Гривцов, чтобы уйти от преследователей, бросился в Нижний парк. На Канонерской улице у него не было бы шансов. Скорее всего, его бы не стали догонять, а без лишних слов подстрелили. Гривцов догадался, что некоторые странности пристава – неспроста. Такой палить начнет, не задумываясь. Мертвый убийца куда удобнее живого, который еще может испортить все дело.
Выручали кусты. Не хуже зайца Гривцов петлял и старался как можно дальше нырнуть в зелень. Плохо зная чужой город, он двигался почти наугад, помня, что в определенный момент надо резко повернуть. Главное – не пропустить этот момент. Бежать босиком, да в кальсонах, было больно ступням и стыдно душе. Но если на карту поставлена жизнь, довольно молодая, которой недавно стукнул двадцатый годик, и в награду за успехи был пожалован очередной чин, жалко со всем этим расставаться за просто так. Пришлось Гривцову бежать, и стыдиться тут нечего.
Он слышал погоню – городовые хоть и потеряли его из виду, но не отставали. Повизгивания пристава невозможно было спутать даже с паровозным гудком. Они подгоняли не хуже кнута.
Проскочив зеленый массив, Гривцов сиганул через проулок, повернул под прямым углом и припустил через Средний парк. Он старался не думать, что произойдет, если маневр его разгадают и там, куда он стремится, будет засада.
Гривцов одолел парк, распугав гуляющих дам непотребным видом, и пересек рельсы железной дороги. Впереди виднелись безымянные насаждения, куда более жидкие, чем парки. Другого выхода не было. Перебежав через Пешеходный мост, поставленный в узком месте речки Заводская Сестра, он еще раз свернул. Если бы пристав способен был думать на бегу, он наверняка бы понял, куда стремится беглец. Гривцову оставалось совсем немного. Но самое трудное.
Обогнув православное кладбище и церковь Св. Николая, что было хорошим знаком, он проскочил мимо богадельни и оказался в сердце города. Теперь только скорость могла выручить. Юноша в нижнем белье, бегущий босиком по мостовой, привлек всеобщее внимание. В головах горожан немедленно родилась удивительная история, как муж вернулся и застал жену, ну, и так далее… Раздались даже приветливые выкрики. Его подбадривали «молодец!» и «давай-давай!». Когда же внизу улицы появился отряд изнуренных городовых во главе с приставом, у которого от непривычки к бегу глаза выкатились из орбит, восторгу публики не было предела. Население еще не привыкло к спортивным состязаниям, воспринимая спринтерский бег как отличное развлечение.
Силы у Гривцова заканчивались. Но у полицейских они закончились давно. Городовые еле-еле волочили сапоги, пристав держался только на характере, орать не мог, а дышал распахнутым ртом. На последний поворот и Крещенскую улицу Гривцов выскочил уже, плохо разбирая дорогу. Глаза туманила усталость. Но главное увидел: вывеска «Телеграф».
Начальник почтово-телеграфной конторы, господин Иванов, только заступив на службу, изучал вчерашнюю газету. Дверь распахнулась, и в приемное отделение ввалился молодой человек в кальсонах и разодранной рубахе. Он дышал так, словно за ним гнались, а вид имел слегка ненормальный, если не сказать очумелый.
– Что вам угодно? – только и смог, что спросить господин Иванов.
Страшно захрипев, словно в легких сидел кинжал, юноша выкрикнул:
– Срочная депеша! Сыскную полицию!
– Что-с? – пробормотал начальник телеграфа.
– Враги в городе! Я – секретный агент полиции! Быстро!
Лик посетителя был столь безумен, а слова настолько выходили за понимание господина Иванова, что он бросил газетку и покорно взялся за телеграфный аппарат.
– Извольте диктовать…
Юноша наговорил краткую телеграмму. Как только он произнес: «Подпись: Гривцов», дверь снова распахнулась, впустив чуть не весь полицейский участок в полном составе. Как показалось Иванову, городовые сыпались, как опята из лукошка.
Пристав говорить уже не мог. Дрожащей, но твердой рукой он навел револьвер. Войско его, сбившись в кучу, торопливо доставало оружие, щелкали ударники, приводя наганы в боевую готовность. На Гривцова нацелилось шесть дул. Шесть курков были на взводе, стоит только дернуться.
– Не стреляйте! Все, все, сдаюсь! – сказал он, поднял руки и повторил для верности: – Господа, я сдаюсь! Целиком и полностью…
Его примеру на всякий случай последовал и начальник телеграфа, задрав руки так, что ворот черного мундира укрыл уши. Мало ли что, если враги в городе.
Недельскому страстно захотелось разрядить в беглого негодяя, так подло обманувшего его доверие, барабан. Курок призывно ласкал палец. Так и подмывало нажать, но храбрости не хватило.
3 Персидский принц
Паровичок дал свисток и тронул состав от платформы дачного Стародеревенского вокзала ровно без четверти десять. В последний миг на подножку прыгнул опоздавший. Был он налегке, без корзин и свертков. Перемахнув через ступеньки, вошел в тамбур и огляделся. В вагоне второго класса было свободно. Меж деревянных спинок виднелись редкие головы, дамские шляпки и ситцевые платочки. Он наметил свободное место рядом с входом, как вдруг что-то привлекло его внимание. Он двинулся по проходу.
Паровозик набирал ход, вздрагивая на стыках и покачиваясь. Пассажиры покачивались, только господин этот не замечал качки. Шел пружинисто и легко, – так хищник, голодный и полный сил, крадется к беспечной добыче. Остановился он на середине вагона. Пустые лавки слева от прохода были в его распоряжении. Однако он выбрал место с другой стороны. Приподняв шляпу и спросив разрешения, сел напротив барышни с большой корзиной.
Одета барышня была скромно. Молодой человек, а пассажиру было на вид никак не больше двадцати пяти, понравился ей с первого взгляда. Крепок телом, но не толст, как разъевшийся лежебока. Была в его фигуре притягательная сила, на какую женское сердечко отзывается взволнованным трепетом. Лицо его не отличалось красотой, скорее была в нем чуть грубоватая прямота. Густые светлые волосы с непокорным вихром, взгляд озорной и открытый. Еще не могла она не отметить чудесные густые усы.
В общем, барышня смутилась, будто сделали ей предложение глубоко неприличное, но поддаться ему так хочется… Щечки ее зарумянились.
Между тем молодой человек поглядывал не на барышню, а на затылок, торчавший за перегородкой, делая вид, что не заметил, какое произвел впечатление. Барышня же старательно смотрела в окошко, за которым пробегали редкие деревья.
– Пожалели бы себя. Нельзя столько работать. Они все равно будут недовольны.
Это прозвучало столь неожиданно, что барышне потребовались все силы не выдать смущение.
– Что, простите?
– Сколько не перешивай платья, им все мало будет, – ответил он.
– Мы знакомы? И вообще… Почему вы… Да что же это…
– Нет, к несчастью, мы не знакомы. О чем я искренно сожалею. Но если вы не сочтете вульгарным знакомство в поезде, буду счастлив. Вас зовут… Дарья.
Дарья – а барышню действительно звали так – растерялась. Но это было так необычно, так не похоже на примитивное заигрывание, что она не смогла рассердиться.
– Откуда знаете мое имя?
– Это очевидно. Из рукава торчит платочек, на нем вышита буковка «Д», искусно, надо сказать, вышита. И имя подходит к такой очаровательной барышне.
Дарья хотела бы казаться неприступной, но сил не нашлось. Молодой человек был так мил и честен, да и объяснение так просто…
– Ну, а то, что вы модистка, – продолжил он, – смею думать, очень хорошая, мне рассказали… ну, хотя бы кончики ваших пальцев, еще характерная для наперстка вмятинка. Могу продолжить, но это вам уже наскучило.
Барышня спрятала руки. Какой стыд. И как это не вовремя. Ведь давала себе слово следить за руками. И вот так провалилась…
Вагончик сильно дернуло. Господина, что сидел спиной к Дарье, даже отбросило. Он так и свалился на соседа. Тут же отпрянул, извинился и даже встал, чтобы больше не беспокоить солидного господина. Выбирая, куда бы сесть, он заторопился к проходу в другие вагоны.
– Прошу простить, – сказал приятный юноша и вскочил с лавки. Дарья не успела моргнуть, как он исчез в проходе. Она обернулась и увидела, как ее внезапный знакомый настиг какого-то мужчину в штопаном сюртучке. И все поняла: нашел старого знакомого, весь интерес пропал. Что ж, поделом ей, будет следить за пальцами. И ведь даже не узнала, как его зовут.
А молодой человек легонько подтолкнул своего знакомого в тамбур. Да так, что того занесло об стенку. Он стукнулся лбом, но резко обернулся.
– Да как посмел… – в руке, опущенной книзу, пряталась финка.
– Здорово, Чиж, – сказал молодой человек. – Гляжу, на гастроли явился? Сезон открыл?
– Кому Чиж, а кому кишки вон… Кто таков?
– Разве не знаешь? Так ведь никогда не поздно познакомиться…
– С клифтом[3] знаться – не в чести быть… Иди своей дорогой, пока цел, убогий.
– А то зарежешь? Не умеешь, не твой профиль. Ты же, Чиж, марвихер почетный.
– Ах ты, гнида…
Рука целила так, чтобы финка вошла в живот, удар коварный, потому что незаметный, снизу, на коротком движении. Воровской, подлый, но второго не потребуется. Попасть не сложно, цель объемная. Лезвию оставалось совсем немного, чтобы распороть жилетку и войти, разрывая внутренности, а потом провернуться для верности. И все, амба фраеру. Вот только ножик чиркнул воздух, а рука, занесшая его, вывернулась наизнанку и сама собой выпустила оружие. Чиж взвыл и от боли грохнулся на колени.
– Ой, что творишь… Пусти… Руку сломаешь!..
– Сломаю, если дернешься, – пообещал молодой человек, поднял бесполезную финку и выкинул в открытое окно. – Все, Чиж, гастроль окончена…
– Да кто ты… Ой, больно, ой, зверь… Да кто таков?
– Ванзаров.
Вор от боли кривился, но стонать не посмел.
– Прощения просим, господин начальник… Ваше превосходительство… Обознался… Не посмел бы…
– Видишь, а говорил, что не знакомы. Рад, что осознал.
– Так точно… Ошибочка вышла… Очень рады приятной встрече… О-ой-ей…
Ванзаров выпустил кисть, свернутую в жгут. Чиж кое-как поднялся, старательно пряча бесчувственную конечность, улыбался, заискивая, и даже скромно потупился. Все-таки для вора честь, что его лично залепил столичная знаменитость.
– Разговор у нас такой будет. Заниматься тобой мне сейчас некогда, считай, не повезло тебе, Чиж. Сел не на тот поезд. В этом сезоне в столице тебе делать больше нечего. Возвращаешься в Ростов-папу.
– Не сомневайтесь, господин Ванзаров, мы слово держим…
– Дербанку сдаешь мне прямо сейчас.
– Не извольте сомневаться… – в протянутую ладонь Ванзарова лег золотой портсигар.
– Про шмель забыл.
– Ах, извините… – вор тут же вернул объемное портмоне. – Полный расчет.
– Ты меня хорошо понял?
– Не извольте беспокоиться, господин Ванзаров. Мы слово держим-с…
– Тогда тебе выходить. – Ванзаров открыл вагонную дверь. В тамбур ворвался порыв ветра и стук колес. Поезд замедлился на повороте. Не желая утруждать уговорами столь уважаемое воровским миром лицо, Чиж отдал честь здоровой рукой и спрыгнул на ходу. Удачно ли прошло приземление, Ванзарова не интересовало. Он вернулся в вагон.
Почтенный пассажир как раз ощупывал карманы и боролся с сомнением. Приподняв шляпу, Ванзаров протянул ценные вещи.
– Это не вы обронили?
Старичок схватил их так, словно вся жизнь его зависела от портсигара и портмоне. Благодарил он бурно и искренно. Быть может, памятный подарок. Ванзаров отказался от благодарностей – всего-то поднял с пола, – простился и перешел в другой вагон, чтобы не смущать барышню.
Дарья все одно терзалась в мучительных раздумьях. Выйдя на платформу, она успела заметить, как необыкновенный юноша взял первого извозчика из тех, что большим табуном дожидались на привокзальной площади, и, подняв пыль, стремительно уехал. Даже не обернулся на ее взгляд. А ведь Дарья так старалась, чтобы он почувствовал, и даже загадала кое-что. Все напрасно. Подхватив корзину с работой, она пошла в город.
Извозчик не обманул. За гривенник доставил быстро, как только позволяли кривые улочки и полное отсутствие мостовой.
– Извольте, барин, полицейский участок.
Даже если б над казенным домом не висела доска с государственным орлом, опознать его не составило бы труда. У дверей толкалось с десяток городовых, возбужденных беседой.
Ванзаров подошел довольно близко и без стеснения стал подслушивать. В горячке спора на чужака не обратили внимания. Понять, о чем шла речь, было трудно. Служивые говорили все вместе, обсуждая что-то такое из ряда вон выходящее. Кажется, кого-то ловили, судачили о жарком бое и неравном поединке. Разговор как раз достиг той высокой ноты, когда никто уже не следит за правдой, а старается расписать случившееся поярче, да с подробностями все более фантастическими, не забывая о своем участии.
Все же чужака заметили. Гам стих, как по команде. Ванзарову пришлось невинно улыбнуться и пройти в участок. Внутри обстановка была несколько спокойней. Два чиновника о чем-то шептались в углу, а пол мерил шагами маленький пристав, размахивая рукой так, словно рубил в капусту неприятеля.
– Правосудие! Торжествует! Неотвратимо! – повторял он.
Ванзаров громко кашлянул, привлекая внимание.
– Имею честь видеть господина станового пристава?
Недельский замер с занесенной рукой, словно звал за собой в атаку кавалерийский полк, и уставился на незнакомца.
– Кто таков? Почему? Кто позволил? Не принимаем! Сегодня нет приема! Мы заняты! Извольте не мешать государственной службе! Не мешаться под ногами! Да, да, именно так мы их…
Кого имел в виду пристав, каких «их», было загадочно. От такой встречи человек робкого десятка окончательно оробел и растаял бы, как мороженое на горячем песке. Но Ванзаров только усами шевельнул.
– Пристав, у меня важное дело, извольте…
– Нет! Не изволю! Нет важнее дела, чем стоять на страже закона… Я и сегодня показал, что такое отчаянная храбрость с разумением… Да кто вы такой? – пристав, внезапно погаснув, рассмотрел пришедшего. – По какому делу? Репортер? О да, я вас сразу узнал! Репортер к нам пожаловал, господа публика, извольте торжествовать!
Публики, кроме чиновников, притихших в уголке, решительно не имелось. Приставу это не мешало.
– Репортеров мы любим! Как же! – закричал он внезапно. – К репортерам у нас подход имеется! Вынюхивать изволите? Так вас есть чем угостить…
Он схватился за бок, где должна была быть шашка. На его счастье, портупея с ножнами висели на спинке стула. Не растерявшись, Сергей Николаевич рванул кобуру и выхватил наган, привязанный к плетеному шнурку.
Ванзаров отправил шляпу на перила, что ограждали от посетителей канцелярию, взялся за стул, проволок его с визгом по полу, сел перед приставом и закинул ногу на ногу.
– Цирк не люблю, но если изволите показать акробатический номер, готов потратить на него свое бесценное время. Начинайте.
От такой наглости пристав задохнулся. У него натурально сдавило горло. Чиновники благоразумно спрятались под стол, зная, что может случиться. Даже городовые, сунувшиеся в дверной проем, захлопнули створку. Все живое затихло, как перед грозой.
Отступив на шаг, словно был близорук, Недельский уставился на беспримерного наглеца.
– Вот, значит, как, господин репортер…
Он навел револьвер прямо на наглое и спокойное лицо, разукрашенное мерзкими усищами.
– Так я понял… Ты тоже причастен, репортер… А убить репортера грехом не считается, даже в законах разрешено… Я тебя…
– Попрошу мне не тыкать, ротмистр.
Дуло вздрогнуло, словно не решаясь покончить с наглецом одним выстрелом.
– Ты… ты… как… мне… посмел?
– Прежде чем стрелять, проверьте, заряжен ли наган. Иначе конфуз выйдет. Я-то прощу, а вот преступник может не простить, и полиция потеряет такого бесценного сотрудника.
Спокойный, даже несколько равнодушный тон, каким это было сказано, остудил не хуже ведра ледяной воды. Пристав отщелкнул барабан и убедился, что он предательски пуст. Вот ведь незадача.
– Вы кто? – спросил он.
– Разумно задать этот вопрос, как только гость зашел к вам в участок. Разве не так?
– Вы кто? – повторил пристав, засовывая револьвер в кобуру.
– Чиновник для особых поручений Ванзаров. Департамент полиции. Сыскная полиция.
Парочка служащих, прятавшихся под столом, быстро-быстро проскочили к выходу, на бегу сверкая улыбочками высокому гостю и бормоча «здрсьте». Дверь тишайше затворилась.
Пристава предали. Пристава бросили. Пристав остался один на одни с грозной, беспощадной силой. Сергей Николаевич выдержал и этот удар судьбы. Одернув китель, он принял самый гордый и независимый вид, после чего прошел за свой стол. Столешница – хоть какая-то защита.
– Что вам угодно, господин Ванзаров?
– Мне угодно забрать человека, который был задержан вами… – Ванзаров оглянулся. – Кстати, а где вы его держите? Что-то не могу заметить ничего похожего на камеру или сибирку[4].
Недельский тщательно разглядывал сукно стола.
– Это невозможно…
– Простите, не расслышал. Что невозможно?
– Выдать вам задержанного.
– Причины?
– Он… Опасный и безжалостный преступник.
– Вот как? Что же он такого натворил? Полагаю, устроил в ресторане пьяный дебош. Или вызвал какого-нибудь проходимца на дуэль?
– Не без этого… Но это все мелочи. Главное, что я подозреваю… Он подозревается…
– Простите, как вас…
– Сергей Николаевич…
– Очень приятно, – Ванзаров приложил руку к области сердца. – Так вот, Сергей Николаевич, поверьте моему слову, что…
Узнать, что хотел сказать чиновник для особых поручений, приставу не довелось. В участок ворвался предводитель. Фёкл Антонович тяжело запыхался, как от бега, галстук съехал в сторону, шляпа сорвана, и весь он воплощал одно сплошное нетерпение.