– Один из «свежих» чеченов согласился ответить на все вопросы. В том числе и по Умарову.
– Надо же… – удивился Мануилов. – Какие разговорчивые вайнахи нам попались.
Они прошли в довольно просторную камеру, которая использовалась в качестве помещения для допросов, поэтому топчаны – или двухэтажные шконки – здесь отсутствовали. Двое сотрудников, осуществлявших «профилактику», даже взмокли от трудов своих праведных. В помещении стоял тяжелый дух, настоянный на запахах блевотины, пота и крови.
Шувалов опасливо наблюдал за не слишком привычным к подобным зрелищам Мануиловым; не укачает ли, не стошнит ли самого с непривычки? Но тот держался молодцом.
Дознаватели подробно рассказали о том, что им уже удалось выведать. После чего по просьбе Мануилова – «перекурите пока, ребята» – покинули ПКТ.
Чечен, которого специально обученные люди довели до нужной кондиции, сидел на полу, привалившись спиной к стенке. Выглядел он лишь немногим лучше, чем Эльбукаев, но можно было не сомневаться: «клиент» вполне созрел для откровенного разговора.
Шувалов передвинул табурет поближе к вайнаху.
– Присаживайся, Рустам.
Когда тот подчинился, полковник выбрал из кучи тряпья чистую ветошь, смочил ее в ведре с водой, после чего передал чечену, лицо которого было в крови.
– Итак, Рустам, ты утверждаешь, что Умаров привез из Грозного в Алхан-Калу какого-то человека, что Тимур и его люди остановились в твоем доме и что ты сопровождал Умарова в его поездках в Урус-Мартан и Шали… Я правильно тебя понял?
Чеченец закивал.
– Они были на двух машинах, так? И с ними был мужчина, которого они держали при себе в качестве пленника?
Допрашиваемый снова кивнул.
– Опиши нам этого пленника.
Чеченец вначале покосился на стол, где были разложены дубинки, и лишь после этого заговорил.
– Он был в камуфляже без нашивок. На голове – черный мешок. Руки связаны за спиной. Рост… Метр восемьдесят или чуть выше… Вот все, что я видел.
– Ты с ним разговаривал?
– Нет.
– А другие?
– Нет, при мне никаких разговоров не было. С этим… пленным никто вообще не разговаривал. Рядом с ним постоянно находились двое, ну… из тех, кто приехал из Джохара. Они от него ни на шаг не отходили. Даже когда Умаров уехал с остальными, эти остались в Алхан-Кале.
– Вы уверены, что Умаров не контачил с пленным? Или как правильнее сказать – заложником?
– Я ничего такого не видел, начальник… Но его, то есть заложника, привезли на другой машине те двое, о которых я вам говорил. Мне даже показалось, что они отдельно от Умарова, что у них какой-то свой бизнес… Но потом сам Тимур сказал, что надо, мол, спрятать одного человека, потому что мне надо съездить в Урус-Мартан, а его я с собой брать не хочу.
– Рустам, тебе фамилия Бегляев что-нибудь говорит? – поинтересовался после паузы Мануилов. – Ты слышал когда-нибудь такую фамилию?
Подумав какое-то время, чеченец отрицательно покачал головой. Мануилов полез было в карман за фотографией, но затем передумал: какой смысл показывать этому типу фото Славянина, если он не видел заложника в лицо? Вероятно, люди Умарова по какой-то причине не хотели светить внешность своего пленника.
Что касается названной только что фамилии, то вряд ли сам Славянин теперь ее помнит. Почти неделя времени ушла на то, чтобы с большой долей вероятности идентифицировать его личность. Под подозрение попали десятки людей, но, учитывая масштабность розыскных мероприятий, удалось все же напасть на след.
Итак, Бегляев Александр Анатольевич, 1967 года рождения, на свет появился в Костроме, русский, семейное положение неизвестно.
В 1989 году окончил Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище имени Ленинского комсомола. Увлекался стрелковым спортом, по окончании учебы примерно год служил инструктором по стрелковой подготовке при своей альма-матер. В дальнейшем проходил службу старшим инструктором в «школе снайперов», как называют курсанты Особые учебные курсы снайперов спецназа.
По отзывам сослуживцев, Бегляев был настоящим мастером. Его конек – «дальний бой», то есть точная снайперская стрельба на дальние и сверхдальние расстояния.
Те же сослуживцы рассказали, что Бегляев исчез из виду летом девяносто второго года. Ушел отгуливать положенный ему отпуск, а назад уже не вернулся. А поскольку семьи у старлея не было, а близких дружеских связей он не заводил, то его дальнейшей судьбой никто особо не интересовался.
Возможно, это случайное совпадение, но именно в те годы возник острейший дефицит таких специалистов, каким, если верить характеристикам, являлся Александр Бегляев.
А вот в его нынешней биографии – сплошные пробелы. В настоящий момент существуют сразу несколько версий того, чем занимался этот человек последние восемь лет. И каждую из версий придется исследовать самым тщательным образом.
– Вы утверждаете, – продолжил допрос Мануилов, – что Умаров звонил кому-то со своего спутникового терминала?
– Звонил. Когда мы вернулись из Шали. У него была с собой аппаратура. Звонил он из соседней комнаты, но говорил по-английски, так что я ничего не понял.
– А потом он попытался связаться с кем-то по УКВ-рации?
– Да, он несколько раз вызывал… кажется, позывной «Энигма».
Мануилов посмотрел на полковника, и тот утвердительно кивнул головой.
– Ну и как, удалось Умарову связаться с «Энигмой»?
– Да, ему в конце концов ответили. Тимур сказал, что «посылка» при нем, но желательно, чтобы кто-то приехал и забрал. На что «Энигма» ответила, что поездка в Алхан-Калу нежелательна и что он, то есть «Энигма», предлагает встретиться в Мещерской, там он сможет забрать посылку… А на рассвете Умаров и его люди уехали. И этого… заложника они тоже с собой увезли.
– Они не сказали, куда именно, в какой населенный пункт собрались ехать?
– Нет, только поблагодарили за гостеприимство.
Задав еще несколько вопросов, Мануилов прекратил допрос. Чуть позже, когда они уже выбрались из этих жутких подвалов, он, не скрывая озабоченности, сказал:
– Складывается впечатление, что чеченцы задумали что-то серьезное…
– Тот заложник, которого втайне возит за собой Умаров, скорее всего и есть уже знакомый нам Славянин, – проговорил Шувалов. – Он явно хочет перепродать этого типа. Или же обменять его на какие-то услуги либо на информацию. И похоже на то, что потенциальным покупателем является один из наших фигурантов.
– Вот что, Сергей Михалыч… Мне все еще не ясна история с Дольниковой. Как она попала в Чечню? Откуда взялся сын? Хотя отчество сходится… Я же вам рассказывал, что своего ребенка она потеряла, а у Дольникова в первом браке детей вообще не было… Почему вдруг решила продемонстрировать свое мастерство? И действительно ли она подстрелила трех сотрудников на «блоке» у Ассиновской? Короче, вопросов по ней набралась чертова куча. И даже из Москвы, я говорю о нашем дорогом Викторе Константиныче, этой историей заинтересовались…
– А что ответили на ваши запросы? Есть ведь родственники, знакомые, кто-то ведь должен знать, когда и куда она отправилась, где обретается в настоящий момент. Может, здесь ошибка какая-то?
Мануилов отрицательно покачал головой.
– Уже известно, что Дольникова действительно отправилась на Северный Кавказ, хотя и неизвестно, с какой целью… Предлагаю поступить следующим образом. Часть людей нам все равно нужно перебросить в Слепцовскую. Пошлем туда Бушмина и его команду. А в качестве довеска попросим Андрея Михалыча лично проверить некоторые сведения по Дольниковой. Раз он раскопал эту историю, пусть и дальше держит все под своим контролем.
– В Мещерскую пошлем Рейнджа?
– Да, причем в срочном порядке. Вряд ли Умаров там задержится, но чем вайнахский черт не шутит…
Глава 10
Около десяти утра в самом центре станицы Мещерская, на рынке, в базарной толкучке, была убита местная жительница, тридцативосьмилетняя Наталья Агафонова.
Наталья, бывшая учительница, мать троих детей, лишилась мужа года два назад. А старшая дочь, шестнадцатилетняя Даша, в один из ноябрьских дней отправилась к подруге, проживающей на другом конце станицы, и с той поры Дашу больше никто не видел.
По поводу пропажи дочери Агафонова не раз обращалась к местным властям. Она написала заявление на имя начальника временного РОВД, несколько раз посетила комендатуру, где просила помощи у военных, даже добилась личной аудиенции у главы местной администрации Ильдаса Искирханова.
Во всех инстанциях пообещали разобраться. Но если сотрудники милиции предположили, что девушка скорее всего находится среди других заложников на занятой боевиками территории, то Искирханов позволил себе еще и грязный намек: «Может, Агафонова, ваша дочь в проститутки подалась? Тогда вам лучше искать ее не здесь, в Чечне, а в Москве, на Тверской…»
Женщина с раннего утра заняла место на бывшем колхозном рынке. Конечно, такой оживленной торговли, как лет восемь-десять назад, сейчас не было и в помине. Хотя военные действия в станице не велись, как в первую чеченскую, так и в ходе нынешней кампании, все же у местных с наличностью было туговато – где ж взять живые деньги, если платить пенсии и пособия стали только последние два месяца? Но станица после прихода, вернее, возвращения федералов стала постепенно оживать, поэтому и на базарчике кое-какая торговлишка наладилась.
Агафонова принесла из дома для продажи почти новый ковер, мужнин костюм, который долгое время не решалась продавать – надеялась получить хоть какую-то весточку от мужа, – пять упаковок «сухпая», презентованных ей сердобольными солдатиками на железнодорожной станции, и еще кое-что из «гуманитарки», которую она получала на двух своих младших детей.
Наталья опасалась, что ее девочку похитили местные чеченцы, а затем перепродали в горную Чечню. Там ее могли превратить в рабыню, в наложницу одного из наемников-арабов или перепродать дальше, в турецкий либо саудовский бордель.
Агафонова решила продать самое ценное из сохранившегося имущества, чтобы выручить хоть какие-то живые деньги. Для начала ей нужна была сумма в четыре тысячи рублей, чтобы заплатить посреднику, одному из чеченцев, который взялся навести справки о судьбе ее пропавшей дочери.
…Женщину несколько раз ударили ножом в спину. Какое-то время она лежала на земле, в жиже из взбитого ногами снега и грязи, напитавшейся кровью. Ее бледное лицо было запрокинуто к угрюмому свинцовому небу; она лежала недвижимо до тех пор, пока труп не обнаружили омоновцы, появившиеся на рынке, чтобы выяснить, почему вдруг опустела площадь.
Федералы, обнаружив такого рода находку, мрачно переглянулись: еще одно бессмысленное убийство, еще одно жертвоприношение ичкерийскому Молоху.
За несколько часов до этого, в предрассветные часы, неизвестными лицами был открыт огонь по наряду милиции, патрулировавшему железнодорожные пути в районе депо, но, к счастью, на сей раз обошлось без человеческих жертв.
На днях были похищены двое солдат срочной службы из состава комендантской команды. Кто-то зашвырнул в окно райотдела милиции гранату, и лишь неопытность метателя – в корпусе «РГД-5» вместо запала в трубку была ввинчена предохранительная пластмассовая пробка – уберегла жизни трем сотрудникам милиции.
Такого рода ЧП происходили в станице Мещерской, в этой важной для федералов точке на карте Чечни, почти каждый божий день.
Вдобавок ко всему население стало пополняться за счет чеченских юношей призывного возраста и зрелых мужчин. О недавних же занятиях вновь прибывших нетрудно было догадаться по их обветренным лицам, по их глазам с волчьим высверком и по тем отметинам, которые оставляют на коже пороховые газы. Что это за публика, почти всем было понятно, но большинству боевиков, прибывших в эти края на отдых – или с какой-то другой целью, – удалось успешно пройти процедуру регистрации и легализоваться в Мещерской.
В местной больнице почти в открытую проходили лечение нохчи с огнестрельными и осколочными ранениями. Как только их раны заживали, как только врачи ставили их на ноги, они тут же куда-то бесследно исчезали, а в больницу невесть откуда прибывали новые «пациенты».
Более половины населения станицы составляют вайнахи, что же касается остальных жителей, то это преимущественно терские казаки, давно уже через смешанные браки породнившиеся с чеченскими кунаками.
Крупный железнодорожный узел был заставлен эшелонами с самым разнообразным грузом, а также топливными цистернами. Именно здесь в последние недели разгружались многие из прибывающих в Чечню частей и подразделений, кроме того, еще немаловажно: через Мещерскую проходит нефтепровод, через который качают не только местную, но и бакинскую нефть.
Напряжение в станице и соседних населенных пунктах нарастало, и не замечать этой опасности мог только дурак или слепец.
– Надо ср-рочно проводить профилактику! – сказал Заруцкий, обращаясь к местной «тройке». – Причем немедленно, потому что завтра уже придется здесь делать жесткую зачистку!
«Тройка», составлявшая местное руководство – военный комендант, начальник райотдела милиции и глава администрации Искирханов, – хотя и понимала правоту вэвэшного полковника, но все еще колебалась: стоит ли им принимать сторону Заруцкого, человека очень влиятельного, но склонного к жестким поступкам?
– Мне понадобится от трех до четырех часов, – проинформировал их полковник. – Я гарантирую, что местные нохчи после моей профилактики станут шелковыми! Не то что выстрелов, даже чиха чужого вы в станице не услышите!
Через два с небольшим часа после начала акции, для проведения которой Заруцкий задействовал батальон внутренних войск, ожидавший погрузки в вагоны на станции, а также подразделение ОМОНа и одну из подчинявшихся ему напрямую мобильных бронегрупп, были созданы все предпосылки для намеченного полковником мероприятия воспитательного характера.
Три десятка нохчей в возрасте от пятнадцати до сорока лет стояли со связанными сзади руками, на самом краю глубокой траншеи, которой вскоре предстояло стать могильником.
Кто-то из местных авторитетов явно намеревался присосаться к «большой трубе» и распорядился сделать ответвление для нужд собственного нефтеперегонного заводика, но приход федералов спутал ему карты, а уже вырытую траншею никто не удосужился засыпать.
Пятерых чеченов из числа выздоравливающих выхватили прямо из больницы, остальных брали из домов, в темпе прочесав несколько кварталов. Потом связали руки, охаживая прикладами и дубинками, утрамбовали в старенький «ПАЗ», вывезли за околицу и выстроили на краю траншеи.
Вэвэшный подполковник в маске, заместитель Заруцкого, стал проводить с понурившими головы абреками воспитательную работу. Смысл его речей сводился к следующему: если в станице и ее окрестностях произойдет еще хоть одно ЧП, если не прекратятся ночные обстрелы и будет убит еще хоть один человек, тогда все регистрации аннулируются, в населенном пункте будет по-новому произведена зачистка, все мало-мальски подозрительные субъекты будут отправлены в фильтры, а смутьянов, кто по ночам бродит с оружием, а днем прячет его в «нычки», – ждет этот вот глубокий ров.
Пока подполковник «воспитывал» чеченов, Заруцкий делал выговор Искирханову в его служебном кабинете, расположенном на втором этаже Управы.
Поскольку они общались наедине, то полковник особо не стеснял себя в выражениях.
– Тебя зачем на это место поставили, Ильдас?! Чтобы ты следил здесь за порядком! А ты вконец распустил своих нохчей! Какого лешего?! Зачем пускаешь боевиков в Мещерскую?! Не хрена им здесь делать! Пусть воюют в Джохаре, в горах, а здесь им не место! Почему я должен этим дерьмом заниматься? А ты тогда на что сдался? Думаешь, у меня других забот нет?!
Говорил он медленно и веско, чтобы каждое слово втемяшилось в башку чечена. Да еще вдобавок приставил к его груди указательный палец и долбил, точно дятел, чтобы «управленец» надолго запомнил урок.
Ильдас, крепкий и коренастый мужчина лет тридцати пяти, с с хитрющими глазами-буравчиками на смугловатом, выбритом до синевы лице, то пытался что-то сказать, то тут же, словно осознав свои промахи, принимался угодливо кивать головой.
– Должен быть порядок, понял?! – жестко сказал полковник. – Чтобы впредь у тебя здесь было тихо и покойно, как на сельском кладбище! А то твои же кунаки, если ты нам дело сорвешь, из тебя сделают виноватого.
Местный «голова» хотел что-то сказать, но Заруцкий вспомнил, о чем намеревался расспросить Искирханова.
– Ильдас, недавно здесь был Латып, так?
– М-м… Латып? – Искирханов отвел глаза. – Он сам тебе рассказал?
– Я тебе, кажется, задал вопрос.
– Да, заезжал ненадолго. Не знаю, какие-то дела у него здесь были… А что случилось?
Заруцкий еще раз с силой ткнул чечена пальцем в грудь.
– Пока ничего не случилось, Ильдас. Но если ты, дорогой кунак, будешь за моей спиной какие-то козни строить, с тем же Латыпом без моего ведома и согласия какие-то делишки прокручивать, то случиться может всякое и разное…
В этот момент включился «Кенвуд». Заруцкий, выслушав сообщение, которое ему передали по рации, вполголоса выругался.
Дверь за полковником захлопнулась с такой силой, что с притолоки посыпалась штукатурка.
«Ми-8 Салон», рассчитанный на перевозку высокого начальства, приземлился на площадку рядом со станцией. Когда к вертолету подкатил пятнистый джип, по площадке уже вышагивал генерал-лейтенант Карабанов, рядом с которым держалась добрая дюжина «навороченных» спецназовцев.
Карабас очень беспокоиться за свою драгоценную жизнь, поэтому повсюду, где бы он ни появлялся, даже в Москве, его прикрывала охрана.