объятием до самого конца, потому что оно может оказаться последним.
Мир вдруг накрыл ее ладони своими и тихо прошептал:
- Видишь, это было не так уж и тяжело.
Лия улыбнулась сквозь слезы, пряча лицо в складках его плаща. И почувствовала, что в душу ее осторожно входят чужие, непонятные поначалу эмоции. Уверенность, сила, любовь... Ожидание. Слова Мираниса, казавшиеся недавно глупыми, невозможными, вдруг обрели другой оттенок. Мир всерьез верил, что Рэми жив, что он вернется, и алогичная, неправильная вера наследника вдруг передалась Лии, усыпив ее боль.
Рэми вернется. Лия прижалась сильнее к спине Мира, черпая в любимом мужчине силы и уверенность. Рэми обязательно вернется. По щекам вновь потекли слезы, на этот раз облегчения, и Лия, ругая себя за несдержанность, отпустила наследника, бросилась к двери, стремясь убежать и от своей слабости, и от его боли.
Мир снова не дал ей уйти, перехватив у самого выхода. Все так же не произнося ни слова, он прижал ее к себе, еще чуточку открывая свои щиты. На Лию хлынул его страх, безудержный, всепоглощающий. Мир боится и никогда себе в этом не признается. Мир нуждается в поддержке, а сам в это время одаривает поддержкой других. Мир устал, очень устал нести эту ношу.
- Не позволю тебе убежать! - прохрипел он. - Никогда не позволю.
- Но я и не убегаю...
Лия дрожала, поняв, наконец-то, чего боится Мир. Надвигающейся смерти. Боится безумно и в то же время безумно стыдится своего страха. Лия и сама начала бояться. Не за себя, а за него, боятся своей слабости и неумения его защитить.
- Позови телохранителей, - попросила она.
- Это бесполезно, - ответил Мир. - Да и не сейчас. Я хочу быть только с тобой.
- Прошу, Мир. Позови телохранителей.
Мир отпустил ее и вдруг горько усмехнулся. Лия, сообразив наконец-то, что она как с равным разговаривала с наследником Кассии, испугалась. Улыбка Мира стала еще более горькой:
- Восстанови свои щиты.
Лия подчинилась, чувствуя, как обволакивает ее облако магии, как горят на запястьях татуировки рода, помогая ей укрепить щиты, и как все более расширяется пропасть между ней и стоявшим так близко мужчиной.
Когда щиты полностью восстановились, Мир вновь отвернулся к окну. Лия вздрогнула. Мир позволил ей услышать свой зов, рассыпавшийся в воздухе хрустальным звоном. Где-то неподалеку на зов мягко откликнулись, дверь вдруг распахнулась и внутрь вошли телохранители.
Мир все так же стоял у окна. Лия почувствовала себя неловко, не зная остаться ей или все же удалиться. Решившись, она уже повернулась к дверям, и Тисмен отшагнул в сторону, давая ей дорогу, как Мир, все так же не оборачиваясь, сказал:
- Я, кажется, не давал тебе разрешения уйти.
Лия вздрогнула. По лицу Тисмена пробежала тень недовольства.
- Сядь! - не отрывая взгляда от окна, приказал Мир.
Лия почувствовала, как подкатывает к горлу горький комок. Лерин нашелся первым. Показав на кресло у камина, он почти мило улыбнулся и пригласил:
- Присаживайтесь, моя архана.
Лия, все еще не зная, что ей делать, уселась, нервно теребя рукав платья. Телохранители молчали, с явным трудом мирясь с ее присутствием. Тисмен, ранее относившийся к Лие с легким оттенком покровительства и даже симпатии, теперь бросил в ее сторону холодный, презрительный взгляд и красивой, зеленоглазой статуей застыл у двери.
Кадм опустился на скамью у противоположной стены, достал из-за пояса дротик и меланхолично вертел его в пальцах, о чем-то задумавшись. Лерин, холодный, чужой, был страшнее всех: он перебирал в пальцах четки, презрительно сжимал губы и тревожно вслушивался в шум бушевавшей за окном бури.
Не выдержав, принц быстро подошел к стоявшему у стены сундуку, откинул тяжелую крышку и, схватив первую попавшуюся книгу, сунул ее в руки Лии, приказав:
- Читай.
Он опустился на подушку у ее ног и оперся спиной о ее колени. От легкого, горячего прикосновения Лию пронзила дрожь.
- Читай! - повторил Мир.
Лия открыла книгу и начала читать:
"И были созданные земли девственны и чисты. И были младшие боги полны гордыни, и возжелали больше власти над благодатными землями, над богатыми полями, над только что появившимся народом. Начали боги спорить и разыгралась великая битва. И много людей полегло в той битве, и наполнилась земля кровью, а дома людские - плачем.
Услышал Единый плач новорожденного народа своего и пригрозил детям своим - коль не закончат ссор, войн, да битв, то уничтожит Единый и земли те, и народ тот, и младших богов, что дал народу он тому.
И устрашились младшие боги, и услышали они плач людей, и устыдились деяний своих. Заключили мир они и покорились самому сильному, мудрому и великому, Радону, дав ему клятву нерушимую.
Лишь сестра Радона, гордая Виссавия, отказалась поклоняться брату. Бросилась она в ноги к нему и взмолилась:
- О брат мой! Велико милосердие твое и сила твоя велика. Но плачет душа моя, кровью обливается, свободы просит. Не могу подрезать я крыльев своих, не могу склониться перед тобой, ибо будет то погибелью моей. Слишком сильно во мне дыхание гордыни и лишь перед Единым способна покориться душа моя. Но знаю я, брат мой, что не могу оставаться с вами не дав клятвы тебе великой. И потому умоляю тебя, ради отца нашего, Единого и милосердного, позволь мне удалиться в места уединенные, безлюдные и суровые и дай мне властвовать над ними единолично, вечно, ни перед кем, кроме Единого, голову не склоняя.
И пожалели боги прекрасную Виссавию, и отдали ей пустыни жаркие, суровые и реки огнем наполненные. Возрадовалась Виссавия, простилась навсегда она с возлюбленными братьями и сестрами своими, удалилась в пустыни неживые, чтобы заснуть там сном беспробудным. Ибо не может жить бог младший без человеческого преклонения.
- Помни, сестра моя, если найдутся люди, что возжелают жить в землях твоих, то будут подданными они только твоими и только ты будешь над судьбами их властвовать.
- Не люблю людей я, брат мой. Желаю лишь я лишь покоя и вечный сон - судьба моя.
И удалилась гордая богиня в земли свои, и возлегла на ложе каменное в центре пустыни безжизненной. Окружили пещеру ту боги младшие зарослями тернистыми и скалами непроходимыми, оплакали они сестру свою безрассудную, и забыли люди о великой Виссавии, поклоняясь Радону и милосердным братьям и сестрам его.
Так началась новая эпоха в Кассии.
Процветала Кассия, росла, благоухала. Росли в ней города богатые, в достатке жил народ ее. И возгордились люди, начали забывать богов, храмы разрушать, да кровь проливать за власть и за золото. Опечалились боги, видя безрассудство детей своих, отдалились от людей, воспарив в небеса к отцу своему, подарил им отец милосердный забвение и сон сладостный.
И захватили Кассию силы злые, и воцарилась на землях богатых эпоха беззакония. Вспомнили люди о богах своих милосердных, вернулись к храмам они своим, воскурили благовония на алтарях заросших и взнесли молитвы к богам. Но крепко спали боги в милости отца своего, не услышали они молитв людских, не вняли слезам их.
И наполнились кровью реки Кассии. Загнали орды тирана последних недовольных в пустыни жгучие. Умирали люди в песках немилосердных, взбухла земля Виссавии от крови людской. И поднялся над ней смрад, и проник он в пещеру богини.
Пробудилась великая богиня от сна своего тяжкого. Явилась она перед умирающими и гнев на них обратила:
- Как посмели вы покой мой нарушить? Как посмели зайти в мои земли?
И упали перед ней люди на колени. И обратили к ней молитвы свои, слезами орошая ее земли. И услышала Виссавия о сне братьев своих и сестер. Смилостивилась великая богиня над народом брата своего, в крови задыхающегося, вознесла молитву пламенную к отцу своему, и услышал Единый плач дочери своей.
Разбудил он великого Радона, братьев и сестер его, и увидели боги, что сотворило людское безрассудство с землями их. И пожалел Радон народ свой, и послал ему бессмертных сыновей своих, сильных и прекрасных. И одарил их так, как никогда не одаривал людей прежде. И воссияли его сыновья, подобно камням в короне правителя.
Разбудил он великого Радона, братьев и сестер его, и увидели боги, что сотворило людское безрассудство с землями их. И пожалел Радон народ свой, и послал ему бессмертных сыновей своих, сильных и прекрасных. И одарил их так, как никогда не одаривал людей прежде. И воссияли его сыновья, подобно камням в короне правителя.
И был один из них подобен алмазу: чист, прозрачен и благороден. И знал он законы богов лучше, чем кто либо другой, и исполнял он их непреклонно. И холодно было сердце его, покоясь в объястиях разума. И мудры были слова его, и знал он заклятие каждое в мире подлунном, и нити воли богов держал он в руках своих.
И был второй подобен черному агату. И слышали зов его души, и повиновались ему умершие, и богиня смерти была ему любовницей пылкой.
И был третий как золотистый авантюрин, вечный ребенок, смешлив и весел. И дарил он людям счастье, легкость души и забвение. Шли в руки его все богатства мира сего, и шальная удача была его извечной спутницей.
И был четвертый тих и молчалив, как зеленый малахит. И был он великим врачевателем, равных которому не видел ранее подлунный мир. Прикосновения его дарили исцеление, очищали душу от мыслей черных либо даровали смерть без боли и страдания. Слова его были подобны зелью, разум охлаждающему, а в глазах горел огонь неугасимый.
Пятый, подобный чистому горному хрусталю, взглядом своим пронзал занавесу будущего и прошлого. И читал он судьбы людей и народов в открытой книге души своей, и ничто не могло скрыться от пронзительного взгляда его.
Шестой, как кошачий глаз, был гибок и красив. Видел он тайники душ людских, владел умами человеческими, душ их порывами, и каждый в мире этом не мог противостоять слову его. Каждый пред властью его склонял колени.
Седьмой был воином, сильным, беспощадным и тяжелым, как кровавик. Смеясь нес он смерть врагам своим, укрывал людей щитом защиты своей. И вел он за собой войска немерянные, и не знал он поражения. И ведал он тайны оружия любого в мире нашем, и каждое несло смерть в руках его.
Восьмой был как ярко-синий циркон. Подчинялась ему каждая тварь в подлунном мире. Пели для него птицы, росли для него травы, цвели для него цветы, наливались для него деревья плодами. И был он тих и прекрасен, как ручей, и взгляд его был чист, как роса ранняя.
Девятый, подобный лунному камню, владел стихиями. И подчинялась ему вода, слугой его становясь. И танцевал для него огонь. И дул для него ветер, и служила ему земля.
Десятый, глубокий и непонятный, был как зеленый гелиотроп. Пылали глаза его неукротимым светом магии, и любое искусство магическое ему подчинялось. Знал все о силе и о ее воплощениях. И любой дар магии был подвластен ему.
Одиннадцатый, подобный медовому сердолику, держал в руках своих нити судеб, переплетая их в сложный, ему лишь подвластный узор. Он видел стезю человека, направлял людей на путь истинный, судьбы народов направлял. И был он самым независимым и неукротимым из одиннадцати. И боялись власти его и люди, и даже боги.
И принесли одиннадцать высших магов людям мир, и подарили им знания, и положили начало лучшим родам арханов. Но увидели они низость в сердцах людских, познали нечистые помыслы их, и охватило их разочарование и презрение. Опечалились высшие маги. Замкнулись в непроходимых замках своих, удалились от людей, не захотели помогать в низости их.
И увидел это отец их, великий Радон. И подарил миру двенадцатого сына, и дал ему человеческое сердце, и лишил сына своего любимого бессмертия. Водрузил он корону на голову его из одиннадцати камней, и дал ему власть над Кассией.
И пришел гордый правитель смиренно к одиннадцати братьям своим, и на колени перед ними опустился, и голову свою склонил. Попросил у них защиты и совета. И увидели одиннадцать перед собой человека чистого, сильного, и воспылали любовью к брату своему двенадцатому, и служил двенадцатый посредником между братьями своими и разочаровавшими их людьми.
Но велика зависть людская и стремление людское к власти. И убили люди двенадцатого сына бога, в надежде получить власть его над неукротимыми братьями. И разгневались одиннадцать сыновей Радона, и пронеслась ярость их над Кассией, все на своем пути разрушая. Встал перед ними Радон и молвил:
- Не можете вы жить в этом мире, дети мои, и в мир богов забрать я вас не могу. И нет вам места ни там, ни тут. И будут души ваши возрождаться в телах человеческих, и будет пробуждаться ваша сила при виде потомков двенадцатого. И воспылаете вы к этому потомку любовью искренней, и служить будете у трона его, и жизни ваши будут щитом ему. А коль не встретите в своей жизни ни единого потомка двенадцатого брата своего, то так и проживете, как простые люди, до самой смерти своей.
И стало по слову его."
- Красивая история, - прервал ее дрожащим голосом Миранис. - Скажите мне, друзья мои, интересно ли вам слушать о себе легенды?
- В твоих руках четыре камня, друг мой, - ответил задумчиво Кадм. - Алмаз, сердолик, циркон и кровавик. У отца твоего - горный хрусталь, лунный камень, гелиотроп. Интересно, если бы вы собрали все одиннадцать, смогли бы вы победить Алкадия?
- С одиннадцатью я мог бы победить кого угодно, - усмехнулся Миранис. - Но пока ни одному моему предку все собрать не удалось... да и опасно вас дразнить-то, друзья мои. Лжет легенда. И не перерождаются двенадцать магов, а всего лишь души их вселяются в чужие тела, чтобы дарить вам, телохранителям, свою силу. Но если древний дух возьмет вверх над вашей душой...
- То что?
- Ничего.
- Мир, опять чего-то не договариваешь, - сузил глаза Седой. - И мне это не нравится.
Миранис не отвечал.
- Не обманывай меня, принц! - вскричал Лерин. - Я ведь тоже неплохо знаю историю. Уже почти полтысячи лет не появлялись в телохранителях повелителя ни целители судеб, ни хранители смерти. Почему?
- А ты не догадываешься? - медленно поднял голову Миранис. - Они появлялись, но никогда не проходили привязки. А если они смели настаивать, то их просто убивали. И мой отец убил своего телохранителя смерти лично.
Лерин побледнел.
- О боги, что ты пытаешься сказать...
- Читай! - приказал Мир Лие.
Седой умолк и тяжело опустился на скамью. Больше вопросов он не задавал.
Лия читала старинные легенды до самого рассвета, не помня ни строчки из прочитанного, и ее слабевший голос с трудом перекрывал все более крепчавший шум бури. Мир рассеянно слушал, Кадм сменил Тисмена у двери, и зеленоглазый телохранитель опустился на ковер рядом с принцем, скрестив ноги и выпрямив спину. Он поглаживал покрытую чешуйками спинку уродливого, похожего на ящерку, зверька, что клубочком свернулся в его ногах, и временами бросал на Мираниса глубокий, внимательный взгляд.
Лия чувствовала, что Тисмен с наследником ведет немую беседу. Он чем, она не знала, но, не смотря на щиты, кожей ощущала волнение принца и мягкую, обволакивающую ауру телохранителя-целителя.
Лерин молился, бесшумно шевеля губами и перебирая медовые бусинки четок. Его отрешенность Лия ненавидела в этот момент больше всего. Лерин и не думал скрывать, что думает о ней и о внезапном фаворе наследного принца, бросая то и дело в сторону девушки неодобрительные взгляды.
Несмотря на внешнюю расслабленность мужчин, Лия чувствовала, что они напряжены до предела и ждут. Лия даже знала, чего - возвращения Рэми либо нападения дяди. Может, именно дядя принесет Миранису ту смерть, которой он боялся? И которую почему-то считал неизбежной?
А время тянулось, растягиваясь в бесконечность, ничего не происходило, и напряженность высших магов росла, рискуя взорваться осколками и унести в воздух проклятый замок Арама вместе с его обитателями.
Лия все читала. Она чувствовала, как вместе со словами льется на комнату мягкая, ласковая сила, от которой всем становится легче. Она понятия не имела, откуда взялась и это сила, и ее собственное, уверенное спокойствие, она просто читала, даруя сидевшему у ее ног Миранису терпение, в котором тот так сейчас нуждался.
На рассвете, когда ее голос уже начинал хрипеть от усталости и срываться на тихий шепот, в дверь постучали. Кадм обернулся к дверям, и Лия успела заметить, как на его лбу вспыхнула татуировка телохранителя. От внезапно активировавшейся силы Алкадма стало трудно дышать. Лия уже почти не заметила, что перестала читать, как Тисмен осторожно спихнул зверюшку с колен и медленно поднялся.
Кадм обернулся к принцу, глаза его приняли тот глубокий, темно-синий оттенок, что был у Тисмена, когда тот мысленно разговаривал с наследником. Миранис напрягся. С явным сожалением поднялся он с пола и только тогда Лия решилась слегка двинуть затекшими ногами, изменив позу.
Лерин, бросив на нее неприязненный взгляд, отложил в сторону четки, подошел к столику и налил полную чашу теплого, травяного отвара. Лия нервно сглотнула, почувствовав, как сильно пересохло у нее в горле. Когда Лерин протянул ей чашу и почти мягко сказал: