У магазина пластинок был филиал — магазин канцелярских товаров, там и вовсе было очень сложно с кадрами, и Елена Константиновна была вынуждена лично вести воспитательную работу среди рабочей молодежи. Например, одна продавщица, Ира, по причине территориальной близости к магазину студенческого общежития, встречалась с неграми, и никак не хотела подчиняться строгим порядкам магазина. Ее поведение пагубно сказывалось на всем коллективе — естественно, одна паршивая овца все стадо портит. В конце концов, Елена Константиновна однажды просто завела ее в подвал и набила там ей морду, после этого Ира стала как шелковая. Елена Константиновна даже грузчиков из «Лентрансагентства» била по спине кулаками. Она одним своим видом буквально гипнотизировала всех, она была, как монумент, и внушала людям страх. Павлика, правда, она очень любила, всегда писала ему положительные характеристики, от нее он и научился правильно работать с нашими советскими продавцами. Однажды на Восьмое Марта ей подарили букет цветов, и она тогда сказала Павлику: «Посмотри, какие замечательные цветы. Какая сила в них заключена, необыкновенная красота и сила!» — эту фразу Павлик запомнил на всю жизнь.
Заместительница Елены Константиновны Альбина Вацлавовна во всем ее копировала: у них был одинаковый голос, они ходили в одну и ту же парикмахерскую, в одну и ту же баню, красили волосы в один цвет, и, в результате, различить их стало невозможно. Альбину Вацлавовну торг послал на курсы повышения квалификации, и они с Павликом одновременно оказались в одном техникуме советской торговли, в результате, после курсов уже Альбину Вацлавовну назначили директором, а Елена Константиновна оказалась ее заместительницей, поскольку у нее не было никакого образования. Но она все равно по-прежнему сидела за тем же столом, в том же кресле, только в табеле она числилась заместительницей, а Альбина Вацлавовна — директором, но на деле все обстояло наоборот, а иначе и быть просто не могло. Если бы Альбина Вацлавовна сказала ей: «Дорогая, знаешь, иди-ка, вставай за прилавок!» — то все, даже представить себе страшно, что бы тут началось, но этого не происходило.
Сейчас Елена Константиновна стала миллионером, она приватизировала магазин, то есть приватизировал его коллектив, в торге тогда очень дешево предлагали выкупить магазины, и они все вместе сложились и его выкупили, а от коллектива она потом постепенно избавилась, это оказалось не так уж сложно; она приватизировала даже участок земли, на котором стоит магазин, и набрала на работу новых продавцов. А Альбина Вацлавовна осталась с ней, они уже не могли друг без друга, как сиамские близнецы, были связаны на всю жизнь.
Когда Павлик приехал из Берлина и зашел к Елене Константиновне, она сидела на том же месте и была так же накрашена, и у нее был все тот же квадратный нижний подбородок; и она сказала ему, что он совершил самую большую ошибку в своей жизни, когда уехал отсюда, если бы он этого не сделал, то сейчас был бы миллионером, как она. Павлик и сам это понимал, но его все же немного утешал тот факт, что он учился в медицинском училище, даже уже заканчивал его; скоро он получит диплом и будет работать целителем, то есть тоже сможет получать неплохие бабки.
Еще Павлик ездил в Петергоф и видел там душевую комнату императрицы, она ему очень понравилась, он даже захотел у себя в Берлине такую устроить. Одна комната с двумя окнами, выходящими в Китайский сад, в полу в центре проделана дырка — внизу круглая табуретка, есть какие-то трубочки, очевидно, для воды, чтобы она уходила в Финский залив, а над этой дыркой, точно сверху, люстра, украшенная стеклянным виноградом, и латунными листьями, покрашенными зеленой краской, и среди этого винограда и листьев такие дырочки, как лейка, — это и был ее душ. Следующая комнатка с ширмочкой, с фарфоровым горшочком, дальше сауна с деревянной лесенкой, какой-то подиум сделан, типа русской печки, и там переходишь в другой коридорчик и попадаешь в огромный шпалерный зал, в середине овальный стол на двенадцать персон. Павлику это так понравилось, что он решил у себя в Берлине так же сделать.
* * *После кладбища Алексей Б., действительно, не звонил Марусе в течение месяца, а потом внезапно появился, и они сразу же отправились вместе в его любимое кафе «Сладкоежка», потому что Алексей очень любил сладкое. Он рассказывал, что в этой деревне, откуда он только что приехал, все живут в ужасной нищете, ходят в обносках, то есть даже не живут, а просто влачат нищенское существование. И Маруся тут же представила себе серое небо, серые полуразвалившиеся избы, и унылых крестьян в лохмотьях, серых платках и кривых рваных шляпчонках, бредущих, спотыкаясь, по серому тающему снегу, среди них был и Алексей, который в своем заплатанном коричневом пальто, держа под руку свою пожилую тетку, элегантно скользил по серой наледи, покачиваясь то вправо, то влево, стараясь сохранить равновесие…
В это мгновение к их столику подошла девушка в маленькой круглой шапочке с вуалькой, какие носили в двадцатые годы во время НЭПа, на плечи у нее было накинуто меховое манто, а волосы, шляпка и платье все утыканы множеством гусиных или куриных перьев. Это была подруга Алексея, Катенька из Москвы, с которой Алексей тоже договорился о встрече в этом кафе. «Послушайте, две недели назад, когда вы были в Москве, вы отказались платить за меня в кафе…» — начала говорить Катенька. Маруся поймала на себе растерянный взгляд Алексея, в это же мгновение он вскочил со стула и, вцепившись Катеньке в руку, заглядывая ей снизу в глаза, быстро-быстро запричитал: «Ах, Катенька, вы не должны так говорить при Марусе, она может вас неправильно понять…» «Ну отцепитесь же вы, старый кретин! Больно!» — вдруг резко прервала его Катенька и с силой выдернула свою руку из его цепких пальцев.
О Катеньке Алексей раньше уже довольно много рассказывал Марусе. У нее были богатые родители, которые состояли в секте мормонов, и те снимали для них целый особняк где-то в районе Фурштадтской улицы. В Москве она жила вместе с дедушкой, в элитном районе, который раньше, в советские времена, считался вообще недоступным для простых смертных, там был очень хороший воздух, и вообще благоприятная экологическая обстановка, а теперь высотный дом, где жил дедушка, стал совсем обшарпанным, в их подъезде постоянно собирались какие-то наркоманы, правда, дедушка на них внимания не обращал, ему было абсолютно плевать, он уже достиг нирваны. Когда питерские знакомые Катеньки приезжали в Москву на пару дней, они обычно останавливались у катенькиного дедушки. Если, конечно, самой Катеньки в эти дни в Москве не было и она тусовалась в Питере, так как жили они в комнате, где обычно жила она. Один раз, чуть позднее, там жила и Маруся.
В этой комнате на буфете стоял серый человеческий череп, а шкаф был завален разными старыми платьями, вероятно, раньше принадлежавшими каким-то звездам театральной сцены. На покрытом пылью письменном столе валялись старые программки различных молодежных клубов, а на люстре болтались запыленные бумажные птички. Фамилия Катеньки была Асадуллина, но она ей не нравилась, ей хотелось изобрести себе какой-нибудь броский запоминающийся псевдоним, то она хотела отбросить первые буквы и называться просто «Дулина», то решила стать Катрин де Сад, на французский манер, но окончательное решение она так и не смогла принять.
У них с Алексеем были очень сложные отношения, одно время, когда мама Алексея была еще жива, Катенька, когда приезжала из Москвы, останавливалась у него, потому что ее родители не хотели, чтобы она жила у них, а уж приводить кого-нибудь в гости они тем более не разрешали, боялись, чтобы их, не дай бог, не ограбили. Мама не хотела пускать Катеньку к себе, потому что она постоянно кокетничала с ее новым мужем, она вообще кокетничала со всеми мужчинами, чем ужасно злила женщин.
Алексей говорил, что у Катеньки самые красивые ноги в мире. Еще он считал, что Катенька очень несчастная девушка, она даже пыталась покончить с собой, а его друг из Москвы вообще рассказывал ему, что она голодает, потому что однажды она пришла к нему вечером в гости, он предложил ей попить чаю, а она с жадностью съела не только все конфеты, но даже и весь хлеб. После этой истории, по словам Алексея, в его душе что-то сдвинулось, и он Катеньку почти что полюбил, хотя жалость, конечно, все же не до конца любовь. Правда, его раздражало то, что она постоянно «раскручивала его на деньги», а у него денег не было вовсе. Он ведь был пенсионер, кроме того у него ведь было двое детей, хотя они и жили теперь с его бывшей женой в совершенной бедности, но и у них тоже почти ничего не было. А Катенька раскручивает его на деньги и однажды в Москве даже повела его в такой бар, где бутылочка «Кока-Колы» стоила пятьдесят рублей, и заставила платить за себя.
А вот своей бывшей жены Алексею было не жаль, так как она сама была виновата, что он от них ушел, ведь раньше он хорошо зарабатывал, кроме того, у него была богатая бабушка, которая умерла и оставила ему в глиняной вазе наследство, солидную сумму в рублях, и он, когда ему нужны были деньги, приходил к ней, запускал руку в вазу, и доставал оттуда столько, сколько ему было нужно, тогда он не считал денег, и поэтому его все любили. А потом началась перестройка, кризис, и все деньги, которые он не успел истратить, превратились в бумагу, и он стал бедным, просто нищим. На работе ему перестали выплачивать зарплату, а его жена стала проявлять все большее недовольство, она постоянно устраивала ему истерики, и ему, в конце концов, это надоело, он оставил ее вместе с двумя своими маленькими сыновьями, и ушел жить к маме.
А вот своей бывшей жены Алексею было не жаль, так как она сама была виновата, что он от них ушел, ведь раньше он хорошо зарабатывал, кроме того, у него была богатая бабушка, которая умерла и оставила ему в глиняной вазе наследство, солидную сумму в рублях, и он, когда ему нужны были деньги, приходил к ней, запускал руку в вазу, и доставал оттуда столько, сколько ему было нужно, тогда он не считал денег, и поэтому его все любили. А потом началась перестройка, кризис, и все деньги, которые он не успел истратить, превратились в бумагу, и он стал бедным, просто нищим. На работе ему перестали выплачивать зарплату, а его жена стала проявлять все большее недовольство, она постоянно устраивала ему истерики, и ему, в конце концов, это надоело, он оставил ее вместе с двумя своими маленькими сыновьями, и ушел жить к маме.
Тем временем, ему удалось выправить себе пенсию, мизерную, конечно, но все же хоть какие-то гарантированные деньги, он работал военным переводчиком, но даже эту пенсию ему не хотели давать, один полковник, ужасно его не любивший, все пытался уволить Алексея раньше времени, тогда бы он остался вовсе без денег, но, к счастью, другой полковник Алексею симпатизировал, и ему удалось все же дослужить до пенсионного возраста. Конечно, он переживал из-за этой ситуации со своей бывшей женой, все же его дети голодали, а его жена, к тому же, старалась настроить их против него, но он при встрече покупал им конфеты, и они его все равно любили. Теперь, когда его маман умерла, его жена стала проситься назад, но он ей отказал — ведь один раз она его уже предала, зачем же ему снова себя мучить…
После того, как Катенька его оттолкнула, Алексей некоторое время сидел молча, отстранившись от нее, полностью сосредоточившись на своем мороженом, но затем, так как он сидел между Марусей и Катенькой, снова начал хватать за руки то одну, то другую, при этом он, заглядывая Катеньке в глаза, поинтересовался у нее, не беременна ли она. Катенька загадочно улыбнулась и ответила, что не знает, не уверена. Правда, один юноша действительно предлагал ей жить вместе с ним, но для этого им нужен еще третий партнер. Оказалось, что Маруся тоже его знала — его звали Родион, он ходил в красном пиджаке, с иссиня-черными волосами, подрезанными на лбу челкой, одно время он был приятелем Николая, но потом ушел от него к Юле. Он предлагал Катеньке некоторые варианты, но Катенька все не соглашалась, ей никто не нравился, а она не хотела себя заставлять, с какой стати.
— Послушайте, Алеша, а не могли бы вы мне купить еще мороженого? — жеманно сказала Катенька, небрежно взмахнув рукой и откинувшись на спинку стула. Алексей же, вместо ответа, наклонился к ней всем своим туловищем и снова с силой вцепился ей в руку.
Ах Катенька, Катенька, — скороговоркой забормотал он, — она такая бедная, бедная…
И тут он опять, обращаясь главным образом к Марусе, стал рассказывать историю про своего московского приятеля, накормившего голодную, бедную Катеньку, и то, как ему тогда стало ее жалко, он ее почти за это полюбил… Катенька же вдруг вся побледнела, лицо ее исказилось злобной гримасой, а на глазах навернулись настоящие слезы. Она с силой вырвала свою руку из рук Алексея и громко на все кафе произнесла:
— Кто, я бедная?! Послушайте вы, старый идиот, у моих родителей, между прочим, два мерседеса и две квартиры, в Москве и Петербурге. Просто они мне не всегда дают деньги. А вы, старый придурок, говорите из зависти ко мне, а лучше бы вы завидовали Марусе, потому что она теперь самая модная писательница.
— Ах Катенька, я же не это хотел сказать, — попытался прервать ее Алексей и снова схватил ее за руку. Но Катенька с силой оттолкнула Алексея так, что тот едва удержался на своем стуле и не упал на пол.
— Лучше бы вы рассказали Марусе о том, как вас однажды изнасиловали в бане, или же о том, как вы ходите на вокзал в поисках мальчиков, или о том, как вы привели к себе однажды мальчика, и этот мальчик набросился на вас с ножом, и вы выскочили на лестницу почти голый…
Алексей снова попытался ее прервать, но Катеньку было уже не остановить:
— А еще мне ваш приятель Владимир рассказывал, что вы, Алексей Петрович, очень любите, когда вас таскают за волосы и называют девкой и шлюхой. Ведь так, Алексей Петрович? А раз в неделю вы ходите на Кузнечный рынок и покупаете у грузин бананы или, еще лучше, неочищенную морковь, грязную, всю в земле, и просите, чтобы вам эти бананы и морковь запихивали в зад, это у вас называется «посношаться с грузином», так как к самим грузинам с подобными предложениями вы подойти боитесь… И французский вы плохо знаете, говорите с ошибками и с плохим произношением, мне это Муся сказала, а она, между прочим, учится на филфаке, на французском отделении… — неожиданно завершила свою речь Катенька и торжествующе посмотрела на Алексея. Она уже совсем успокоилась и, казалось, была полностью удовлетворена.
— Bon… Passons… — тихо, как бы себе под нос пробормотал Алексей, — Катенька, ты, я вижу, сегодня не в духе, что-то какую-то агрессию проявляешь по отношению ко мне. А я-то совсем не то хотел сказать… Ну уж, Маруся, думаю, никогда бы так не стала делать, — вдруг наклонился всем туловищем к Марусе Алексей и снова с силой схватил ее за руку.
Ну ладно, — решительно произнес он, — пойдем, пожалуй, а то мы уже слишком здесь засиделись. Кафе скоро закрывается.
— Надеюсь, вы проводите меня до метро? — капризно произнесла Катенька, — Или уж и провожать не будете?
— Проводим, проводим, — с некоторой поспешностью сказал Алексей, — пойдемте.
После того, как Катенька скрылась за стеклянными дверями метро, Алексей вздохнул с явным облегчением и посмотрел на Марусю.
— Боже мой, боже мой, как не хочется расставаться — задумчиво сказал он. — Какое счастье, что мы вообще встретились с вами. Я считаю, что это чудо. Я уже и представить себе не могу, что мы до этого были не знакомы. Я не представляю, как я вообще жил до этого. Пойдемте, прогуляемся еще к Владимирской площади, а там вы посадите меня на метро…
Когда они проходили мимо Владимирского собора, Алексей внезапно остановился, задрал голову и задумчиво посмотрел вверх.
— Ах, какой сегодня день, какой день, — как бы про себя произнес он. — Давайте постоим здесь, у храма. Нет, давайте лучше посидим — он указал на стоявшие неподалеку деревянные ящики, на которых днем у собора обычно сидели нищие. — Давайте посидим и помолимся про себя. Как не хочется расставаться…
* * *Прошло уже несколько месяцев, как Маруся работала у Васи, а всех обещанных денег пока так и не получила. На все ее вопросы Вася неизменно отвечал, что у них с Геночкой договоренность — Вася занимается рекламной деятельностью, а Гена платит сотрудникам. Гена же продолжал тянуть с выплатой. Все равно, Вася был не тот человек, чтобы ее надирать, он мог кинуть кого угодно, но только не ее, Маруся в этом не сомневалась. А вот намерения Гены не вызывали у нее ни малейших сомнений. Она стала думать, каким образом может все же получить свои деньги, простых просьб здесь явно было недостаточно, нужно было придумать что-нибудь более сильное и действенное, например, попытаться как-нибудь Гену шантажировать или припугнуть.
Маруся сидела за своим компьютером очень мрачная, и теперь Гена, когда проходил мимо нее, старался вообще в тот угол не смотреть, а быстро-быстро заскакивал в свой кабинет. Потом Гена уехал в командировку в Москву, а Вася улетел в Варшаву, и Маруся осталась вдвоем с Лилей, потому что Александр Петрович на работу перестал ходить вовсе. Маруся тоже подумала, что теперь сможет отдохнуть, но Гена каждое утро ровно в десять часов звонил из Москвы и проверял, на месте ли его сотрудники, так что расслабиться было совершенно невозможно.
Гена приехал неожиданно через две недели и прямо с порога заявил Марусе, что им придется расстаться, потому что Вася недавно подписал очень выгодный договор с одной фирмой, но директор этой фирмы поставил условие — чтобы они взяли на работу его племянницу, а так как свободных рабочих мест у них нет, то придется уволить Марусю. Маруся не особенно расстроилась, она и сама уже подумывала о том, чтобы уйти, но ей все же хотелось получить свои заработанные за несколько месяцев деньги. Про деньги Гена ничего не сказал, тогда Маруся спросила его, когда же будет произведен окончательный расчет. Гена задумчиво почесал затылок и сказал:
— Ну ладно, вы доработайте до конца этой недели, и в пятницу, нет, в субботу, я с вами рассчитаюсь. Саша! — обратился он тут же к Александру Петровичу, — Возьми-ка дискеты и скопируй из компьютера всю информацию, прямо сейчас, а дискеты эти отдай мне, — и он зашел в свой кабинет и захлопнул за собой дверь.
— Зачем это? — удивилась Маруся, — Ведь тут дискет двадцать надо, как минимум.
Просто ему недавно рассказали историю о том, как одного человека уволили из компьютерной фирмы, а он, в отместку, перед уходом взял и стер все, что было в компьютере. Фирма понесла значительные убытки, — ответил Александр Петрович, уже сидя за компьютером и по очереди вставляя и вытаскивая дискеты.