Сам я этот кабак наблюдал только издали. Ничего примечательного снаружи он из себя не представлял: двухэтажное каменное здание послевоенной постройки, порядком облупившееся панно, с которого содрали лозунг «Наша цель — коммунизм», но оставили крестьянку и рабочего с мертвыми глазами наркоманов, да крытая черепицей двухскатная крыша, требовавшая ремонта.
Насколько я помню, с 1985 года побывать в этом заведении считалось событием из ряда вон. Если кто-то так небрежно выдавал: «А вчера с тем-то, тем-то вечерком заскочили в „Болдино“…» — все уважительно замолкали: значит, тип еще тот, раз пускают.
Вот и представьте себе: ночь, огни, две классные тачки, заводной музон, шикарный салон, крутой мужик Дон, телохранители — моща, я — отпадный кореш сам по себе, этакий джи-ай — ну просто обалдеть можно!
Правда, я довольно смутно представлял себе, что смогу сделать для шефа, ежели, предположим, нас у перекрестка обстреляют из спереди притормозившей машины. Ствола у меня не было, а рассчитывать на проворство следовавшей позади группы прикрытия в первые несколько секунд, которые, как говорится, решают все, не приходилось.
Более того, в случае такого расклада мы неизбежно рисковали оказаться между двух огней. Я далек от мысли, что наши шкафчики — отменные снайперы.
С другой стороны, Дон занимал довольно устойчивое положение в городе, судя по той информации, которую я успел получить, и в принципе на данный момент вряд ли у кого возникла необходимость производить его отстрел.
Тем не менее какой-то процент вероятности такого поворота событий имел место, а иначе зачем тогда телохранители вообще? И этот фактик привносил в обстановку определенный элемент риска, заставляющий несколько мобилизироваться и одновременно приподнимающий настроение — примерно так же, как при очень быстрой езде по нескоростной дороге с колдобинами, крутыми поворотами и не совсем трезвым водителем.
Я так расфантазировался, что вполне серьезно ожидал при подъезде к ресторану увидеть пару рослых швейцаров в сверкающих галунами ливреях, которые услужливо откроют двери нашего авто и, поклонившись, торжественно проводят в зал. Разумеется, почести будут оказаны Дону, но, поскольку я с ним, значит, отчасти и мне тоже. Во!!!
Но, увы, мы проехали мимо главного входа и зарулили в небольшой дворик за рестораном, освещенный неоновым фонарем. Там стояли четыре машины неотечественного производства, и, судя по толстому слою снега на этих авто, их хозяева уже давно ели и пили.
Я отряхнулся от мыслишек и вылез из машины. На улице медленно падал снег, и стояла тишина, нехарактерная для городского вечера, в которую очень грамотно вплеталось доносившееся через открытые форточки мягкое звучание духового оркестра. О! Духовой оркестр в кабаке в наше время рэпа и компьютерной музыки. В этом что-то было.
Я почувствовал, как сладко заныло под ложечкой. Ой, что-то будет! Между тем Дон тоже покинул автомобиль, и мы направились к тыльной стороне здания.
Открыв дверь черного входа, мы спустились в подвал, который представлял собой длинный, ярко освещенный коридор с закрытыми дверями по обеим сторонам. Мне показалось странным, что заведение не охраняется со стороны черного хода — я даже огорченно пожал плечами: выходит, уровень крутизны гораздо ниже, чем ожидалось!
Пятая от входа дверь, расположенная с левой стороны, была открыта. В довольно большой комнате находились трое парней спортивного телосложения.
Двое гоняли на экране «Панасоника» танки, пользуясь приставкой, а третий расслабленно сидел на круглом вращающемся стуле — типа как у стойки бара — и наблюдал за четырьмя маленькими экранами, на которых во всех ракурсах проецировалось изображение заднего дворика и входной двери.
На стене рядом с парнем примостился серебристый ящик с тремя буквами — БДШ. Чуть ниже ящика находилась большая красная кнопка, а еще ниже расположилась маленькая металлическая коробочка, от которой через всю стену на уровне бедра была натянута струна.
Когда мы проходили мимо, парни вежливо кивнули. Дон поприветствовал тем же способом, а я на пару секунд застопорился, рассматривая комнату, и почувствовал себя самонадеянным лопухом, поскольку при входе не заметил целых четыре камеры и не обратил внимания на зуммерное жужжание, когда открывал тяжелую входную дверь.
Эти парни лицезрели нас с того момента, как мы зарулили во двор, и, покажись им что странным, они бы не нажали кнопку, отпирающую электромеханический замок, а при желании один из них мог легким движением тронуть струну, отходящую от нижнего ящика, и привел бы в действие сигнал тревоги. Вот.
Миновав коридор, мы по ступенькам поднялись наверх, где открыли еще одну металлическую дверь, зажужжавшую при нашем приближении, и оказались в просторном помещении, которое отделяло кухню от зала.
У входа стоял стройный темноволосый мужик лет сорока в белой накрахмаленной сорочке с короткими рукавами и бабочкой.
Он улыбчиво поздоровался, но не подобострастно, а скорее с достоинством и сообщил: «Все готово. Может, еще чего?» — на что Дон отрицательно помотал головой и сказал, потыкав большим пальцем левой руки через плечо в мою сторону:
— Спроси. Может, этот тип еще чего пожелает.
Мужик при бабочке вопросительно посмотрел на меня, и я несколько смешался, поскольку малейшего понятия не имел, чего там шеф назаказывал. Переварив ситуацию в течение одной секунды, я, как мне показалось, небрежно и житейски опытно этак произнес:
— Плюс маринованных лангустов с артишоками и… и тошнотики, — чем понадеялся привести этого метра, или как его там, в недоумение.
Однако, как это пишут в романах, на его беспристрастном лице не дрогнул ни один мускул. Он только согласно кивнул и сделал жест рукой, на который из глубины зала тотчас же вышмыгнула очень симпатичная блондинка в атласной униформе с блокнотом в руках и ногами от ушей, при виде которых у меня сразу перехватило дыхание.
Метр что-то продиктовал блондинке, а мы с шефом уже перемещались по лестнице на второй ярус, и в процессе подъема я мгновенно представил, как хорошо было бы схватить эту запыхавшуюся милашку в охапку, перекинуть через стойку бара и, разорвав на ней юбку, с шумом и пыхтением отыметь под недоуменные взгляды почтенной публики…
И тут же почувствовал угрызения совести, заметив всепонимающий насмешливый взгляд Дона. И подумал: если я и не сексуальный маньяк, то уж точно двинутый на этой почве, поскольку каждую привлекательную особь противоположного пола, каким-то образом рискнувшую подчеркнуть достоинства своего экстерьера, мне обязательно хочется тут же отыметь на фоне имеющей место обстановки, причем непременно грубо и с наиболее возможным шумом.
Так вот, рентгеноскопы Дона безошибочно зафиксировали мой порыв, и, когда мы уселись за стол в кабинете, он резюмировал:
— Тебе надо организовать постоянного секс-партнера… Чтобы она ежевечерне утрахивала тебя до полного изнеможения. Думаю, через три дня такого режима при виде женщин в твоих глазах будет появляться только легкий интерес, а через неделю тебе на них смотреть не захочется. Поскольку ты еще не в курсе конъюнктуры, я организую это дело, — и небрежно махнул на меня рукой, когда я подался вперед, чтобы с достоинством сообщить, что я уже не мальчик и не нуждаюсь в такого рода протекции.
Я тут же надулся и принялся сосредоточенно изучать обстановку, решив, что не потерплю со стороны кого бы то ни было диктата в сфере своих интимных увлечений. А то что же получается? С этой нельзя — она такая-то. С этой тоже нельзя… А чтобы твоя эрекция не мешала продуктивному труду, я, так уж и быть, положу под тебя кого-нибудь, не переживай. Ха! Не потерплю.
Между тем обстановка в кабинете была самая заурядная — обычная, ничем не примечательная комната с тремя стенами, в одной из которых имелось здоровенное окно с широким низким подоконником, через которое хорошо просматривались не только машины во внутреннем дворе, но и люди, которые в них находились.
Четвертой стены не было. Комната одной стороной выходила на галерею; сидя за столом, можно было наблюдать за большей частью зала, в то время как нас разглядеть снизу представлялось затруднительным: кабинет очень скромно освещал небольшой световодный ночник, который вращался вокруг своей оси и мерцал голубовато-сиреневыми россыпями неярких светящихся точек.
Оправившись от смущения, я уже открыл было рот, чтобы задать шефу несколько дурацких вопросов, но тут вплыла та самая, с ногами, а следом за ней притащилась еще пара таких же. Они были похожи как сестры. Это меня удивило и позабавило. Так здорово подобраны по кондициям и одинаково одеты.
Троица быстренько сгрузила с подносов на стол целую кучу етьбы, и мне с очаровательной улыбкой сообщили, что тошнотики будут через двадцать минут. Затем, пожелав нам приятного аппетита, ноги быстро удалились. Я было опять сексанул, но исходящий от блюд аромат пробудил более сильный инстинкт, напомнив, что я ел часов восемь назад и это были малокалорийные худющие сосиски числом три.
Троица быстренько сгрузила с подносов на стол целую кучу етьбы, и мне с очаровательной улыбкой сообщили, что тошнотики будут через двадцать минут. Затем, пожелав нам приятного аппетита, ноги быстро удалились. Я было опять сексанул, но исходящий от блюд аромат пробудил более сильный инстинкт, напомнив, что я ел часов восемь назад и это были малокалорийные худющие сосиски числом три.
Переборов, однако, внезапно проснувшийся аппетит, я снова предпринял попытку заговорить, но Дон махнул на меня рукой и приказал:
— Ешь давай. Только не торопись — здесь прекрасно готовят… Привыкай смаковать… А я отвечу на твои вопросы.
Я сглотнул, пожал плечами и пошарил взглядом по столу. Для начала налил стакан боржоми, выпил залпом и крякнул от удовольствия. Затем, пребывая в некоторой растерянности по поводу выбора блюд, начал скромно жевать салат, что стоял перед носом.
— Итак, — Дон плеснул немного коньяку в низкий пузатый бокал, понюхал, поставил опять на стол, — первый вопрос: почему мы зашли не с главного входа? Там яркое освещение, ковровая дорожка, швейцары в форме… Мы подъезжаем к ступеням, они нас встречают, и вот мы с помпой следуем через зал под изучающими взглядами публики… Ты на это рассчитывал?
Я чуть не поперхнулся; ну кто сказал, что телепатия — чушь собачья?!
— Так вот, — продолжил Дон. — Всех, кто приезжает в «Болдино», встречают именно так. А здесь бывают только те, кому положено. Будь уверен, постороннему просто не откроют двери. — Дон опять понюхал коньяк и медленно проглотил его, со смаком зажевав подсахаренной долькой лимона. — Среди здесь отирающихся много бывшего смерда, которому подобный прием чрезвычайно льстит. — Дон махнул рукой в направлении зала. — Вчера он шарил по карманам на толчке, а сегодня вывернулся — и вот вам, нате! Я презираю этих нуворишей, потому что у них, кроме бабок, нет ничего… Многие из них читали только «Муму» и «Анну Каренину» — по хрестоматии в школе. И то до сих пор некоторые из этих баронов не могут понять, за что же Герасим своего пуделька под паровоз пристроил.
Дон на несколько секунд умолк, наблюдая, как я расправляюсь с салатом, а потом спросил подозрительно вежливо:
— Кстати, о птичках. Ты когда-нибудь пробовал маринованных лангустов с артишоками?
Я внимательно посмотрел на него, стараясь уловить, насмехается он или просто интересуется, и, как обычно, не уловил и помотал головой — рот был занят.
— Ага, я так и предполагал. — Дон покачал головой. — На будущее: не надо шибко экспериментировать… Тебе здесь подадут и крокодиловое седло под «Анкл-Бэнсом», если попросишь, — и глазом не моргнут. Я же сказал: закажи, что пожелаешь, так сказать, от души. Ну да ладно, это мелочи… Так вот, я из принципа хожу сюда через подвал. Не потому, что боюсь чужих изучающих взглядов, просто не хочу себя ставить на одну доску с этими. — Он опять показал в сторону зала. — С этим понятно. Еще тебя, наверное, интересует, почему я оставил телохранителей внизу, да?
Я машинально кивнул и открыл крышку одной из кастрюлек, где оказались фаршированные горячие баклажаны.
— У них работа такая — охранять. — Дон развел руками. — Не то чтобы я держал их за людей второго сорта: просто у каждого своя работа, за которую каждый получает свои деньги. А насчет безопасности… Хозяин заведения отвечает за безопасность всех посетителей. Здесь нейтральная территория, и, самое главное, за последние пять лет в этом кабаке не было ни одного трупа. Это тебе о чем-то говорит?
Я опять кивнул и дал себе слово есть помедленнее, потому что первый баклажан проглотил в два приема — до того вкусно. Он был нашпигован, как я определил, слегка поджаренной копченой осетриной — я в таком сочетании эти продукты никогда ранее не пробовал, и сейчас это блюдо вызвало в моих мозговых центрах просто бурю восторга.
— Кушай, кушай — не смотри на меня, — ободрил шеф. — Я просто растягиваю удовольствие. За последние годы я стал настоящим гурманом — привычка получать кайф от хорошо приготовленной еды стала потребностью. Теперь я, если позволяют обстоятельства, затрачиваю на ужин часа три, если не более… А кроме того, как утверждают классики, тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу.
Дон почти ласково, с оттенком какого-то сожаления посмотрел на меня. Я опять кивнул, угукнув в ответ и представил себе, какой у меня в этот момент вид по сравнению с моим шефом: этакая, наверно, быстро работающая челюстями околоскотская харя… Я чуть не поперхнулся, на секунду застыл с набитым ртом и перестал жевать.
— Ничего, ничего, — успокоил Дон. — У тебя нормальный вид молодого здорового человека, который хочет жрать. Так что продолжай дальше в том же духе, — посоветовал он.
Я покачал головой и в более медленном темпе продолжил работать челюстями.
— Ну, с вопросами покончено. Теперь следующее: сегодня я сказал, что, будучи на отдыхе, можно довольно успешно продолжать заниматься делом. Было такое?
Я кивнул и навострил уши. Наверняка сейчас он объявит, что через определенное время припрутся какие-нибудь типы, чтобы в не скованной официозом обстановке поддаться его, доновскому, обаянию. И мне на секунду стало грустно: не хотелось напрягаться и соответствовать, хотелось есть, пить и слушать музыку, захмелеть, закурить сигарету — я иногда курю во хмелю — и наблюдать за залом: как-то там они, «новые русские»…
— Можешь не напрягаться. Сегодня никаких деловых встреч. Сегодня чисто аналитическая работа, непринужденная и вялотекущая. — Дон кивнул в сторону зала. — Когда прикончишь баклажаны, рассмотри людей в зале и попытайся составить об отдельных типах свое мнение. Я в это время немного пожую, а ты можешь хряпнуть коньяку — не повредит.
Я налил коньяк в свой стакан, попробовал его на вкус — он был чрезвычайно хорош — и уже собрался отправить содержимое стакана в себя, когда Дон, как бы развивая тему, спросил:
— Никогда не играл в такую игру — психологический портрет-пятиминутка?
Он лукаво сощурил правый глаз, а я неопределенно пожал плечами. Не распространяться же по поводу того, что мгновенно определить психологические и иные параметры типа, с которым предстоит иметь дело, — одно из главных слагаемых успеха моей прежней службы. Причем определить с максимально возможной точностью, иначе — неуспех. Смерть или увечье твое личное и тех, кто рядом.
Подумав, что вопрос о портрете-пятиминутке не случаен и Дон после незначительного времени, отпущенного на изучение публики, начнет в изрядном темпе задавать мне задачки по характеристике того или иного типа, я внутренне собрался и даже отставил в сторону бокал с коньяком; аналитические способности нового работника на сей раз не разочаруют работодателя — в этом я кое-что смыслю.
— Да ты расслабься, пей, ешь, — тут же отреагировал шеф. — Это не экзамен, и мне не нужны поверхностные оценки, притянутые к среднему образу бизнесмена или крутого. Я их и так всех знаю. Ты расслабься, смотри на кого хочешь и просто говори, что ты думаешь об этом человеке — без натяжек. А я буду тебя маленько корректировать, если возникнет необходимость.
Я недоуменно пожал плечами, с неудовольствием про себя отметив, что за последнюю неделю стал привыкать к этому дурацкому жесту, который в любой ситуации означал одно и то же — что тот, кто это делает, является лопухом.
Несколько секунд попереживав, решил, однако, духом не падать, употребил запланированный коньячок, немного подумал, налил еще пятьдесят граммов и опять употребил, потом даванул косяка на большое продолговатое блюдо, на котором расположились лангусты, переложенные какой-то дрянью — по-моему, этими самыми артишоками, — и решил последовать совету шефа и растянуть удовольствие.
Тут притащили горячие тошнотики — с пылу с жару, и я махом опробовал заказ. Оказалось, что в кухне этого кабака работают профи: так делала пирожки только моя бабка.
Немного погодя слегка ударило в голову, панорама спланировала слева направо и плавно вернулась на исходную, махом исчезла напряженность, и осталось лишь желание расслабиться и получать кайф, созерцая из укромного уголка сильных мира сего. А еще захотелось курить, затягиваться крепким ароматным дымом, который в непьяном состоянии меня просто раздражает — до острой неприязни к курильщику, не думающему о том, что соседи могут не переносить этот самый дым.
— Курить можно? — спросил я у Дона, слегка скоординировав движения взбрыкнувшего было языка.
— Если не будешь смолить одну за другой, хрен с вами, мой френд, — великодушно разрешил шеф. — Пару сигарет я стерплю. Вон телефон без диска. Подними трубку и попроси, чтобы тебе принесли отравиться…
Я ухмыльнулся — как мне показалось, тонко, одними уголками губ — и извлек из внутреннего кармана пиджака аккуратную пьезозажигалку и пачку «Мальборо». Насмешливо, с видом пожившего товарища глядя на Дона, я небрежно вытянул сигарету и изящно прикурил.