– Андрей Сергеевич, у меня очень мало времени. Убийцу надо ловить.
– Вот и я как раз об этом! – обрадовался Танин.
– Знаете убийцу инженера Жаркова?
– Кто?.. Я?.. Убийцу?.. Нет!.. Но вы же его найдете?
– Его или ее, но найдем обязательно.
– Найдите, пожалуйста, и расскажите мне.
Предложение было столь странным, что Ванзаров попросил собеседника объясниться.
– Очень прошу вас, найдите убийцу… Нет, не так… Когда найдете убийцу, скажите мне это раньше всех. Подробности меня не интересуют. Просто имя. Для меня может играть роль буквально каждый час. А ждать официальных новостей…
– Вам может все выболтать Фёкл Антонович.
– Нет уж, лучше вы. Ну, а в благодарности моей можете не сомневаться. Это уж как водится.
– Сердечно рад, – сказал Ванзаров, беря Танина под локоть. – Только мой вам совет: об этом больше не заикаться. Посажу за подкуп должностного лица. Не надо вырываться, вдруг руку сломаю… Вот так и стойте спокойненько. Быть может, я даже выполню вашу странную просьбу… Не спешите благодарить… Если ответите на три вопроса. Как в сказке.
– Непременно… Благодарю вас…
– Первый: зачем вам это надо?
Танин все-таки освободился из цепкого захвата, всем видом демонстрируя мирные намерения и не пытаясь сбежать.
– Обстоятельства таковы… Надо жениться, очень надо, но хочется быть уверенным, что…
– Кто ваша невеста?
– Это второй вопрос?
– Нет, между первым и вторым.
– Прошу простить, но этого открыть не могу… Дело чести.
– Раз такое дело… – Ванзаров разгладил усы, слегка подбив их вверх. – Тогда второй вопрос: что вам сделал Жарков?
– Совершенно ничего… Мы с ним лично не были знакомы…
– Вот как? Остается самый простой вопрос: как провели вчерашний вечер, скажем, часов с шести?
Танин стал разглядывать крышу участка.
– Да я и не помню…
– Неужели гуляли на свежем воздухе с вечера и белую ночь напролет?
– Именно так, – согласился он.
– Звучит неуверенно. Не находите?
– Но это правда, Родион Георгиевич!
– Вот как? Тогда проверим вас…
Снова появилась записная книжечка с огрызком карандаша.
– Выбирайте любой чистый лист… – сказал Ванзаров, наблюдая за тем, как Танин тщательно разгибает книжицу, готовясь писать на весу. – Диктую: «Я… снова… вернулся… с большой… охоты… и нет… у меня… теперь… охоты… убивать… Стану… жить… как… невидимка»… Закончили? Давайте сюда…
Ванзаров спрятал книжечку, даже не взглянув. Танин пребывал в замешательстве.
– Для чего же это упражнение? – спросил он.
– Особая методика, позволяющая по типу почерка вычислить возможного убийцу.
– Неужели?
– Наука криминалистики совершает чудеса. Шагает вперед семимильными шагами. Обыватели, питающиеся криминальными романами, за ней не успевают.
– Но ведь убийца должен оставить образец почерка, – сказал Танин. – Иначе как же?
– Вполне возможно. Тем более с вас я подозрения не снимаю, – ответил Ванзаров. – Есть в вашем городе странная привычка: гулять ночь напролет и без свидетелей. У нас в столице это не принято. Не модно, знаете ли…
Приподняв шляпу, он скрылся в участке, совершенно не успокоив господина Танина.
6 Вечерний звон
Покой лег на Сестрорецк. Солнце зашло, но на небе светло. Ветер стих, воздух еле движется. Прохладно и свежо. С залива пахнет свежим морем и водорослями. Так пахнет чистота. На улицах стихло, обыватели разошлись по верандам и садам, где уже накрывают стол к вечернему чаю, режут бутерброды, вазочки наполняют вареньем, и суета дня слетает засохшей шелухой. Уездный город погружается в томную негу вечеренья, с неторопливыми беседами, с дымком над самоваром, гудком последнего паровозика и той особой, летней негой, что растекается медовой патокой по душе и телу, составляя главное наслаждение короткого северного лета.
Доктор Асмус был лишен этого неприхотливого удовольствия. Он вышел из обветшалого домика с замазанными белилами окнами и толкнул пяткой дверь, на которой красовалась табличка «Прозекторская». Пиджак и жилетку снял, рукава сорочки закатал по локти, а расстегнутый ворот не связывал галстук. Руки его были красны, как от ледяной воды. Он уселся на лавочку, сколоченную из доски и двух пней, и закурил тонкую папиросу, медленно и глубоко затягиваясь, как человек, давно не позволявший себе предаваться любимому пороку. Перед ним открывался мирный пейзаж с Никольской церквушкой и кладбищем при ней, что было удобным соседством с лазаретом. Кладбище густо заросло зеленью и не пугало больных мыслями о неизбежном результате лечения. А вечером выглядело уютным парком.
Асмус выпустил тонкую струйку дыма и стал наблюдать, как облачко, совершая магический танец, растворяется в прозрачном безветрии.
– Экая странность: доктора курить не советуют, а сами пользуются. Вот и верь потом советам докторов.
Ванзаров сел на лавку, снял шляпу и, пользуясь свободной обстановкой, скинул пиджак.
– Какой тут умиротворяющий вид. Невольно хочется умереть.
– Сыщики берегут здоровье и вовсе не курят? – спросил Асмус.
– В дела сыщиков я не лезу. А вот чиновники сыскной полиции давно побороли в себе пагубную страсть. Так что не искушайте без нужды. Запах табака мучительно приятен.
Доктор сделал глубокую затяжку, выпустил дым в сторону и тщательно затушил окурок о траву.
– На все готов ради здоровья гостей нашего городка… Вы исключительно пунктуальны, Родион Георгиевич.
– Стараюсь, Антон Львович. Но пока путаюсь в расстояниях. Они значительно ближе, чем в Петербурге.
– Что вы хотите, провинция. Все мелко и примитивно.
– Не скажите. Дело инженера Жаркова, что на меня так удачно свалилось, примитивным я бы не назвал.
– Неужели?
– Уж поверьте. Не часто такой выверт бывает. Здесь ваше слово очень важно. Что удалось накопать? Вижу, сил и времени потратили много. За что сердечно благодарен.
– Практически благодарить не за что, – сказал Асмус. – Я осилил только самый примитивный осмотр.
– И он важен. Жду с нетерпением. Так что же?
– Следов асфиксии я не обнаружил, на шее их нет, гортань не тронута, белки глаз нормальные. Что же касается желудка, то проверил только на самые распространенные яды. Мышьяком, цианидом калия и синильной кислотой его не травили, следов их применения нет. Да вы и сами могли это заметить… Внутренние органы нормальные. Печень слегка подпорчена алкоголем, но от этого он не умер бы еще лет сорок. Легкие пробиты там, где попал штык. Вы попросили осмотреть запястья, но они чистые. Под ногтями, извините, обычная грязь… Это все.
Ванзаров выразил глубокое удовлетворение этими сведениями.
– Значит, убили все-таки штыком, – сказал он. – Очень интересно.
Асмус стал оправдываться, что не смог оказаться на уровне, он все-таки уездный врач. Его извинения были прерваны.
– Могу ли я использовать вас как партнера для упражнения в майевтике? – спросил Ванзаров. – У меня тут больше никого нет подходящего.
– Буду польщен! – сказал Асмус. – Быть повивальной бабкой при рождении истины по методу старика Сократа – мечта любого врача. А тем более – помогать инквизитору[6] в его благородном деле.
– Не будем откладывать роды, – Ванзаров чуть коснулся усов, как художник делает последний взмах кисти. – Кто-то хочет убить Жаркова. Сейчас не важно, по какой причине. Он наметил его жертвой. Так?
– Скорее всего…
– Убить человека можно сотней разных способов. Убить тихо, убить незаметно, закопать в лесу. В конце концов, утопить, у вас море под боком. Убить так, что его хватятся не скоро. И не оставить следов.
– Мне надо соглашаться? – спросил Асмус.
– Чисто формально. Что мы видим? Мы видим крайне странное убийство. Во-первых, совершено в публичном месте, где может оказаться десяток случайных свидетелей. Для чего?
– Напугать кого-то…
– Вероятно. У Жаркова были друзья или сообщники в каких-то темных делишках?
– Вы, наверно, уже в курсе его любовных похождений…
– То есть показательная месть, – пояснил Ванзаров.
– Для нашего городка звучит излишне мелодраматично.
– Я бы сказал: сомнительно, но возможно. И тут мы возвращаемся в начало: хотели бы отомстить за поруганную честь и так далее, убили бы тихо и просто. Дождаться ночи, залезть в окно, Жарков спал с открытым, удар ножом – и все. У них даже собаки во дворе нет. Зачем закалывать штыком на пляже?
– Не знаю, что и сказать, – признался Асмус. – Извините…
Ванзарову были не нужны извинения, он стремился вперед.
– Этот вопрос остается открытым. Его нельзя объяснить, пока нет ответов на другие. Антон Львович, вы штык вытащили?
– Конечно, и приставу отправил…
– Не в этом дело. Трудно было тянуть?
– Очень неудобно. Чтобы пальцы не порезать, кое-как ухватился за скобу.
– Теперь ответьте: как таким оружием нанести удар в легкое?
– Не представляю, – согласился доктор. – Как же его воткнули?
– Очень просто. Взяли длинную палку, насадили штык и, как пикой, нанесли удар.
– Откуда вы знаете?
– На песке, шагах в трех, валялась обломанная палка. На конце – характерно содранная древесина. Убийца надел штык, воткнул импровизированную пику в Жаркова, вытащил палку, разломал пополам, одну половину выкинул в море, вторая осталась. Пристав до сих пор уверен, что я над ним издевался, когда попросил ее сберечь.
– Неожиданно, – сказал Асмус.
– Это мы только начали. Скажите, Антон Львович, вам ничего не показалось странным в моем рассказе?
– Вы шутите? Да тут все как в криминальном романе…
– Давайте вернемся к логике. Жарков ночью приходит на пляж со штыком. Допустим, у инженера такой способ развлекаться. На пляже его встречает некто, кто отнимает штык, выбирает палку, насаживает штык и втыкает его в грудь Жаркова. Что же все это время делал Жарков? Следил за приготовлением?
– Наверное, пьян был. От загула еще не отошел.
– Его друг сказал мне, что с Жаркова хмель быстро слетел. Он успел дома поспать, затем освежающий ночной воздух. Он не мог быть в бессознательном состоянии. Он должен был видеть, что его готовятся убить. Но следов борьбы нет. Ни на теле, ни на песке. Почему?
Асмус поднял ладони вверх, красные и начисто вымытые.
– Это мне не по силам!
– Антон Львович, это же очевидно, – сказал Ванзаров. – Самое простое объяснение: Жаркова оглушили. Он был без сознания. Голову осматривали на предмет ссадин или гематом?
– Честно говоря, нет…
– Я заметил у него ниже затылка след, как от тяжелого предмета… Не надо, потом проверите. Он никуда не денется. Представьте: Жарков лежит тихонько на песке, а его убийца готовит копье. И бьет. А потом пересаживает жертву в шезлонг. В шезлонге, как вы понимаете, нанести такой удар невозможно. Что тоже очень интересно. Но сейчас важно другое: как ему живот вскрыли?
– Штыком это невозможно, – ответил Асмус.
– Вот! Тогда выходит, что убийца имел при себе нож, но зачем-то устроил весь этот цирк. Почему?
– Ох и вопросы у вас, Родион Георгиевич…
– А если я скажу, чем это было сделано?
– Ну, если вы ясновидец…
– Саперная лопатка.
Доктор переспросил.
– Армейская саперная лопатка, – повторил Ванзаров. – С острой режущей кромкой. Жарков ее тоже прихватил с собой. Что получается?
– Что убийца воспользовался его же… вещами?
– Это самое простое объяснение.
– А лопатку вы тоже нашли?
– Ее выбросили в залив. Или прихватили с собой. Важнейшая улика. Итак, к чему мы пришли: убийца воспользовался тем, что Жарков сам принес. Что вы об этом думаете?
– Все-таки моя специальность – лечить…
– Поверьте мне на слово: это полная чепуха. Так убийство не совершит даже барышня, у которой в голове помутилось от ревности. Так не бывает.
– Выходит, наша майевтика не родила ничего.
– Не совсем так. Антон Львович, о чем вы умолчали после осмотра тела?
Асмус смущенно крякнул и потупился, как нашкодивший гимназист у доски.
– Видите, в чем дело… Я подумал, что у вас и так достаточно трудностей… Не хотел, чтобы вам еще и с этим разбираться… Все это так странно… Извините меня, очень неприятно… Хотел как лучше…
– Я вам верю и ни в чем не посмел бы упрекнуть, – сказал Ванзаров. – Вы действительно очень хороший врач, который хочет облегчить пациенту жизнь. Так что там с сердцем Жаркова?
– Почему именно сердце вас интересует?
– Вы подробно обо всем рассказывали, а про сердце – ни полслова. Что там?
– Его нет, – ответил Асмус.
– То есть вырезано?
– Да, грубо вырвано. Буквально выдрано. Ошметки. Я не знаю, что об этом думать.
– Главное, приставу не сообщайте эту новость. А то, боюсь, разум его не выдержит, и начнет он повальную облаву на оборотней. Могут пострадать мирные дачники.
– Даю слово. Сохраню, как врачебную тайну.
– Сердечно признателен… – встав, Ванзаров накинул пиджак на плечи, как настоящий беззаботный дачник, и протянул руку. Доктор ответил на рукопожатие с большой охотой. – Вы очень мне помогли.
– Не о чем говорить, Родион Георгиевич. Мне до сих пор стыдно за свою глупость.
– За ваши хлопоты – с меня обед. Или ужин. Выбирать у вас не из чего, так что сойдемся на Фомане.
– С огромным удовольствием! Рассчитывайте на меня. Все, что смогу…
– Вот это кстати. Не затруднит проверить затылок Жаркова на предмет удара? Может, определите орудие? Это было бы важно. Расскажете завтра…
Ванзаров помахал шляпой и удалился.
Повивальное искусство, помогающее родиться истине, и манера разговора, в котором дерзкий юноша вел многоопытного доктора на поводке, произвели на Асмуса впечатление. Настолько глубокое, что ему потребовались новая папироска и полчаса на свежем вечернем воздухе, прежде чем он вернулся в прозекторскую.
Она каталась долго. Лошадь хрипела и дергала мордой, но Катерина Ивановна хлыстом добивалась своего. Двуколка объехала весь город, прокатилась за Гагарку и Новые места, и даже восточнее, словно ей захотелось добраться до столицы. Отъехав верст десять от города, Катерина Ивановна заставила лошаденку повернуть и доехала чуть не до финской границы. Но и тогда не дала животному покоя, а, натянув поводья, отправила на Выборгскую улицу. И дальше кружила по городку, раза два проехав мимо Оружейного завода. Могло показаться, что барышня совершает прогулку, набираясь сил. Однако Катерину Ивановну занимали мысли, далекие от езды. Она рассеянно не отвечала на поклоны, чуть не задавила городового, шарахнувшегося из-под копыт, и проехала мимо Фёкла Антоновича, обдав его пылью. Предводитель отряхнулся и простил по доброте душевной шалости первой красавицы. Чего не бывает, когда кровь молода, а в мыслях ветер.
Катерину Ивановну смущало, что выглядело все уж слишком просто, на что она никак не рассчитывала. А ей было хорошо известно: если случайность оказывает услугу, жди больших неприятностей. Всего лишь мелкая деталь, не больше пылинки, что отказывалась встать в простую схему, заставила ее кататься без видимой цели.
Но и езда ей наскучила. Лошадь ощутила, что дорога ведет к родной конюшне, пошла бойче и доставила хозяйку от Разлива до Курортной улицы не хуже молодого рысака.
Авдотья вышла с ворчанием, дескать, самовар уже два раза ставила. Катерина Ивановна проявила строгость и потребовала убраться с глаз долой до самого вечера. Кухарка обиделась и, не простившись, ушла из дома, только платок на плечи накинула.
С Петром хозяйка поступила мягче: вручила три рубля и разрешила не показываться до утра. Петро – работник хоть и непьющий, но с такими деньжищами кто хочешь запьет. Шутка ли дело – на целое ведро водки подарочек. Петро уговаривать себя не заставил, схватил шапку и отправился в народную чайную, где знакомым наливали в чайник вовсе не скучную заварку.
Оставшись одна, Катерина Ивановна обошла дом, закрывая окна, и заперла двери – входную и веранду. Этого показалось мало. Она еще и шторы задернула. А свет не зажгла. С улицы могло показаться, что дом совершенно пуст, так тихо в нем было. Чем занималась Катерина Ивановна, никто бы узнать не смог, даже если бы старался подсмотреть. В шторах не осталось ни щелочки.
А что же пристав? Наш милый Недельский времени даром не терял. Городовые сообразили, что ждет их долгая морока и голодный желудок. И хоть они обменялись понимающими взглядами, – все-таки они имели большой опыт общения с начальством, – все вышло, как и чувствовали. Пристав взял такой аллюр, что здоровенные мужики задохнулись.
Сначала Недельский побежал к Оружейному заводу, обежал вокруг и неожиданно ринулся к железнодорожной станции. Наведя легкий переполох на пассажиров, он устремился к Разливу, где прочесал прибрежную линию, и так же внезапно повернул к границе.
В марафоне пристав не чувствовал усталости. Жар пек его голову. Сергей Николаевич точно не знал, куда и зачем бежит, но был уверен, что в движении к нему придут спасительные идеи. Все казалось ему, что вот-вот поймает правильную мысль за хвостик, стоит только поднажать. Ноги работали без устали, но вместо умных мыслей в голову забредала удивительная ерунда. Настолько сочная, что даже он понимал, что это сны наяву. И следовать за ними не стоит. Пристав мчался, как гончая, надеясь напасть на след, только на чей след, он и сам не знал. Сколько ни понукал чувства, сколько ни воображал картины убийства, стараясь разглядеть их внутренним взором, ничего не помогало. Напрасно загонял себя и городовых в придачу.
Как вдруг вожделенное чудо случилось. На всем ходу он замер, да так неожиданно, что городовые могли сшибить своего командира, если бы очень захотели. К счастью, они так устали, что на мелкую пакость сил не осталось. Пока Недельский стоял, выпучив глаза на электрическую станцию, городовые согнулись пополам и, плюясь густой слюной, раздували легкие до предела.