– Зато видно твои мысли. Ты жутко пьян, как ты сможешь транслировать?
– Смогу. Я… я читал сценарий.
– Пусть пробует, Ворнер, – вмешался один из помощников. – До эфира две минуты. Если что, пустим повтор.
– Ладно, черт с ним, – махнул рукой режиссер. – Пусть. Но будьте наготове, потому что повтор нам точно понадобится, и очень скоро!
– Эй, Ворнер, старик, все будет хорошо! – заверил я.
Жанна втащила меня в кабинет, с трудом усадила в кресло и, отступив к стене, смахнула со лба пот.
– Фух!.. – она съехала вниз, замерла на корточках, закрыв глаза. – Ну, ты и боров стал…
– Полегче в выражениях, шлюха! – озорно воскликнул я. – Иначе останешься без сладкого!
Она с ненавистью посмотрела на меня.
– Чтобы в следующий раз была поумней, – наставительно изрек я.
– Иди в жопу, Марти, – процедила она. – Следующего раза не будет.
– О нет, обязательно будет! – заверил я. – Твои сутенеры мне не откажут.
– Я скажу, ты меня бьешь. Или что ты извращенец.
– Думаю, если я заплачу им вдвое больше, они закроют на это глаза.
– Какой же ты стал мразью, Марти, – покачала головой Жанна.
– Заткнись, – разозлился я. – Заткнись, или я проломлю твою тупую башку!
– Я хочу уйти, – сказала она, поднявшись. – Дай мои деньги, и я пойду.
– Черта с два… А впрочем, вали. – Я дрожащей рукой вытащил из кармана шорт свой бумажник, отсчитал восемь стодолларовых купюр и, скомкав, швырнул их проститутке: – Держи! Там даже больше – на тот случай, если я тебя чем-то обидел!
– Мразь, – сухо сказала Жанна.
– Собирай свои деньги и проваливай, пока я действительно тебя не треснул.
Она хотела казаться высокомерной, но не могла: деньги были разбросаны по полу, поэтому ей пришлось опуститься на четвереньки, чтобы их собрать. Наконец она встала и, оправив задравшийся подол платья, вышла прочь. При этом шлюха не забыла презрительно фыркнуть, прежде чем со всего маху захлопнуть дверь.
– Чао-какао! – донеслось из коридора.
Я включил ноутбук и надел на голову обруч, однако мысли мои безобразно путались, и всему виной была именно проклятая Жанна. Вот же неблагодарная тварь! Будто бы она каждый день трахается со звездой такого масштаба!
– Тридцать секунд до эфира! – объявил ассистент.
Я попытался освободить свои мысли, успокоиться, но градус упрямо подогревал мой гнев.
Вот же тварь!..
– Десять!
Нет, все. Нужно собраться. Нужно работать…
Тварь!..
– Три!
Тварь!..
Тварь!..
– Одна!
Ненави…
– Поехали!
Я зажмурился и начал трансляцию.
* * *– Ты хоть понимаешь, что ты сделал? – спросил Гаскузи.
Он сидел в своем огромном кресле, больше похожем на трон властелина тьмы, и исподлобья смотрел на меня, этот хмурый и недружелюбный итальяшка.
– Что я сделал? – переспросил я. – Да ничего такого. Пара сисек на экране – это так ужасно?
– Пара сисек – это эротика, Марти, и это еще куда ни шло. Но когда позади обладательницы этих сисек появляется голый негр, это уже порнуха. А порнуха по телевидению – это очень плохо, Марти. И даже наказуемо.
– Но негр ведь так и не добрался до ее задницы, верно? – словно школьник, хихикнул я.
– Ты мне что, шутки шутить вздумал? – мигом вскипел Гаскузи. – Ты кем себя возомнил, а? Звездой невиданных масштабов? Ты – просто инструмент, способ избежать длительного съемочного процесса, способ сэкономить какие-то деньги. Мы жили без тебя раньше и проживем сейчас, если захотим. Пусть это обойдется мне дороже, но я хотя бы смогу контролировать процесс! А что происходит сейчас? Стоит тебе подумать, и на экране уже порнуха творится! Мне же остается стоять и смотреть. Оно мне надо?
– Простите, мистер Гаскузи. – Я наконец-то понял, что сейчас не лучшее время для приколов и смеха. – У меня просто было стрессовое состояние…
– Ах, у тебя было стрессовое состояние? Стрессовое… Знаешь, Марти, а ведь у камер и осветительных ламп не бывает стрессов. И у компьютеров, на которых монтируют сюжеты, – тоже. Так, может, к черту тебя, и вернем старые примочки? Операторов и режиссеров тьма, поэтому, если дать кому-то шанс, он будет работать не покладая рук, чтобы его не заменили другим. Понимаешь, куда я клоню?
– Мистер Гаскузи, прошу вас. Я ведь ничего больше не умею, только транслировать.
– Ну а мне-то что? Я нанимал тебя, чтобы ты экономил мои деньги, и щедро платил тебе за это. Но вместо благодарности ты меня под суд подводишь. Разве не подло?
– Я обещаю, это больше не повторится, – заверил я.
Некоторое время лощеный итальянец молчал, после чего нехотя сказал:
– Ладно, черт с тобой. Даю тебе последний шанс.
– Спасибо, сэр! – просиял я.
– Штраф за административное нарушение вычту у тебя из зарплаты, – предупредил он.
– Хорошо, сэр.
– Все. Свободен.
Он тут же потерял ко мне интерес, и я впервые за время нашего разговора смог вздохнуть свободно. Пройдя к выходу, я выскользнул наружу и осторожно закрыл за собой дверь. И только там, в коридоре, позволил себе глумливую ухмылку.
Ах, как жаль, что негр все-таки не успел добраться до Жанны!..
* * *– Пять секунд до эфира, четыре, три…
Уже немного. Сосредоточься.
– Поехали! – воскликнул ассистент.
Я закрыл глаза.
Итак, что у нас сейчас? «Вкусно и просто»? Ладно… вот заставка. Объемные буквы. Музыка – двадцать третий трек из рабочей папки.
– Марти, – услышал я.
Кто-то коснулся моего плеча.
– Марти, в чем дело?
Кажется, голос принадлежал одному из операторов, Барри Грайпу.
– Я транслирую, – уголком рта ответил я. – Не отвлекай.
– Марти…
– Да что ты пристал?! – Я открыл глаза, резко повернулся и обжег его злобным взглядом.
– Реклама пошла! – крикнул ассистент.
– Что у тебя тут происходит? – В мою комнату забежал сначала Ворнер, за ним – два сценариста. Внутри нас было уже пятеро.
– В каком смысле? – спросил я осторожно.
Когда кто-то говорит тебе странные вещи, ты считаешь, что умом тронулся этот кто-то. Но когда все вокруг повторяют за ним, ты начинаешь подозревать, что чокнулся сам. Так было и в этот раз: Барри удалось вывести меня из себя, но режиссер и сценаристы заставили насторожиться.
– Ты завис, Марти, – сказал один из сценаристов.
Кажется, его звали Билл. Не помню…
– То есть?
– Ну… заставка началась… и застыла. Мы прождали полминуты, потом Барри побежал к тебе, но ничего не изменилось, и тогда Ворнер дал команду уходить на рекламу.
Я сидел, тупо глядя в одну точку.
– Ты вообще в порядке? – спросил Барри.
Он наклонился и заглянул мне в глаза.
– Выглядишь хреново.
– Знаю…
– Что ты делал вчера, Марти? – спросил Ворнер.
– Ничего… – пробормотал я.
Режиссер нахмурился.
– Врешь, – уверенно сказал он. – Не будь дураком, Марти. Через три минуты реклама кончится, и нам надо что-то показывать. Мы должны понять, что случилось, и принять решение – уходить на повтор или снова пускать тебя в эфир?
– Черт, да с чего вы вообще решили, что проблема во мне? – огрызнулся я. – Может, это «Ремо» сломался?
– Ну, так возьми запасной и попробуй снова, пока мы не вышли в эфир. Надо понять, сможешь ли ты транслировать дальше.
– О’кей, о’кей. – Я снял обруч, швырнул его в корзину и достал из верхнего ящика другой «Ремо». Он был совсем новый, блестящий и красивый.
Я подозревал, что дело все-таки не в поломке ретранслятора, но упрямо отказывался в это верить. Что ж, пусть с ним. Соберись…
– Нет.
– Как так «нет»? – Я открыл глаза и удивленно посмотрел на Ворнера.
– Да вот так. Снова то же самое – одна картинка появляется и зависает. Все, я запускаю повтор… а тебе я советую разобраться со всей этой хренью как можно скорей. Потому что «Вкусно и просто» кончится через сорок минут, а впереди у тебя еще пять программ, и если везде включить повторы, случится крах рейтингов… понимаешь? И-эх…
Он махнул рукой и буквально выбежал из комнаты. Следом за ним ушли сценаристы. Барри остался.
– Что? – спросил я, недобро косясь на него.
– Плохо дело, старик, – сказал он. – Такая трансляция – признак серьезного психологического расстройства.
– Знаю…
– Это ведь все из-за смерти отца, верно? Ты ведь до сих пор не пришел в себя…
– Черт, да заткнись ты! – вспылил я. – И без тебя тошно.
– Я просто хочу помочь…
Кровь вскипела, и я, вскочив с кресла, ухватил Барри за грудки. Наши глаза оказались так близко, что он смог бы в деталях рассмотреть каждую красную прожилку, если бы только захотел.
– Никогда, слышишь, никогда больше, – процедил я, – не говори о моем отце и его смерти, понял?
– На чем ты сидишь, Марти? – спросил он, с завидным хладнокровием терпя мой гневный взгляд. – Крэк? ЛСД? Что-то новое, более забористое?
Я закусил нижнюю губу так сильно, что пошла кровь. Одинокая алая капля побежала вниз по подбородку и, сорвавшись, полетела к полу – словно разочарованный в жизни слабак.
– Ты наркоман, Марти. Все об этом знают. Но они терпели и молчали, пока ты работал. А что теперь? Что это – единичный случай или же конец удивительной, но чертовски короткой карьеры?
– Заткнись. – Я отпихнул его, отвернулся.
Мысли путались, накладывались, слипались, сливались, перетекали одна в другую… Я стоял в центре своего собственного внутреннего мира и растерянно озирался по сторонам, а вокруг кружили эти призрачные образы, которые я впервые не мог подчинить своей воле и отправить на экран.
– Я думаю, это конец. Прости за откровенность. Я бы хотел ошибиться, честно. Ты неплохой человек, Марти. Но…
– Я прошу тебя – уйди. Просто заткнись и уйди, ладно? Дай мне побыть одному…
– Хорошо, я уйду. Но на будущее учти, старик: я – один из немногих, кто не желает твоего краха. Сотни людей мечтают вернуть прежние времена, когда на съемочной площадке суетилась целая куча народа. Они ведь все оказались на улице из-за тебя. Думаешь, они очень рады этому? Да они будут счастливы вернуться, если ты уйдешь.
– Но тебе ведь тоже сократили зарплату, – сказал я тихо. – Почему же ты до сих пор меня поддерживаешь?
– Потому что я большой поклонник искусства, Марти. А то, что делаешь ты, – это искусство в чистом виде. То самое, которое идет от сердца. Ты выводишь на экран свои мысли, не доверяя их даже бумаге, не говоря уже о режиссерах, сценаристах и прочих посредниках. Ты творишь без них – все, как ты видишь сам. Это – бесценный дар. И очень жаль, если ты действительно лишил себя этой возможности творить.
С этими словами он развернулся и вышел, а я еще долго стоял, глядя в стенку перед собой.
Мысли продолжали путаться.
Собраться я так и не смог.
* * *– Может, хватит на сегодня, сэр? – осторожно поинтересовался бармен.
– Нет, не хватит, – покачал головой я. – Наливай.
И толкнул к нему стакан.
Он вздохнул, но налил: три бакса есть три бакса, и лишними они не бывают.
Бар, в котором я второй день кряду просиживал штаны, назывался «Грязный Луи». К слову, многие его клиенты могли носить ту же самую кличку… впрочем, все равно.
У меня так ничего и не вышло. В конце концов Ворнер плюнул и сказал мне идти домой.
– Придумаем что-то, – произнес он, глядя в сторону. – Забьем прайм-тайм комедиями и боевиками прошлых лет. Думаю, день продержимся. Надеюсь, до завтра ты оклемаешься?
– Постараюсь.
Однако не оклемался. Я пришел очень рано, стал пробовать, но ничего не получалось. В итоге я был свободен уже через час.
– Я думаю, Лусио тебе позвонит, – сказал Ворнер.
Я кивнул и ушел. Перекусив дома, я вызвал такси и поехал в бар – сидеть в четырех стенах не было никакого желания. Я чувствовал, что если останусь в своей проклятой коробке, то либо окончательно сойду с ума, либо пущу себе пулю в висок.
Я надеялся, что пара стаканов виски в шумном людном месте отвлечет меня от проблем и…
– Марти.
– Чего? – Я оглянулся через плечо и увидел Райса. С ним был какой-то смазливый паренек в нелепой потасканной гавайке. – А, это ты… А это кто с тобой? Мой новый садовник? Прости, парень, я сейчас на мели, так что заходи через месяц…
– Хватит паясничать, – сказал Райс без тени улыбки.
– А что мне еще остается, Фил? – хмыкнул я. – Я больше не могу работать с «Ремо», я… я как кретин или псих – могу мыслить только скринсейверами. Долбаными сраными скринсейверами, которые никому не нужны…
– Со скольки ты тут сидишь? – спросил мой агент.
Его серьезность меня раздражала. Лучше бы он сел рядом, накатил вместе со мной, и мы бы, шатаясь, побрели домой в три часа ночи, когда нас бы уже возненавидел весь бар. Но нет – он стоял, сложив руки на груди, и с осуждением смотрел на меня. Мне оставалось только спросить:
– Что опять?
– Со скольки ты тут сидишь? – повторил Райс.
– Черт, да какая разница?
– Большая. Ответь.
– С… с четырех.
– А сейчас уже девять. Ты сидишь тут уже пять часов, Марти.
– И?
Фил шумно выдохнул.
– Слушай, пойди, присядь где-нибудь, ладно? – сказал он своему спутнику. – Нам с мистером Буга надо побеседовать наедине.
Парень в гавайке кивнул и пошел к окну – там как раз был свободный столик.
– Кто это, Фил? – спросил я, провожая нелепого «гавайца» рассеянным взглядом.
– Мой сын Джон.
– О. И что он здесь делает?
– Я хотел показать его тебе, но ты, я вижу, не слишком готов.
– Почему? Я вижу его… вполне прекрасно. Хороший такой сын… добротный!..
– Ты не понял, – покачал головой мой агент. – Он… он транслятор, Марти. Такой, каким был ты два года назад.
– В смысле? Неужто… да ладно? Он что, тоже может выделывать всякие… мыслештуки?
– Да, – кивнул Райс.
– Ну ни… ни черта себе! Так мы в таком случае можем объединиться, сделать команду и транслировать вмес…
– Не можем, – перебил меня Фил. – И не будем.
– Почему?
– А ты посмотри на себя.
– А что я?
– Ты – алкоголик. Наркоман. После смерти отца ты перешел на тяжелые, наплевал на работу, на друзей… на все. Ты просто развалился.
– Черт, у меня ощущение, будто я снова говорю с Барри! – поморщился я. – Он вчера нес такой же бред…
– К сожалению, это не бред, Марти. Это – печальная реальность. Ты угробил свою великолепную карьеру, убил свой дар. Да если бы я не обнаружил новый талант прямо у себя под носом, мы бы на такие деньги попали!
Я сидел, удивленно хлопая глазами. Алкогольная дымка, которая застлала сознание, неожиданно поблекла. Я будто бы даже протрезвел, хоть это и было абсолютно нелогично: ведь чем больше человек пьет, тем пьяней становится, а тут – ровно обратный процесс.
– Я взялся спасти тебя из этого положения, Марти, – сказал Райс. – С завтрашнего дня твои обязанности будет выполнять Джон. Старые соглашения я упрошу переписать на него, чтобы Гаскузи и его юристы не пустили тебя по миру. Да, да. Не смотри на меня так, ты их слишком плохо знаешь. Пока ты в строю, они в тебе души не чают. Они даже готовы простить тебе пару-тройку проколов. Но когда они поймут, что ты сдулся окончательно, они вышвырнут тебя на помойку, забрав все, что ты успел заработать. Таков мир шоу-бизнеса, Марти. Как механизм – негодные шестеренки заменяют новыми.
– Ну а ты, Фил? Неужели ты бросишь меня сейчас, когда мне больше всего нужна твоя поддержка?
– Я не бросаю тебя, черт побери! – воскликнул Райс, гневно сдвинув брови. – Что еще ты себе выдумал? Что мы с тобой – лучшие друзья? Мы просто работали вместе, иногда общались, я помогал тебе, ты – мне. Взаимовыгодное сотрудничество, Марти. Так это называется.
– Значит, мы не друзья? – угрюмо спросил я, разглядывая свой стакан. – Не друзья?
– Нет. Ты был хорошим парнем, но деньги действительно сыграли свою роль. Сначала ты держался более-менее неплохо… но смерть отца окончательно тебя убила. Ты стал невыносим, думал только о наркоте, алкоголе и сексе – вспомни, что попало в эфир из-за твоего покалеченного сознания? Но я не бросаю тебя, запомни. Я ценю то, что мы сделали вместе, поэтому не отдам тебя коршунам Гаскузи. От тебя они не получат ни цента. А на те деньги, что у тебя есть, ты сможешь спокойно прожить лет пять – как раз столько тебе понадобится, чтобы все-таки окончить колледж.
– Думаешь, я туда вернусь?
– Тебе определенно стоит это сделать. Ты должен завязать с вредными привычками и снова заняться тем, чем занимаются обычные люди. Ты больше не двигатель прогресса, Марти. В самом начале пути мы так хотели перевернуть этот мир… но в итоге он перевернул тебя. И это очень печально.
Я покивал, соглашаясь с ним, а потом встал с табурета и пошел к двери. Я не хотел оглядываться, но его вопрос нагнал меня в дверях:
– Ты предлагаешь мне оплатить твою выпивку?
– Ну да. Я ведь теперь безработный – в отличие от тебя, – сказал я и вышел прочь.
Мне показалось, я слышал его усмешку и даже шелест купюр, которые Райс доставал из толстого бумажника.
Думаю, все же показалось.
* * *– Сэр, к нам нельзя с…
– Мне можно! – сказал я.
– Нет, прошу вас, отдайте бутылку, и тогда вы сможете пройти!
– О’кей, – кивнул я. – Забирай.
И швырнул ему бутылку. Он такого поворота событий явно не ожидал, однако успел сориентироваться и подхватить тару раньше, чем она приземлилась на ковер. Когда он снова поднял голову, чтобы посмотреть на меня, я был уже на полпути к столу с рулеткой.
– Разойдитесь, разойдитесь, разойдитесь… – сложив руки, будто собрался нырять, я врезался в толпу.
Все эти напыщенные старики с моноклями и старухи с дорогущими ожерельями ворчали ничуть не меньше, чем самые обычные куры. Некто более молодой, чем они, и более плечистый, чем я, попытался меня остановить.
– Пропусти! – потребовал я.
– Да куда ты прешь, пацан?! – воскликнул он. – Ты же пьян… просто в дерьмину!
– Что за лексика? Что за жаргон? – тут же закудахтали старушки.
– Пропусти меня к столу, – сказал я. – Я хочу сделать ставку.