В прибрежных селениях медведей не промышляли: законом запрещено. Правда, существовала оговорка: если медведь напал, то его можно было убить. Только полагалось составить соответствующий акт и заверить в сельсовете. Чтобы не разводить бюрократизма, иные заранее запасались соответствующим актом и после этого безбоязненно искали встречи с хозяином льдов.
В обед Вэкэт сварил оставшийся кусок нерпичьего мяса. Невольно вспоминались пиршества в оленьем стаде: чего-чего, а пищи у оленного человека хватает. Конечно, все надо соответственно оформить — на волков, на непогоду…
…Агнес пришла, хотя Вэкэт не очень надеялся, что она сдержит свое обещание.
Вэкэт сидел в яранге и читал при свете костра книгу Бруно Франка "Сервантес":
Вэкэт читал вслух, и мать, поправляя огонь в костре, прислушивалась.
Был час, когда еще ярко горит вечерняя звезда, люди возвращаются в свои жилища, пылают костры, и над ними висят наполненные оленьим мясом котлы. Из широко распахнутых дверей на тихий вечерний воздух выплескиваются звон посуды, музыка и речь из транзисторных приемников, голоса людей, собачий лай. Изредка слышится детский голос: это у кого-то из родителей нелегально проживает ребенок, скрытый от детского сада.
— Можно к вам? — послышалось в дверях, и Вэкэт соскочил с оленьей шкуры.
— Да-да, входите, пожалуйста! — Вэкэт увидел при свете пляшущего пламени длинные глаза Агнес.
В них было смущение и любопытство. Она озиралась по сторонам.
— Здравствуйте, — протяжно произнесла она. — Вы извините меня: я никогда не была в яранге. Это так необычно… Так, наверно, чувствуют себя наши современники, когда они входят внутрь египетских пирамид.
— Только в египетских пирамидах никто не живет, а в ярангах обитают люди, — ответил Вэкэт.
Девушка прошла в глубь чоттагина. Глаза ее еще не привыкли к полумраку, и она натыкалась то на уснувшего щенка, то на связку сухого хвороста. Мать Вэкэта засуетилась, доставая новую оленью шкуру, хотя места на той, на которой сидел Вэкэт, было достаточно еще на троих.
Вэкэту было неловко оттого, что Агнес пришла в это древнее жилище, в котором, как ни старайся, никогда нельзя навести чистоту, потому что здесь всегда горит костер, и каким бы чистым ни было пламя, дым все равно есть… Здесь же, в чоттагине, живут и собаки. В углу лежат невыделанные шкуры. Вэкэту было неловко не только за свое жилище, но и за мать, у которой руки были в жиру и копоти. Когда она здоровалась с гостьей, то обтерла их о подол застиранного платья. Правда, кофточка у матери была знатная: Вэкэт купил ее в районном центре. "Мохер!". — значительно произнесла продавщица, снимая кофту с витрины.
Агнес присела на постеленную шкуру и глубоко вздохнула. Она часто дышала и пыталась унять волнение громким разговором:
— Я так боялась заблудиться. Когда начало темнеть, со всех сторон появились видения… — Агнес заметила мелькнувшую на лице Вэкэта улыбку.
— Верно, верно! — горячо продолжала она. — Такие мерещились ужасы! Стыдно рассказать. Но тут мелькнул огонек. Сначала подумала: низкая звезда. Ну, думаю, пойду на звезду. Может быть, мое счастье, может быть, это мой конец. Иду, иду, а звезда ярче. Лампочка на мачте Красной палатки. Так и дошла…
Мать угощала гостью оленьим мясом. Агнес ела и похваливала:
— Какая прелесть!
Пришел отец. Он холодно поздоровался с девушкой. Отец обычно радовался гостям и делал все, чтобы им было хорошо. А тут молча поел, кидая угрюмые взгляды на Агнес, и так же молча вполз в спальный полог. Он долго кряхтел и что-то бормотал. Девушка притихла, почувствовав, что хозяин яранги не одобряет ее прихода. Желая загладить впечатление от неприветливости отца, Вэкэт заговорил. Он рассказывал о жизни стойбища, об оленях, потом пустился в школьные воспоминания.
Был уже поздний час. Вэкэт и Агнес вышли пройтись по ночному стойбищу. Пока шли вдоль ряда яранг, Вэкэт думал, где поместить в тесном пологе девушку. Конечно, можно уложить ее в Красной палатке, но, во-первых, она пришла в гости к нему, а во-вторых, в Красной палатке холодно.
Вернувшись в ярангу, Вэкэт увидел, что там уже все было приготовлено. Для гостьи мать постелила пушистую оленью шкуру, а вместо одеяла — пыжиковый ковер, пушистый и легкий как пух.
— Извините нас, — смущенно сказал Вэкэт, — но мы ничего лучшего не можем предложить. Так мы живем, так и принимаем гостей.
— Как вам не стыдно, Роман! — искренне возмутилась Агнес. — Я очень рада! Пожалуйста, не надо делать ничего для меня специально.
Агнес и Вэкэт легли рядом. Отец с матерью долго не могли заснуть, обеспокоенные присутствием необычной гостьи. Долго не спал и сам Вэкэт. Он боялся пошевельнуться, чтобы не спугнуть сон соседки.
Агнес заснула сразу. Спала она спокойно. Иногда она шевелилась, и тогда Вэкэт боялся даже дышать. Он старался подальше отодвинуться, насколько позволяло тесное помещение.
В эту ночь у Вэкэта не было границы между явью и сном. Когда рассвело и мать осторожно выскользнула из полога разжечь в чоттагине утренний костер, Вэкэту показалось, что он ни на минуту не сомкнул глаз.
Когда мать ушла, в пологе стало чуть просторнее, и Вэкэт мог отодвинуться и одеться.
— Впервые в нашей яранге ночует русский гость, — заметила мать, раздувая пламя под кучкой сухого хвороста.
— Она не русская, — ответил Вэкэт.
— Кто же она?
— Эстонка.
— А-а, — протянула мать, точно хорошо знала, кто такие эстонцы. — Вроде грузин?
— Нет, грузины — это совсем другие, — принялся объяснять Вэкэт. — Такие, как Гурашвили (это был районный ветеринар, частый гость в оленьей бригаде), живут в горах, на юге нашей страны. А эстонцы живут на берегу Балтийского моря, очень далеко от Грузии.
— Неудобно жить далеко, — заметила мать, вешая над разгоревшимся костром чайник. — А я подумала, что она грузин. По-русски говорит, как Гурашвили.
— Доброе утро!
Агнес высунула голову из полога. Волосы ее растрепались, и девушка казалась привлекательнее, чем вчера.
— Доброе утро! — отозвался Вэкэт.
Он уже не чувствовал себя так неловко, как накануне. Вэкэт и Агнес умылись, поливая друг другу из ковшика. Потом он угостил девушку холодным оленьим бульоном, подернутым корочкой застывшего жира, словно ледком.
— Какая прелесть! — Агнес с наслаждением облизала губы.
Вэкэту пора было в стадо, и девушка вызвалась проводить его. Низкое зимнее солнце еще бродило за горизонтом.
На плече у Агнес висел фотоаппарат, и она часто останавливалась, чтобы сделать снимок, заставляла Вэкэта позировать.
Истоптанный оленьими ногами снег был рыхлый и синий. Кое-где чернели вывороченные остатки сухой зимней травы, комки земли и угольно-маслянистые горошинки оленьего помета.
Звонко хрустел снег под ногами. Синева снега понемногу переходила в розовый свет. Одна за другой гасли большие зимние звезды.
— Почему так? — Агнес остановилась и повернула лицо к Вэкэту. — Многое, что кажется издали прекрасным, вблизи часто просто плохо?
Вэкэт ответил не сразу.
— Еще в детстве я слышал такую пословицу: красивое зло трудно убить. Я думал — бессмыслица. Во-первых, рассуждал я, почему зло может быть красивым? Разве такое возможно? Во-вторых, если это красота, пусть злая, почему ее надо убивать? Теперь только я начинаю понимать смысл этих слов.
— Как вы сказали?
— Красивое зло трудно убить… Не знаю, может быть, это можно по-другому перевести, но мне кажется, что я точно передаю смысл.
— Красивое зло трудно убить, — протяжно повторила Агнес. Звук «р» перекатывался в ее голосе. — Интересно…
На пригорке Вэкэту и Агнес надо было разойтись: девушка шла на базу экспедиции, а он к стаду.
— До свидания, Роман, — сказала Агнес. — Я очень была рада побывать у вас в яранге.
— Приходите еще. Мы будем рады, — сказал Вэкэт.
— Приду… Только мне показалось, что ваш отец не очень был доволен моим приходом.
— А он у нас всегда такой. — Вэкэт вспомнил неприветливое, почти злое отцовское лицо. — Не обращайте на него внимания.
За вечерней едой отец отложил нож и строго посмотрел в глаза сыну.
— И что она сказала?
— Она сказала, что ей у нас очень понравилось.
— Эх, сынок, неужели ты не видишь, что ей хотелось попробовать, как это можно жить в яранге, спать на шкурах. Вроде как некоторые приезжие пробуют прокатиться на оленьей нарте и сфотографироваться… Так вот и ей захотелось необычного. Неужели ты этого не понял, сынок?
— Неправда, отец! — Вэкэт произнес это громко и вызывающе.
— Вот сидит она в своей экспедиции и рассказывает, как переночевала в яранге. Спала не только в пологе, но даже рядом с его живым обитателем. А вдруг она еще и насекомое какое-нибудь прихватит? А?
— У нас ничего такого нет! — вмешалась мать. — Я каждый день выбиваю на морозе все постели и полог.
— Зачем ты так говоришь о человеке, которого первый раз видишь? — Вэкэт старался говорить спокойно.
— Прежде чем ее увидеть, я прожил много лет и встретил множество людей, — ответил отец. — А тебе скажу: трудна еще наша жизнь, но эта жизнь наша собственная.
— Вэкэт говорил, что гостья тоже из северного народа, — вставила мать.
— Вы что, сговорились перечить мне? — с гневным удивлением спросил отец.
— Просто она понравилась мне, — ответила мать.
— А тебе? — отец повернулся к Вэкэту.
— И мне.
10
Следующий день не принес ничего утешительного. Мороз усилился, и снегу стало больше. После скудного завтрака Вэкэт выбрался из палатки, и его лицо сразу же залепило обжигающим снегом. Почти ползком он добрался до загородки и увидел, что собак почти полностью занесло. Откапывать их не было смысла и необходимости.
Убедившись, что собаки живы и невредимы, Вэкэт поспешил обратно в палатку и забрался в слегка отсыревший спальный мешок. Он начал чувствовать холод. Это встревожило его: не заболеть бы.
Натолкав снегу в чайник, Вэкэт вскипятил его и до вечера заливал желудок горячей водой, слегка приправленной спитым чаем. Он решил лежать как можно больше, чтобы меньше есть. Такие советы он читал в книгах полярных исследователей, слышал от своих родителей.
Вэкэт прикрыл глаза и вспомнил котел, заполненный вкусным оленьим мясом. Рот наполнился слюной, и где-то за ушами закололо. Пришлось призвать всю свою волю, чтобы не кинуться к мешку с продуктами. Обманывая себя, Вэкэт приложился к чайнику и втянул в себя изрядную порцию остывшего чаю.
Следующий прием еды — в шесть часов вечера, а после — сон. Страшно долго тянулось время до шести. Вэкэт углубился в книгу. К сожалению, ему попались как раз те страницы, где Вильялмур Стефансон описывал способы приготовления полярной пищи из нерпы и оленя.
Вэкэт пропустил их и стал читать историю «Карлука». Глаза скользили по строчкам, но в мозгу копошились тревожные предположения: может быть, пурга эта надолго? Сколько можно выдержать без пищи? Будут ли его искать, когда истечет срок его возвращения?..
Ветер выл за полотняными стенами палатки. Резкие его порывы стряхивали налипший на ткань снежок, и он падал на лицо, на обнаженные руки.
Через каждые пять — десять минут Вэкэт смотрел на часы, прикладывал их к уху, хотя он отлично видел, что секундная стрелка бежит по циферблату.
Потом он вдруг заспорил с самим собой: должен ли он положить первый кусок в рот ровно в шесть или лучше начать позднее — тогда он дольше продержится сытым.
И все-таки Вэкэт задолго до шести придвинул к себе мешок и принялся соображать, из чего лучше всего приготовить обед. Мяса было на два-три раза, не больше. Это был копальхен, из которого не сваришь бульона. Вода, в которой варится копальхен, годится только собакам. Вэкэт поставил кастрюлю на примус, и шумное пламя заполнило тесное помещение.
Разваренный копальхен был не так вкусен, как сырой и замороженный, и менее питателен, но Вэкэту так хотелось ощутить в своем желудке нечто более существенное, чем просто чай.
Ночь прошла тревожно. Вэкэт часто просыпался.
Порой ему казалось, что буря утихла, тогда он задерживал дыхание и, к своему огорчению, снова слышал то же монотонное завывание ветра, резкое хлопанье промерзшей палаточной ткани.
На второй день Вэкэт съел последний кусок копальхена. Ему бы его немного растянуть, но очень уж велико было нетерпение, да и крохотный кусочек вряд ли мог что-то изменить. И еще: он поддался этому искушению, подумав, что ведь вместе с ним двенадцать собак, которых при нужде тоже можно есть. Ведь делал же так Амундсен, когда возвращался с Южного полюса. Правда, у чукчей считается последним делом употреблять в пищу собак. Говорят: тот, кто начинает есть собак, — тот делает первый шаг к людоедству. Но людоедство Вэкэту не грозило: он был один.
На третью ночь встревоженный голодом мозг не раз будил Вэкэта, и ему опять казалось, что буря утихла и за стенками палатки царит тишина. Но лень было выглянуть наружу и посмотреть, действительность ли это. Раз Вэкэт все же заставил себя отвернуть прижатый снегом лоскут палатки. Он не поверил своим глазам: на небе сияли ясные звезды, и воздух был неподвижен, словно пурги и не было.
Обрадованный, Вэкэт заснул, намереваясь пуститься в обратный путь сразу же, как только рассветет.
Пробуждение было ужасным. Ветер по-прежнему трепал палатку. Но ясное ночное небо все еще стояло перед глазами Вэкэта, и он, не веря сам себе, оделся и выбрался наружу из полузанесенной снегом палатки. Ветер швырнул его на землю и протащил несколько метров по жесткому, сухому снегу, как бы убеждая, что пурга продолжается и ночное затишье только приснилось ему.
В этот день он съел банку сгущенного молока, разведя его в огромном количестве воды. Это была последняя еда.
В душе Вэкэта появилось какое-то ожесточение. Он оценивающе думал о собаках: сильно ли они отощали. Надо было бы выйти и посмотреть их, но не хотелось двигаться, а от одной мысли, что придется на короткое время расстаться с теплым спальным мешком, пробирала дрожь. Вэкэт знал, что ему уже ничем нельзя будет восполнить потерю тепла. Когда он ляжет в остывший спальный мешок, то будет долго дрожать, прежде чем внутри мешка установится такая же температура, как температура его тела… Появилось ощущение раздвоенности. Один Вэкэт стал доказывать, что собаки вовсе не нуждаются в нем, нет необходимости выходить в бурю и ветер. А другой корил, что не годится так вот, сразу, распускаться, поддаваться унынию, думать о том, что придется есть собак. Ведь может случиться так, что пурга утихнет если не через час, то на следующий день. Обычно после такой долгой бури начинается южный ветер, который раздвигает расшатанные северным ураганом льды. Нерпы ловят этот миг и десятками выныривают в образовавшиеся полыньи, чтобы подышать вольным воздухом после долгого заточения под толщей льда. Скорее всего так и будет, и осталось совсем немного потерпеть. Надо хранить силы, беречь себя, чтобы после бури выйти на морской лед и добыть тюленя… Вэкэт прикрыл глаза и ненадолго заснул, убаюканный собственными мыслями.
А пурга продолжалась. Сила ветра стала ровной, и звук летящего снега держался на одной, постоянной ноте.
Вэкэту снились тревожные сны, заполненные едой и весельем. Просыпаясь среди ночи, он мешал сон с воспоминаниями, и это отвлекало его от мыслей и помогало снова засыпать.
В Красной палатке Вэкэт раздобыл Атлас СССР и нашел маленькую Эстонию. Он подробно изучал карту, произносил про себя названия городов и с удовольствием отметил, что некоторые названия начинаются с буквы «ы», как в чукотском языке.
Через два дня Агнес снова появилась под вечер, так что не было сомнения в том, что она будет ночевать. Вэкэт пожалел, что не заказал с очередным вездеходом простыни и теплое верблюжье одеяло, которое он видел в магазине районного центра. В прошлый раз его остановила цена, но теперь он готов был истратить любую сумму, лишь бы не ударить лицом в грязь перед такой гостьей.
— Я принесла подарки матери и отцу! — объявила Агнес с веселой улыбкой.
Туар она подала легкий головной платок, совершенно бесполезный в эту пору. Он был весь разрисован видами Таллина: острые шпили, узкие улочки, изображения кораблей и толстоногого человечка с флагом-флюгером в руке.
— Это старый Тоомас, — нежно сказала Агнес, показав на него.
Мрэну Агнес преподнесла бутылку водки.
— Это настоящий мужской подарок! — с довольным видом ответил отец, забыв в одну минуту неприязнь к Агнес.
Один Вэкэт был недоволен, Нет, подарок маме был хорош и уместен, но отцу… Ведь он не удержится, начнет пить сразу, не дожидаясь, пока Агнес уснет или уйдет.
Перед ужином Агнес шепталась о чем-то с матерью. Мать достала свитый из оленьих жил метр и принялась обмерять девушку.
Вэкэт демонстративно раскрыл книгу.
— Сын! — окликнул отец Вэкэта. — Ты почему не разговариваешь с гостьей? Спросил бы, как живет северный эстонский народ. Поговорили бы о дружбе народов, о социалистическом соревновании… Мало ли о чем можно поговорить молодым образованным людям? Советская власть открыла вам все пути…
Так, отец уже успел приложиться к подарку. После водки он заговаривал так, словно вслух читал районную газету.
Вэкэт отложил книгу.
Мать кончали обмерять Агнес, и теперь они обе склонились над большим мешком, где были сложены пыжики, камусы, связки оленьих жил и куски охры.
Улучив минуту, Вэкэт сказал Агнес:
— Зря вы принесли отцу водку.
— А я сразу сообразила, что надо принести водку. Чукчи — северяне, эстонцы тоже. Что любит простой эстонец? Я имею в виду настоящего мужчину и трудового человека. Хорошо выпить после работы. Я рада, что не ошиблась.