1
Вэкэт остановил упряжку, крепко вколотил палку в твердый, слежавшийся снег и огляделся. Справа тянулась граница окованного льдом моря. На всем расстоянии, сколько мог охватить взгляд, торчали нагромождения ледяных обломков. Между торосами и береговыми скалами под глубоким крепким снегом спряталась узкая галечная отмель. По ней и пролегла дорога Вэкэта. Снег был девственно чист и нетронут, едва намеченные следы полозьев тянулись далеко.
Торосы уходили в морскую даль, до уныния однообразную и наводящую скуку.
Вэкэт посмотрел влево. Невысокий берег продолжался на юг плоской равниной — тундрой Академии. Лишь на самом горизонте различалась горная цепь. Она светилась и сверкала в лучах долгой зари. По вычислениям астронома полярной станции солнце покажется послезавтра — четырнадцатого февраля. Где-то невдалеке отсюда в двадцатых годах поселилась канадская колония, посланная великим авантюристом Арктики Вильялмуром Стефансоном. По его теории поселенцы должны были существовать лишь за счет продуктов, добытых охотой. Советское правительство послало за горе-колонизаторами специальную экспедицию, но в живых нашли лишь эскимоску Анну Блежджек.
Путь Вэкэта лежал далеко в стороне от бывшего поселения американцев.
Вэкэт еще раз поглядел на далекий хребет. До него отсюда километров шестьдесят. Если ехать напрямик, за сутки можно добраться до гор, а там по наклонному плато до южного берега можно катиться даже без собак.
Вэкэт вернулся с собаками. Передовик Лелю вскочил навстречу. Лелю — неплохой пес, но по молодости своей любит ласку и шалости. Поэтому старые собаки не очень уважают его и часто отказываются признавать его власть. Однако Лелю хорошо знал команды, умел угадывать малейшее желание каюра. Он уверенно чувствовал себя впереди упряжки. Вэкэт не очень любил Лелю, хотя и ценил его. Каюр погладил пса, осмотрел его лапы, вычистил набившийся между когтей снег.
Вторым от корня был припряжен Эльгар, совершенно белый, без единого темного пятнышка пес. Рассудительный, мягкий, справедливый, он был намного умнее Лелю, но обстоятельства сложились так, что ему не пришлось получить высшего собачьего образования. Поэтому он и плелся в середине упряжки, хотя по своим собачьим достоинствам мог быть впереди всех. Вэкэт как-то попробовал запрячь его впереди, но на все команды Эльгар отзывался плохо, путал оклики. Лелю, отставленный на это время в сторону, всем своим видом показывал, как он презирает Эльгара и смеется над ним.
Осмотрев собак, Вэкэт вернулся на нарту.
Полозья со скрипом чиркнули по окаменевшему снегу, и прошло некоторое время, прежде чем скрип превратился в иной звук, который мечтательные каюры называют песней мчащейся нарты.
Нарта Вэкэта шла со скоростью, которая может держаться неизменной несколько часов, дней и недель.
При такой езде, когда неизвестно, что будет впереди, лучше всего и вспоминать то, что уже было и что тревожит разум до сих пор.
В воспоминаниях Вэкэт возвращался в родное стойбище: он слышал хорканье телят в оленьем стаде, перестук рогов, крики пастухов, звонкое звяканье пустого котла, грохот накалываемого в чайник льда, тягучие вечерние песни; ноздри вспоминали дым костра, запах слежавшегося под кожаным полом мха, аромат вареного оленьего мяса, свежесть летнего утра… Даже кожа тела тосковала по мягким оленьим шкурам.
Мир детства был прекрасен и неповторим. Особенно та пора, когда происходило кочевье. Каждое утро Вэкэт видел иной пейзаж — новые реки, новые озера, новые холмы, новые горы. Только небо оставалось неизменным. В сказках деда Паата оно было населено оленями, пастухами, молоденькими девушками и быстроногими юношами.
Небесные люди — звезды ходили за оленями. Они переваливали водоразделы, переходили широкие реки по весеннему, слегка подтаявшему льду, поднимались на травянистые склоны гор. Так же кочевали и земные оленеводы. Сначала Вэкэта носили на спине, в специальном меховом мешке. На остановках его подвешивали на высокий шест, и оттуда он таращил во все стороны черные, пронзительные глазки. Потом его повезли в особом детском возке, который тянул спокойный холощеный бык. Широкими, похожими на лопаты копытами он раскидывал на бегу снег.
Как-то маленький Вэкэт свалился с нарты. Он долго лежал, пока не почувствовал голод. Тогда он огляделся и попытался встать. Он видел, как ходили взрослые и дети чуть старше его, собаки и олени, и лишь один он пользовался чужими ногами. Вэкэт поднялся, скатившись с кочки, и сделал несколько шагов. Он не чувствовал себя одиноким, хотя стадо вместе с людьми ушло вперед, а его попросту не заметили. Его беспокоил лишь нарастающий голод.
И голод заставил его закричать. Он кричал, широко раскрыв свой маленький рот. Пробегавший невдалеке волк услышал его вопль и, трусливо поджав хвост, ускакал под защиту приречного кустарника. Дикий олень поводил разросшимися ветвистыми рогами и удалился на вершину горы: он был свободным существом.
Лишь под вечер обнаружили исчезновение ребенка. Мать с отцом примчались на беговых оленях и нашли сына стоящим на кочке и орущим изо всех сил.
С тех пор его стали все называть Вэкэт, что значит Ходящий.
Первыми друзьями Вэкэта были оленята, потому что в олеином стойбище мало детишек: чуть кто народился, тотчас забирают в ясли, в садик, а потом в школу-интернат, и все эти учреждения далеко от стойбища. Пришло такое время и для Вэкэта: пора идти в первый класс.
Заливаясь слезами, мальчик прощался с родными. В то время стойбище стояло далеко от побережья, на берегу озера Иони.
Мать горько рыдала, словно провожала сына навсегда. Отец был сдержан и говорил какие-то невнятные слова. Только дед Паат выразился ясно и определенно:
— Внук мой… Я тебя больше не увижу. Умру скоро. Будь настоящим человеком и не забывай тундру.
Он прижал голову внука к груди, погладил волосы и громко вздохнул.
Окрепшие за лето телята стояли поодаль. Прощание затянулось, и водитель громко спросил:
— Долго будем еще стоять? Мотор работает, и бензин течет!
Отец подсадил Вэкэта в кабину вездехода, рядом с водителем. Вэкэт больно ударился о какую-то железку, но смолчал, сжав зубы. Он собрал всю волю, все душевные силы, чтобы удержать рыдание. Водитель уселся рядом, дернул рычаги, и грохот, ворвавшийся в уши, покрыл слова прощания, которые выкрикивали отец, мать, дед. Оленята в испуге отбежали еще дальше, смешно взбрыкивая ногами.
Вэкэт высунул лицо из окошка вездехода и долго смотрел, пока не исчезли из глаз остроконечные яранги. Теперь он не удерживал слез, и они хлынули таким потоком, что затмили все вокруг.
Когда вездеход нырял в одну из многочисленных лощин, сердце у Вэкэта сжималось от мысли, что он больше никогда не увидит родные яранги. Но вот машина, урча и лязгая железными гусеницами, ползла на склон горы, и вновь показывались родные сердцу жилища, увенчанные столбами голубого дыма.
Водитель молчал и крепко сжимал маслянисто блестевшими пальцами рычаги. Он искоса поглядывал на мальчика. А когда стойбище окончательно скрылось из глаз, спросил:
— На кого будешь учиться?
Вэкэт не был готов ответить на такой вопрос и растерянно заморгал.
— Ну, что молчишь? На большого начальника будешь учиться или на человека?
На человека Вэкэту нечего учиться: он и есть человек. А если в той школе учат на большого начальника, то почему не стать таковым? И он уверенно ответил водителю:
— На большого начальника.
Водитель отнял руки от рычагов и удивленно уставился на мальчика. Но Вэкэт уже забыл о своем ответе и с восхищением смотрел, как вездеход идет без помощи рук человека. Это еще больше роднило машину с живым существом. Незаметно для водителя Вэкэт надавил ногами на пол машины и произнес про себя: "Ты сильный и добрый!"
"Сильный и добрый" взбирался на сопки, скатывался по склонам, переходил ручьи, гремел камнями на речных отмелях, ломал морошку и грибы. На тундровой почве оставалась рваная колея, тотчас заполнявшаяся темной водой.
В кузове вездехода лежали оленьи туши, шкуры и связки оленьих чулок — камусов. В полдень водитель остановил вездеход у берега речки, набрал воды и быстро вскипятил чай на бензиновом пламени.
Он угостил Вэкэта холодным оленьим мясом, налил кружку чая и еще раз спросил:
— Значит, большим начальником решил стать?
— Решил, — ответил Вэкэт и принялся сосредоточенно, как взрослый, пить чай.
В селение приехали к вечеру, когда солнце уже садилось за Западный мыс. Вэкэт вышел у школы-интерната. Здесь его уже ждала воспитательница, женщина с удивительно белым лицом и черными волосами, коротко остриженными и завитыми. Она привела Вэкэта в комнату и показала его кровать. Комната была полна таких же, как и он, мальчишек. Все ребята были одинаково острижены и одеты в одинаковую одежду. Вид у них был какой-то напуганный. Они даже между собой разговаривали шепотом и были так похожи друг на друга, что Вэкэт принял их за родных братьев.
До начала учебного года оставалось еще два дня. За это время Вэкэт с помощью своих товарищей познакомился с селением. Дома располагались на высоком мысу, и отсюда открывался такой простор, что захватывало дух и кружилась голова. Свесив ноги с обрыва, сидели старики и смотрели в бинокли: в море за китом гнались охотничьи вельботы. Изредка старики перебрасывались малопонятными словами и недовольно оглядывались на глазеющих мальчишек.
Вэкэт побывал у дома дирекции совхоза, в сельском Совете, заглянул в большие окна сельского клуба, постоял возле огнедышащего горна механической мастерской и даже успел сбегать километров за пять от совхозного поселка на звероферму.
Вэкэт бежал по колее, проложенной в земле тракторными гусеницами. Пушные звери жили в клетках. Тоскливыми глазами они смотрели на Вэкэта, лениво жевали пищу или вдруг начинали бегать от стенки к стенке, тыкались мордочками в мелкие ячейки железной сетки и судорожно вдыхали оставшийся на воле воздух свободы.
Вэкэт вдруг почувствовал жалость к ним, и на глаза его навернулись слезы.
— Они как пленные, — сказал он другому мальчишке.
— Да, — согласился товарищ.
То ли звериная тоска передалась ему, то ли вдруг вспомнилось родное приволье, но Вэкэт всю ночь тихо проплакал, лежа под холодными, непривычными простынями.
Утром его разбудили громкие крики дежурного, который торопил сонных ребятишек к длинному металлическому желобу-умывальнику. Затем детей так же торопливо повели в столовую. Завтрак Вэкэту понравился. Подавали редкие в тундре лакомства — вареное моржовое мясо и сколько угодно сладкого чаю. Дома Вэкэт за день выпивал чашки две-три, и отец строго следил за тем, чтобы сын не пил много жидкости. "Лишняя вода для пастуха беда", — наставительно говаривал он.
И еще было одно удивительное событие в первый школьный день. Вельботы подтащили к берегу огромную тушу кита. Кит вырастал из воды, как гора. Два трактора железными тросами волокли добычу на берег. Вэкэт едва удержался, чтобы не удрать с берега: огромное морское чудовище надвигалось на толпу головой, с сомкнутой пастью, таившей, казалось, чудовищные зубы (только позже Вэкэт узнал, что это был усатый кит).
Кита целиком вытащили из воды. Вокруг него закопошились раздельщики, а ребятишки кинулись к кускам китовой кожи с полоской белого жира. Это был знаменитый итгильгын, который время от времени попадал в оленное стойбище и считался таким же лакомством, как желтый апельсин. Вэкэт знал, что где-то в жарких странах растут деревья, увешанные апельсинами, и знал также, что громадный кит, покрытый вкусным итгильгыном, плавает в море. Но первая встреча с чудом, ставшим явью, была вкусной и мучительной — Вэкэт так наелся итгильгына, что всю ночь страдал от боли в животе…
2
Воспоминания об итгильгыне вызвали у Вэкэта голод. Он знал, что нет более навязчивой мысли, чем мысль о еде, когда имеешь небольшой запас. Вэкэт отогнул меховой рукав: часы показывали половину третьего. Пока Вэкэт ставил нарту, разжигал маленький бензиновый примус и набивал снегом котелок, на небо вышла полная луна и ярче засверкали звезды. Снег покрылся густой синевой. При легком движении воздуха тихо шуршали снежинки по твердому снежному покрову. Собаки жались вокруг гудящего примуса. Они хорошо знали, что время их еды придет лишь поздно ночью, когда луна будет высоко в небе и каюр раскинет брезентовую палатку.
Вода в котелке закипела. Вэкэт бросил в нее несколько горстей мороженых пельменей. Но прежде чем приняться за них, он съел с четверть килограмма копальхена [Копальхен — кусок рулета из моржового мяса, жира и кожи. ], взятого для собак. На полярной станции этого добра были сотни килограммов.
Вэкэт поел пельменей вместе с бульоном. Он решил не терять времени на кипячение чая, поднял собак и снова пустился вдоль морского побережья, срезая по прямой мысы и неглубокие заливы, огибая высокие берега, забираясь в глубь торосов. У Вэкэта была подробная карта острова, и вся береговая линия с указаниями высот и прибрежных глубин крепко запечатлелась у него в мозгу.
Вон за тем поворотом должен быть мыс, носящий странное для Арктики название Гавайи. Говорят, что на Гавайских островах есть мыс точно такого же очертания. Гавайи так Гавайи. На островах Франца-Иосифа есть скала Рубини. Мало кто теперь помнит этого сладкоголосого итальянского тенора.
Вэкэт увидел мыс Гавайи. Он далеко выдавался в море, раздвинув своим могучим телом торосы и обломки айсбергов. С западной стороны мыса в море спускался ледник. Сейчас он слился с ледовым панцирем океана.
Между морем и берегом нависали снежные козырьки. Они легко обламывались при малейшем сотрясении воздуха, и поэтому Вэкэт решил пересечь это опасное место завтра, когда будет светлее.
Под мысом Гавайи Вэкэт нашел хорошо защищенное от ветра место и притормозил нарту.
Кончик ковша Большой Медведицы загнулся к горизонту, луна плыла в мареве Млечного Пути. Затих шорох скользящих по снегу полозьев, и на уши надавила тишина. Вэкэт старался побольше шуметь. Он долго вбивал остол в окаменевший снег, громко разговаривая с собаками, и изо всех сил бил по копальхену, отсекая куски мерзлого моржового мяса. Покормив собак, Вэкэт установил палатку. Она была совсем крохотная, всего лишь на одного человека. На брезентовый пол Вэкэт бросил оленью шкуру, которая служила ему подстилкой во время езды, внес примус и приготовил себе вечерний чай. В углу, если только можно назвать углом остававшееся пространство, лежал спальный мешок. Прежде чем улечься, Вэкэт отпряг трех собак и втащил их в палатку. Этой чести удостоились Эльгар, Лелю и молоденький пес по кличке Джек, рожденный уже на полярной станции и впервые вышедший в такой длительный поход. Оставшихся собак Вэкэт расположил кольцом вокруг палатки, крепко заделал вход и, быстро раздевшись до шерстяного белья, нырнул в прохладную собачью шерсть спального мешка.
Вэкэт засыпал не сразу: он читал при свете стеариновой свечи. На дорогу он захватил две книги: "Гостеприимную Арктику" Вильялмура Стефансона и однотомник Блока.
Раньше Вэкэт читал Блока только в пределах школьной программы, знал несколько стихотворений и поэму «Двенадцать», о которой учительница литературы сказала, что в ней Блок выразил свое понимание революции, хотя ввел образ Христа. А Вэкэту Христос нравился. Он так и видел его в "белом венчике из роз", идущего сквозь пургу. Вэкэту и самому не раз приходилось пробираться сквозь летящую снежную стену, сквозь ветер, когда воздух становился таким плотным, что по нему можно ударить кулаком. А фигура Христа чем-то напоминала оленного пастуха, ищущего в метели отбившихся оленей. И даже больше того, Христос был вроде бригадира, начальника, а матросы — пастухи.
В тот день, когда Вэкэт объелся итгильгына, он узнал, что в селе у него есть родственник, дядя Вуквун, огромного роста гарпунер и член Исполкома сельсовета. Вуквун разыскал его и привел в небольшой деревянный домик. В доме Вуквуна все было сделано так, словно это была яранга: сени были большие и просторные — есть где поместиться собакам, куда поставить бочки с квашеной зеленью и запасы мяса и жира. Стены увешаны оружием — от американского старинного винчестера и японской винтовки «арисаки» до современного автоматического карабина и гарпунного ружья.
— Родственник к нам пришел! — крикнул из сеней Вуквун. Открылась дверь в комнату, и Вэкэт увидел женщину с длинными седыми прядями. Лицо ее было в синих линиях татуировки. В руках она держала маленький кроильный ножик.
— Пришел наконец к нам, Вэкэт! — запричитала она. — Проходи в комнату. Сейчас чай будем пить, вареное китовое мясо отведаешь.
Женщина разговаривала как-то странно, чуть шепелявила, растягивала слова.
Пока жена Вуквуна накрывала на стол в небольшой чистенькой кухне, Вэкэт заглянул в комнату, заметил две аккуратно застеленные кровати и большой радиоприемник с горящим зеленым глазом. Из приемника доносилась приглушенная музыка.
Вуквун заставил Вэкэта умыться, подал ему чистое полотенце и только после этого повел в комнату.
— Мой дом! — сказал Вуквун, обводя руками комнату. — Здесь я и живу. И этот дом для тебя такой же родной и собственный, как и для меня.
Вэкэту нравилось, что Вуквун разговаривает с ним, как со взрослым. Дядя подошел к приемнику и принялся искать магаданскую станцию.
— Наша речь! — с гордостью произнес Вуквун, будто Вэкэт никогда не слышал чукотской речи по радио.
Вуквун обстоятельно расспросил о здоровье каждого тундрового жителя, о его делах; словом, исполнил тот ритуал, который вел начало еще с тех далеких времен, когда не было ни радио, ни почты, а человек хотел все знать, то есть, говоря по-современному, получать информацию.