— Чего?
— Ты че, «невеста», не догоняешь? — Аэрон хыкнул по-разбойничьи, растопырив пальцы, как тогда, когда был разбойным князюшкой Укусом. — Не въезжаешь в глобальную геополитику?
Икоту я подавила, но смеха друзей не дождалась, и, судя по их лицам, они-то въезжали. Первая о моем состоянии догадалась Алия и стала быстро загибать пальцы:
— Нечисти двенадцать племен, сорок два рода, полторы сотни кланов и все промежду собой воюют. Водяные Морскому царю ругу платят, цвергов смертным боем бьют, им вообще нет житья нигде, кроме Школы, Урлаков вампирских аж целых пять штук, и все беженцы из Урлака Кровавого Первого.
— Короче, война у нас, подруга, — пояснил Аэрон, — и только ту нечисть жалеют маги, у которой договор со Школой. Оттого и шлют Феофилакту Транквиллиновичу своих детей кланы, надеясь хоть кого-то сберечь.
— Лучших шлют, — поддакнула Лейя.
— Ты еще скажи умнейших, — ехидно добавила Алия.
— И что? — расстроилась я, поняв, что ничегошеньки не знала о жизни.
— А ничего. — Аэрон обнял меня. — Пойдем городских трясти, нам этот город до смерти должен.
— Нам теперь все должны! — радостно заявила Алия.
— А война? — пискнула я.
— Да черт с ней, уже две тысячи лет война, — отмахнулись приятели и тут же дали наказ: — Ты, главное, к незнакомой нечисти не приставай. — И, подхватив под руки, поволокли в Веж.
Парни у нас были здоровые, так что до ворот Вежа доперли махом. Около самых ворот я вспомнила и заупрямилась:
— У нас же золота нет!
— У нас и паспортов нету! — пожала плечами Алия.
Велий хлопнул себя по лбу:
— А про самое интересное-то не рассказал!
— Ой, не нравится мне это, — пробормотала я, но Велий подпихнул меня к воротам, уверяя, что как раз мне это понравится.
Надо сказать, что бесовская неделя началась с чудесной погоды, не выл тоскливо и печально ветер, не вгоняли в дрожь полчища рваных облаков, и злая стужа обошла Веж стороной. Умиленный таким делом Аэрон даже песню сочинил:
Одним словом, было красиво и празднично, девки ходили нарядные, мужики пьяные, купцы довольные. И даже стража, что охраняла городские ворота, благодушествовала. А чего, ей при таких налогах любая нечисть как родная. Заприметив двух знакомых дядечек, я бочком-бочком, смущенно посеменила к ним, розовея щечками и прикрываясь платочком. Дядечки, завидев девицу, заухмылялись, стали друг друга локотками подталкивать и негромко спорить, чья очередь «налоги» взимать.
Я подплыла поближе, да как улыбнусь:
— Здрасти, дядечки! — Чуть щеки не надсадила.
Тот, что потощее, вздрогнул, а корпулентный вдруг выщерился во все зубы:
— Госпожа ведь… — и тут получил в ребра от напарника, — госпожа дем… — Опять тычок в бок. Совсем уж недовольно он обернулся к толкавшему и задумчиво спросил: — Упырица, что ль? — умудряясь косить одним глазом на него, а другим на меня.
Еле удержалась, чтобы не щелкнуть пальцами, оставив его этакой раскорякой навсегда, но возникший за спиной Велий, мягко приобняв меня и шлепнув по шаловливым ручкам, с улыбкой объяснил стражам, что с этой нечисти хватит и «госпожи ученицы».
— С праздничком вас! — поклонились ему в пояс оба стража. — А вы все в заботах, в заботах.
— Да уж, как говорится, и в дождь, и в зной, и в непогоду, — тут же начал прибедняться Велий, но был прерван вылезшей из-под его руки Лейей, которая затараторила:
— Дяденьки, а мы в город хотим, а денег нету, пустите за так. — Она похлопала глазками.
Дяденьки открыли рты, а я поняла, что мавка перегнула палку.
Да за двенадцать кладней золотом стражи любую нечисть в капусту порубают! И каково же было мое удивление, когда дяденьки молодецки взяли «На караул» и, выпучив глаза, слаженно рявкнули:
— Добро пожаловать в город, госпожи упырские нечисти!
Хорошо, что меня Велий придерживал, а то бы хлопнулась в сугроб.
— Дяденьки, — осторожно завела я, — а вы не перепили?
— Никак нет, милсдарыня ведьма! — бодро отрапортовал толстый, тощий пнул его и задушенно прошипел:
— Демоница.
— Ученица, — давясь от смеха, навел их на умную мысль Велий.
— Так точно, — согласились стражи, а тот, что помощнее, доверительно мне объяснил:
— Вашими стараниями с того года в рот не берем и на дух не переносим.
— А нас стращали, пачпорта нужны, деньги, — влезла правильная Алия.
— Никак нет! — Длинный сияя, как начищенная бляха, полез за пазуху. — Касаемо вас у нас специальный документ есть. — Он извлек толстую пачку шуршащей бумаги. Это уж потом Алия сообразила, на какой такой случай страж держал при себе столько наших портретов, а в тот день ошалело уставились на опознавательные грамотки.
— Ученица Верея: волос рыжий, глаз бирюзовый, носик вздернутый, росту небольшого, характер упрямый, козий, — смакуя, начал зачитывать Аэрон, выхватив листочки у стража.
— У меня что, курносый нос?! — трагическим шепотом поинтересовалась я у Лейи.
— Значит, насчет козьего характера ты не возражаешь, — тут же подпустил шпильку Велий.
Мы вцепились в Аэрона, желая завладеть грамотками, дабы самолично ознакомиться с написанным. Вампир не менее страстно вцепился в бумажки, и быть бы драке, да толстый предложил нам свои экземпляры.
— Ученица Алия: волос черен, глаз серый, нос обычный, росту среднего, нрав буйный, неуправляемый.
— А с чего это у меня все среднее и серое?! — заорала лаквиллская богатырка, а Лейя от смеха съехала по стене. В руках ее была грамотка Аэрона, там был только его портрет и надпись «вампир», как будто этим все сказано!
Город праздновал и не знал, что стоит и стоять будет еще долго благодаря безвестному писарю, который поленился описать моего «жениха». Вампирских портретиков мы нахватали по три штуки. И до самой магистратуры склоняли и так и эдак причины столь краткого описания, пока озверевший Аэрон не начал гонять нас по улицам, а мы уж не стеснялись и орали во все горло:
— Упырь! Упырь Аэрон в Веже! Спасайтесь, люди добрые!
Только успевали хлопать ставни и двери на нашем пути. Взвеселившаяся Алия даже робко поскреблась в пару трактиров и лавок, умоляя:
— Впустите меня, люди добрые.
— А кто ты, девица? — вопрошали из-за закрытых дверей.
— Алия, дочь лаквиллского воеводы, у меня и пачпорт есть.
И она подсовывала под двери жалованную ей грамоту. А так как портретами пестрел весь город вплоть до позорного столба, в лавках и кабаках стали срочно возводить баррикады. Пока все это безобразие не прекратил Велий, спросив:
— А собственно, куда мы направляемся?
— Гуляем, — неопределенно поводила руками Лейя.
— В магистрат, — прервала ее я. — Пусть нам тоже паспорта выдадут, а то… — я обернулась к Алие, — даже под дверь нечего сунуть.
— Не надо в магистрат, — поперхнулся Велий. — Пошли лучше на ярмарку, на качелях покачаемся.
Но я уперлась всеми четырьмя ногами, полностью соответствуя описанному характеру: идем за паспортами, и все!
— Чур, я первая! — пискнула Лейя и припустила со всех ног.
Поймать двум парням трех девиц не представлялось возможным. Я взвизгнула:
— Лови ее! — Аэрон и Велий тут же купились и, выпустив меня, кинулись за мавкой, а я нырнула в переулок и, злорадно хохоча, чему научилась у Маргобана, дала деру. — А наобещал-то поди Феофилакту Транквиллиновичу! Понаобещал-то! — хихикнула я, имея в виду мага.
Боголеп Беримирович — городской голова, пил ароматный, на меду и травах, чай с пышками в обществе супруги своей — Марфы Савишны.
— А и красивы ж вы, Марфа Савишна, а и белы, как вареное яичко, — ворковал городской голова.
— Не говорили б вы всяких глупостей, Боголеп Беримирович, — позевывая, отвечала Марфа, а супруг, прищурив глаз и вытянув ручку, чтобы ущипнуть ее за налитой бочок, произнес:
— Умностей я уже на год наговорился, а нынче у нас праздник.
— Ну не здесь же! — спохватилась Марфа, отбиваясь от шаловливых рук супруга. Хоть здание магистратуры и опустело почти, никого в нем не осталось, кроме истопника, сторожа и поломойки, а все не дома за закрытыми дверями.
Тут мы и ворвались, нарушив идиллию. Первой, радуя глаз задорным румянцем, прямо к столу головы выскочила Алия с негодующим криком:
— Ну и где наши пачпорта?
Голова подавился пышкой и сумел выдавить лишь:
— Ме-э-э…
— Как это нет?! — взорвалась Алия. — Всей Школе дали, а нам нет?!
— А вы, собственно, по какому вопросу?! — начала наливаться гневом Марфа Савишна.
Двери сорвало, и в залу ввалился ком визжащей нечисти. Уж не знаю, каким чудом Лейя задрала одежду на Аэроне, но крылья выпростались и растопорщились совершенно по-вампирьи. Велий поскользнулся и влетел под юбки Марфы Савишны, кляня нас на чем свет стоит. И только я не растерялась и как приличная девушка поздравила всех с праздничком.
— Вы уж извините нас, что отвлекаем, но тут пару месяцев назад неувязочка вышла. — Я тактично постучала городского голову по спине, помогая заглотить пышку. — Но нам в Школе пачпорта не выдали.
— Мы под арестом были! — счастливым голоском возвестила Лейя из-под рубахи Аэрона, с упоением лицезрея столь живо извивающееся вампирье тело.
— За хорошее поведение, — поспешила уточнить Алия.
Тут-то голова нас и узнал, открыл рот, но произнести ничего не успел, так как отмерла супруга.
— Вон! — рявкнула Марфа Савишна, топоча ногами.
Велий, краснее рака, вылетел из-под ее юбок, да и нас отнесло к дверям. Только Лейя, укоризненно покачав головой, сказала:
— Зря вы так, тетенька, я сглазливая, — и погрозила пальчиком разом замолчавшей бабе.
— О чем я думал?! На что надеялся?! — возмущался Велий, пинал свою шапку и сетовал на то, что разоделся как дурак.
Аэрон не возмущался, он, привыкший к нашим «прогулкам», только скалился да понакупил нам всяких сладостей. Велий понял, почему Аэрон не негодует, когда увидел заинтересованный взгляд Лейи, сосущей сахарного петушка, и наши с Алией довольные ухмылки.
— Скомороха нашли, да? — Печатая шаг, он пошел кататься на горках.
Ни разу не видела, чтобы с горок катались с таким выражением лица.
Вечером мы таки умаслили разобиженного мага, не знаю, что его умилило больше: кривой курник Алии, песни Лейи или мое предложение сыграть в карты на желание. Глаза мага вспыхнули, а Аэрона подернулись масляной пленочкой, только в том приюте, где меня воспитывали, дураков не держали, а уж я по картам была и вовсе ушлой. Вволю навывшись, наплясавшись, намахавшись крыльями, они запросили у нас пощады. Мы великодушно их пощадили. К тому же карты сыпались у нас изо всех рукавов и карманов.
— Взял бы ты нас с собой со злобной нечистью бороться, — захмелевшая Алия обернулась к Велию, — а то в Школе тоска!
Лейя повыла, раскинувшись на коврах, изображая тоску лаквиллки.
— Не так надо. — Алия была совершенно серьезна, задрала вверх голову и выдала вдохновенный вой.
От наших дверей кто-то шарахнулся, а идея Алии воспитывать постороннюю нечисть запала мне в душу.
Я сразу вспомнила Огненного Змея, от которого мы избавили Фимку в Больших Упырях, и, задумчиво накручивая прядь волос на палец, произнесла:
— Если нечисть брать некрупную…
— Даже не думайте об этом! — протрезвел Велий.
— А че тут думать! — вскинулась Алия. — Надо вставать и идти! — Аэрон с Велием ее аккуратно закатали в ковер и еще сами сели сверху, для надежности.
— Я что-нибудь придумаю, — пообещал Велий.
— Клянись, — прохрипела из ковра Алия.
И что ему еще оставалось делать? Не мог же он сидеть с нами целыми сутками!
Через неделю мы сидели в кабинете директора под пронзительными взглядами Феофилакта Транквиллиновича и Велия. Причем Аэрон делал вид, что он вообще не с нами, а маг рассматривал меня как зверюшку неизвестной породы.
— Признаюсь, госпожа Верея, — стуча коготками по столешнице, произнес Феофилакт Транквиллинович. Стол уже отполировали, но воспоминания пробудили целую стаю мурашек на спине, и теперь они бегали неприкаянными, заставляя меня вздрагивать. — Когда речь идет о вас, я вообще перестаю чему-либо удивляться, но, может, вы нам поведаете, как вам удалось навести порчу на главу муниципалитета, если на нем и его жене не найдено даже следов магии? — И он проникновенно посмотрел мне в глаза.
Лейя рыдала, демонстрируя недюжинный актерский талант, а я за нее отбрехивалась, уверяя в полной своей непричастности к тому, что Боголеп Беримирович пухнет, а Марфа Савишна худеет с того дня, как мы явились за паспортами.
— Ну хорошо, — сменил кнут на пряник директор. — Вы, кажется, выразили желание сотрудничать с Конклавом магов…
— А то! — подобралась Алия.
— Я?! — изумленно подняла я бровки. — С магами?! Да ни за что!
— В таком случае вы должны понимать, что кому попало мы это не доверим, — сказал как отрубил Феофилакт Транквиллинович. — Чтоб завтра же с головой все было в порядке!
— Да с ним и так все в порядке. — Я пожала плечами. — Мы с одеждой их пошутковали. Ушивали да расшивали, вот и все.
Феофилакт Транквиллинович хрюкнул, поджал губы, будто почувствовал себя оскорбленным, а Велий захохотал и испортил воспитательный процесс. Самодовольный Анжело, поджидавший нас под дверями, спросил:
— Ну теперь-то мы в расчете?
— В каком расчете?! — возмутилась я. — Ты мне до конца жизни должен!
— И мне! — взвизгнула Лейя.
— И мне! — напомнила Алия.
— И мне, — ухмыльнулся Аэрон.
— И мне, — хохотнул Велий, прикрывая двери кабинета.
— Я каждую ночь мотался к этому голове и его супружнице! — негодуя, произнес Анжело.
— А я шишку на голове заработала, да еще плечо поранила, плюс моральный ущерб! И вообще, я за тебя жизни своей не жалела, а ты малюсенькой услугой в глаза тычешь! Какой ты мелочный, оказывается!
Анжело опешил, впервые не найдя слов для достойного ответа, а мы гордо прошли мимо.
Вечером в дверь нашей комнаты поскреблись. Алия, продолжая баловаться своим ножичком, недовольно проворчала:
— Надо внизу маленькую дверку сделать, как для домашних животных. Специально для малорослых гостей. — Она скосила глаз на дверь и, уколов палец, зашипела и запрыгала, тряся рукой. — Вот черт!
Мы с Лейей лениво проследили за ее прыжками. После того как мавка решительно потребовала научить ее миренским танцам и мучила всю первую половину дня, доводя до бешенства бесконечными повторениями, двигаться не хотелось ни мне, ни ей. Нас хватило только на то, чтобы развалиться на ковре и грызть яблоко. Одно на двоих.
— И не надоело ему, — проворчала я, когда снова принялись царапать. Алия перестала бегать по комнате и, сунув палец в рот, распахнула дверь.
— Привет! — взмахнул лапкой крысеныш и деловито пробежал прямо по мне и мавке, мазнув по ногам розовым гладким хвостом. Мы с визгом подскочили, бросив недоеденное яблоко. Крыс яблоко ухватил, впился в него зубами и, жуя, повелел Алие: — Там вещички мои втащи.
— Щас я тебя вытащу! — рявкнула оскорбленная его наглостью лаквиллка. Тут пробегавший мимо Рогач споткнулся о гору тетрадей в коридоре и раскричался:
— Госпожа Алия, это ваша макулатура, да? Чего она тут валяется, а? Сейчас мы с Феофилактом Транквиллиновичем будем проверять готовность Школы ко второму полугодию. И почему это на женской половине всегда бардак?! — Он пнул стопку тетрадей и понесся дальше по этажу, вереща: — Чьи это тряпки, а? Убрать немедленно! Чем это так воняет, а?! Это не парфюмерия, это ядовитые газы! Кто дверь царапал, а? Это ж не дверь, а лохмотья!
Алия, не дожидаясь, пока на этаже появится директор, быстро втащила тетради в комнату и стала швырять их по одной в Гомункула, норовя прибить крыса корешком. Одна из тетрадей, запущенных в Гомункула, упала мне на колени, раскрывшись на середине:
— О! Твой красавчик! — Я повернулась к Лейе, тыкая рисунком ей в лицо. — Экий гарный хлопец!
Лейя вытаращилась на рисунок и потянула ручки:
— Дай его мне!
Я, признаться, усомнилась, что это Князь. Нет, лицо точно было его, но вот одежка… Как у императора на парадном портрете. Страшенный литой доспех топорщился шипами, зазубринами и длинными иглами. На шее золотая цепь в палец толщиной с огромным камнем, а с левого плеча небрежно струится королевская мантия.
— Гомункул, это ты у Сиятельного спер? — Не дожидаясь ответа, я понимающе покачала головой. — А я-то думаю, и чего у нашего Сиятельного во время контрольных такой одухотворенный вид? А он автопортреты клепает, пока мы над вопросами корпим! Попросить, чтобы и меня изобразил, что ли? Тоже как-нибудь по-царски.
— У него просто мания величия, — фыркнула Алия.
— Вот дурехи! — Крыс забрал у нас тетрадки и объяснил: — Это конспекты Рагуила, которые он пишет Князю.
— Тогда у Рагуила какая-то нездоровая страсть к Князю. — Я отодвинулась подальше от напружинившейся Лейи. А крыс сложил тетрадки в стопочку, покрутил пальцем у виска:
— Это исторические очерки, дурынды. Сиятельный ведет лекции, не читая заранее конспектов… — Он многозначительно замолчал.
— А-а… — До меня стало доходить.
Лейя закрутилась на стуле, требуя:
— Дайте мне, дайте мне почитать!
Гомункул спрятал тетрадь за спину:
— Зачем читать, сами писать будем! Победителю приз. — Он выдрал листок с рисунком и помахал перед собой. — Портрет Князя с личным автографом.
Я схватила ложку и застучала по трубе отопления. Перестук пошел по всей Школе.
Когда лорд Аэрон почтил нас своим присутствием, крыс уже сидел в очках и с пером, а мы, перебивая друг друга, лезли в демиурги. Гомункул взял на себя роль бога мудрости, Алия топила историю в крови пожаров и разрушений, Лейя сладким голоском воспевала любовь, а я, как Верховная богиня, подводила итог, заканчивая каждый опус словами «и все умерли». Аэрон сразу все понял и закричал: