– Дискотека на набережной Оби, яхт-клуб «Ассоль»… – забубнил в пространство Вернер, – ресторан «Центральный», пивные залы «Окраина»…
– Но с этим невозможно бороться, Сан Саныч, – совершенно справедливо заметила Екатерина, – москвичи мощнее, раздавят.
– Вы решительно правы, прекрасная дама, – манерно поклонился Ухватов, – с ними не нужно бороться. Поздно. С ними нужно сотрудничать. Поделить собственность и мирно сосуществовать. От этого выиграют все: город, коммерция, население. Никаких войн, никаких трупов! Канули те смутные времена! Хватит гангстерских войн!
– Я, кажется, понимаю, – осенило Максимова, – погибший принадлежал к московской группировке. Партнер по принуждению. И самое страшное для вас – его загадочная смерть.
– Так и есть, – покосился в темноту Ухватов, – последствия гибели Кравца непредставимы. Форменный ужас… Мы не знаем, кто распорядился его убрать. С какой целью? Что последует за этим преступлением – убийства других? Или ликвидацией Кравца планы врагов исчерпываются?
– И на совещании вы решали… – приоткрыла пухлый ротик Екатерина.
Ухватов колебался недолго. Ответил, словно шашкой рубанул:
– Вопросы безопасности. Очень сложная, деликатная тема. Мы должны удержать этот город и область. Враги подбираются, они начинают подтачивать наши структуры…
– Опишите, пожалуйста, ваших врагов, – попросил Максимов.
Ухватов прищурился:
– А вы сами не догадываетесь?
– Питерские… – зловещим шепотом подсказал Вернер.
– Китайцы… – пахнула жаром в висок Екатерина. Максимов поежился.
Ухватов тускло рассмеялся.
– Неприятно, Константин Андреевич? А мне такое приходится выслушивать каждый день. И что примечательно, ваши коллеги правы. Угроза исходит отовсюду. И что она собой представляет, сказать трудно. Понятно, верные дзержинцы не въедут в город на бронепоезде – оставят на запасном пути. И китайцы в него войдут с хорошими русскими лицами. Но на кого работают их капиталы – этих всевозможных Ивановых, Петровых, Сидоровых? Во что они превратят наш любимый город за несколько лет, высосав из него все соки?
Тишина стояла на крыльце какая-то недоверчивая. Трудно образованным людям вникать в патетику. Сова монотонно ухала в лесу. Ветер шевелил кроны деревьев. Натасканная охрана в глаза не лезла, но можно было предположить, что темнота в округе набита под завязку.
– А вот теперь имеем ясность, – молвил вкрадчиво Вернер. – Позвольте правду-матку в глаза, Сан Саныч? Фактическое руководство города – сибиряк, москвич, вор, мент и бандит – проводят совещание, как не допустить в город проникновения чужаков, и по ходу дискуссии одного из них убивают. Занимательный сюжет. Скажите, убитый Кравец был один в этом доме? Ни секретаря под боком, ни любовницы?
– Никого, – подавленно признался Ухватов. – Он был моим гостем, и я поручился за его безопасность.
– Паршивенько, – почесал комариный укус Вернер. – Последствия действительно не ахти… А погиб он…
– В постели горничной Юли.
– Во как! – воскликнули восхищенно детективы. Хором.
– Запутанная история, – отмахнулся Ухватов. – Но горничная, возможно, ни в чем не виновата. Разберитесь. Еще раз повторяю, господа: с этой территории до выяснения подробностей никто не выйдет – пусть даже нас начнут убивать одного за другим. Коржак получил инструкции. Это касается и вас.
– Да ладно вам стращать-то, – ухмыльнулся Максимов, – в этом хвойном закутке так уютно. Поживем как белые люди…
3
Ложиться спать в этот час не рискнули. Хотя и стоило. В сопровождении Ухватова вернулись в дом. Бильярдная многозначительно помалкивала, в бассейне и буфетной – темнота. Разбежались сонные гости. Восточную лестницу украшал охранник – мимо него и потянулись гуськом на второй этаж (Ухватов согласился поучаствовать в экскурсии).
Два пролета мрамора – шикарный «бельэтаж», устланный паркетом, с массивными дверьми красного дерева. Канделябры на стенах. Освещение приглушенное, интимное. Этаж симметричен: западная сторона является зеркальным отражением восточной. Галерея – монументальные перила, фигурные балясины – окружает лестничный колодец с трех сторон. Четвертая, южная, – витраж. Шесть дверей на галерее. Пара – на севере, по паре – на востоке и западе. Между ними изогнутые коридоры – убегают в глубь здания – на северо-восток и северо-запад.
Слева почивают вор, учтиво представленный Пузыревым Олегом Васильевичем по кличке, понятно, Пузырь, и влиятельный бандит – Шалевич Дмитрий Сергеевич (кличкой не обзавелся). Крайняя справа комната пустует.
Северная часть галереи также имеет жилищные вакансии. Слева поселили работника ГУВД с любовницей Лизаветой, справа проживал покойный Кравец Аркадий Николаевич – «воспитанный, интеллигентный человек чисто столичной закваски». Теперь не проживает никто. Мимо означенной двери и потянулась процессия, втягиваясь в северо-восточный коридор.
– Здесь ночует Коржак, – коснулся Ухватов крайней двери на галерее. – Парень молчаливый, служил в охране банка «Державный», переведен по протекции. К сожалению, практически ничего о нем не знаю. Работник новый. Но с обязанностями пока справлялся, – по крайней мере, нареканий от Дмитрия Сергеевича не поступало.
– Но убийство он прохлопал, – пробормотал Максимов.
– Прохлопал, – согласился Ухватов. – Что, понятно, чести ему не делает.
Растянутое чрево коридора почти не освещалось. Канделябров с золотыми грациями здесь не было. Мутноватая лампа, вправленная в абажур, – на все протяженное пространство. Восточное крыло отдано прислуге, изыски неуместны. Двадцать шагов – поворот направо. Угловое помещение, имеющее с комнатой покойного общую стенку, – скромное жилище горничной Юли. Далее по ходу подсобное хозяйство, за ним еще одна дверь – по штату положена вторая горничная, но на время совещания, как верно догадался Максимов, ее удалили. Стены облицованы рейками, ворсистое покрытие на полу скрадывает шаги. За комнатой второй горничной – поворот налево – виден край коридора, переходящий в северную лестницу на первый этаж. Девять шагов – пожарный щит под стеклом. Слева – утопленная в арочный проем дверь. Апартаменты Надежды Борисовны, следящей за порядком в доме и, ввиду нехватки персонала, частенько вынужденной помогать Юле.
– Сдержанная женщина, – глуховато информировал Саныч, – но имеется в ней шарм и особенная стать. Ей можно посочувствовать – половину дней в году Надежда Борисовна проживает в этом доме. Получает неплоxo – по российским, конечно, меркам. Кстати, если отобразить комнаты Надежды и горничной на западную сторону здания, то получатся апартаменты вашего покорного слуги и его секретаря. Они, вестимо, понаряднее, и кубатура несколько значительнее, но расположены примерно так же. А пролеты северной лестницы просто зеркально отображают друг друга…
– В этом доме только двое из обслуживающего персонала? – удивленно спросила Екатерина.
– На виду, пожалуй, да, – призадумался Ухватов. – По крайней мере те, кто здесь ночует. Плюс Петрович – смотрящий за садом, попутно дворник. Не забывайте поваров – эти ребята трудятся в две смены, меняясь через неделю. Ночуют на базе отдыха бывшего Калининского райкома – в трехстах метрах. Кухня в западном крыле, там и колдуют. Доставка продуктов контролируется, кашеварят под охраной, а влияние официанта дальше буфетного зала не распространяется. Есть монтеры, есть сантехники, электрики, но стоит ли держать их в доме? Прохудится труба, заискрит проводка – уж не волнуйтесь, через три минуты появится аварийная бригада…
Двенадцать шагов от комнаты Надежды Борисовны – и Ухватов вывел сыщиков на северную лестницу. Уменьшенная копия парадной – узкая клеть, крохотная галерея. Перила хлипкие, ненадежные. Зона серых сумерек… У подножия мелькнула тень охранника. Но когда процессия спустилась, никого уже не было – парень деликатно испарился. Слева бассейн с выложенными кафелем подходами, прямо тянется коридор. Тридцать шагов – северная дверь в сад – помпезная стеклянная конструкция (на крыльце мерцает страж). Налево – узкий проход вдоль восточной стороны гостиной. Финальные тридцать шагов – и парадная лестница, а под ногами мягко стелется раскинутый по ступеням ковер. Бледный свет из бильярдной. Виден кий, небрежно брошенный Шалевичем, зеленое сукно. Длинношеие лебедицы грустят на подлокотниках кресел…
– Если желаете, можно прогуляться по западному крылу, – предложил Ухватов, – но оно, уж поверьте, геометрически точно отражает восточное. Про чердачные помещения можете не беспокоиться – ключи у охраны.
– Жутковато как-то, – обняла себя за плечи Екатерина. – Было бы странно, если бы в этом доме никого не убили… Давайте честно, Сан Саныч, что вы собираетесь с нами сделать после проведения расследования?
– Убивать не буду, – блеснул кошачьими глазами в полумраке Ухватов, – возможно, награжу – зависит от вас. Поймите, я не людоед и в вашей смерти не вижу никакого кайфа. Я хочу знать, кто убил Кравца, и через убийцу выйти на заказчика. Вам незачем волноваться.
– И почему мне так волнуется?.. – вздохнула Екатерина.
– Предложение, Сан Саныч, – очнулся Максимов. – Давайте не тянуть резину. Нужен толк от расследования? Тогда поднимайте народ в ружье. Всех пинками из кроватей и свистать в гостиную. Поспят в другое время.
«Чай, не баре», – хотел добавить по инерции, но воздержался. Чересчур.
Ухватов несколько секунд размышлял. Затем в полутьме плотоядно заблестели ухоженные зубы.
– Почему бы нет, Константин Андреевич? Чай, не баре…
– И садовника не забудьте, – не преминул напомнить Максимов.
Этой грубой выходкой детективы «Профиля» обрели себе целое неприятельское войско. Успокаивало только то, что пока Ухватов на их стороне.
– Я не понял, что за дела, вы, пинки… пинкертоны хреновы… – сварливо брюзжал авторитет Пузырь, озирая заплывшими глазками развалившихся на диване детективов. Подтянул штанины и плюхнулся в кресло, взгромоздив ноги на ломберный столик из карельской березы. Уголовные замашки не сокрыть запонками от «Картье».
Шалевич, выразительно помалкивая, метал молнии. Пристроился к камину и раскуривал очередную «робусту».
Каминное сооружение в этой гостиной невольно притягивало взгляд. Витая решетка, античный портал. На портале – каминные часы с приятной мужскому глазу скульптурой «Отдых Дианы» и постаментом, украшенным мифологическими сценами. В качестве натюрморта – настоящее ведерко с углем и практически нержавая кочерга.
Толстяк Косаренко матерился сквозь зубы, подыскивая себе местечко. Лизавета терла глазки и пялилась на Максимова не без любопытства. Кое-как расселись по диванам и креслам.
Референт Марголин маячил столбом за спиной шефа. Коржак, цинично улыбаясь, наблюдал из угла за суетой (он не только не уснул, но, похоже, и не раздевался). Надежда Борисовна с заспанной мордашкой смотрелась очень привлекательно (достойную конкуренцию Екатерине она бы составила). Горничная Юля, понимая, что тряхнут ее обязательно, выглядела совсем напуганной. Появился хромой, сутулый господин с морщинистым лицом и в холщовой робе. Уставился на собрание пустыми глазами, отошел в сторонку, не зная, куда деть мозолистые руки. Пан садовник.
– Я прошу прощения, уважаемая публика, – приветливо начал Максимов, – но со сном сегодня незадача. Если нас сюда вызвали, мы должны работать. Надеюсь, никто не хочет отправиться вслед за господином Кравцом?
– Это любопытно, – медленно произнес Шалевич, скрещивая руки на груди, – продолжайте, любезный. Вы имеете что-то сказать? – Тяжелая ухмылка преследовала сыщика.
– Да пошел он на хрен, этот шпик… – сварливо забормотал Косаренко. – Специалист, едрить его… Саныч, я предлагал тебе нормальных оперов, ты отказался. Они бы вмиг эту путаницу распутали, по полочкам разложили и отчет предоставили…
– Да пусть бухтит, Валька, – вальяжно разрешил вор, – а мы послушаем. С утра не на работу… А своих оперов ты засунь себе в одно место – там же ни одного толкового, мне ли не знать? Жору Клевера ловили, как бабочку, поймать не могли – под носом ваших оперов квартиры раздевал. Кабы не глупая Валька-открывалка – так и дальше веселил бы народ…
Про обезвреженную банду грабителей протрубили всему городу. А «открывалкой» на блатном жаргоне именуется дама в нескромном халатике, звонящая в дверь. «Вы меня заливаете… а можно ли щепотку соли… а не позволите ли позвонить?..» Хозяин, истекая слюнками, отворяет, врываются ребята в масках, а далее все быстро и банально.
Ухватов, погруженный в кресло, казался расслабленным: глаза полузакрыты, бледная улыбка на тонких губах. Владеет ситуацией – кто бы сомневался? Но и вор достаточно бдителен. Лагерные замашки – просто театральная ширма, за которой прячется внимательный и собранный человек.
– Не собираюсь ничего говорить, – с улыбкой возразил Максимов. – Говорить сегодня будете вы, господа. А мы – внимательно слушать и делать выводы. Не начать ли нам, собственно, с убийства?
– Это смутно мне напоминает… – нахмурилась, подбирая аналогию, Надежда Борисовна.
– В Агату Кристи поиграть вздумалось, – подсказал круглолицый начбез. – Увлекательное хобби, особенно вместо сна.
– Подозреваются все, – смело вякнула Елизавета, покосившись на Шалевича.
– Заткнись, – хлопнул ее по затылку Косаренко.
Марголин брезгливо глянул на невоспитанного полковника, открыл рот, но ничего не произнес.
– Господа, – распахнул глаза Ухватов, – не пора ли переходить к делу?
Аудитория понемногу успокаивалась. Но цельная картина происшествия нарисовалась не сразу. Преодолевая сопротивление и негативное отношение, сыщики складывали полотно из разноцветных кусочков мозаики.
Совещание длилось третий день. Между делом уважаемые господа отдыхали – к чему располагало все: обстановка, время года. Бильярд, бассейн, озеро с неплохой рыбалкой (особая бригада, откомандированная от лесничества, разводит в озере серебристых карпов). Погодка на заказ. Природа, солнышко…
– Юля, вы меня простите, – учтиво обратился к горничной Максимов, – но, похоже, в этой драме вы являетесь главным действующим лицом. Стартуем с вас, не возражаете?
Давно ожидавшая этого горничная тем не менее еще больше побледнела и с новой силой стала тискать передник.
– Но поверьте, в этом нет моей вины, я сама не понимаю, почему так произошло…
Хорошая девочка, отметил про себя Максимов, наивная, смешная, а главное – невероятно скромная.
– Пожалуй, в этом есть доля моей вины, – глянув сыщику в глаза, налилась румянцем Надежда Борисовна, управляющая имением. – Но, видит бог, я не хотела никому навредить…
В двух словах все это выглядело так. Наблюдая за полковником Косаренко, предусмотрительно прихватившим из города девочку, на второй день работы Аркадий Николаевич Кравец крупно пожалел, что не озаботился тем же. Вдруг обидно стало. Работа – это, конечно, святое, но работа без отдыха – нонсенс и пустая трата времени. Мужчина представительный, конь в соку. Играй, гормон, все такое. Лизавета занята, Надежда Борисовна – особа честных правил, вольностей на работе не позволяет. Вот и начал Кравец охмурять горничную. То в углу прижмет, то проводит долгим взглядом – словом, знаки внимания ей всяческие оказывал. А куда исчезнуть девочке с этой большой «подводной лодки»? Тут Надежда Борисовна и намекнула Юленьке в завуалированной форме: дескать, не противься, девочка, расслабься, тебя не убудет. Проявишь фантазию – получишь удовольствие. Да и гостей надо держать в хорошем настроении – поскольку в том и состоит прямая обязанность прислуги. Словом, устройте друг другу праздник тела.
Юля – девочка незамужняя, женихом не обзавелась – противилась заигрыванию недолго. «Я приду к тебе сегодня, золотце», – похотливо урчал Кравец во время вечерней партии в американку, хлопая Юлю по упругой попке. Она как раз заправляла свежими фруктами так называемый сюрту-де-табль – зеркальный, оправленный в золоченую бронзу поднос с ножками-опорами в виде грифонов. Юля покраснела до ушей, но с обязанностями справилась. Эту сцену видели многие.
Грехопадения, впрочем, не случилось. Безжалостно комкая белоснежный передник, срывающимся от волнения голоском Юля повествовала, как Кравец в изрядном подпитии ввалился в ее комнату около часа ночи. Она как раз закончила наглаживать свежий фартук и собиралась принять душ. «Прими, киска, прими, – похотливо урчал Кравец, стягивая штаны. – Но не забывай: когда девушка раздевается и лезет под душ, маньяк уже где-то на подходе, гы-гы…» Она, исполненная ужаса, ускользнула в ванную, а Кравец между тем уже забирался в кровать.
Юля пустила воду на полную громкость и стала выжидать: а вдруг уснет? Сомнения терзали девушку. Ну уснет. И что с того? Все равно проснется. Не сегодня, так завтра. За теплое место горничной в богатом доме с окладом двенадцать тысяч надо платить.
Глотая слезы, она обмылась в самых ответственных местах и вышла из душа. И сразу почувствовала зловещую атмосферу… Страшно стало Юле. Но страх какой-то необычный, не связанный с домогательствами Кравца. Посторонний дух витал в комнате. Зловещий какой-то. Тишина звенящая в ушах. Ночник притушен до минимума, ветерок проникает в открытую форточку. Словно призрак вьется в воздухе… И Кравец под одеялом как-то странно дышит – укрытый с головой, одеяло отрывисто подрагивает. Но Юля отринула страхи – будь что будет. Обошла кровать со стороны окна и легла прямо в халате. Вытянула ноги, расслабилась. Пусть терзает. Но с Кравцом определенно творилось что-то загадочное. На Юлю не реагировал, из-под одеяла не проявлялся. Пыхтел, словно разбуженный вулкан. Кошмарное озарение снизошло на девочку: протянула онемевшую ручонку, прибавила свет и отогнула кончик одеяла…