Карелин Антон Александрович Книга Холмов
Смерть на Холме Глава первая, где Лисы просто пытаются выжить.
Только не сейчас, жалобно скулило внутри, только не так!
Анна попыталась приподняться, но руки предательски дрогнули, и она упала обратно в траву. Каждую мышцу заполнило бессилие, хотелось просто лечь, закрыть глаза и провалиться в темноту, поддаться мучительной слабости во всем теле. Лежать и ждать, пока первый из солдат доберется до вершины Холма, уставит дуло огнестрела Анне в лицо и выстрелит.
«Нет!!»
Она зарычала — в ярости на саму себя, на страх и слабость. Рывком приподняла торс, кулаки в латных перчатках вдавились в рыхлую землю. Было плохо: кровь стекала по подбородку, черные волосы, растрепанные ударной волной, путались на губах, во рту горчил хорошо знакомый железный привкус. Она с трудом понимала, что происходит: запорошенные землей глаза почти ничего не видели, в ушах гулко стучало сердце и нескончаемо нудел высокий звон. Резкий запах мутил голову, после взрыва пахнет смесью гари и вывороченной земли.
Но даже не до конца придя в себя, Анна точно знала: в ее распоряжении не больше четырех минут, пока солдаты бегом, тяжело дыша, взбираются на вершину Холма. Ведь вслед за ними молчаливо шагает ее смерть.
Так неожиданно… Сильные и опытные, Лисы шагнули прямо в капкан, из которого не выбраться. Но думать об этом сейчас нельзя, любая слабина — и им уже не выжить.
Сплюнув ненужные мысли вместе с кровью, Анна автоматическим, отработанным движением ухватила закрепленный на поясе стальной пузырек, дернула под углом, сунула в рот и со всхлипом, в два глотка высосала все, что были внутри. Огненная жидкость стекла внутрь и вспыхнула живительным пламенем, по всему телу волнами разошелся сначала жар, затем озноб. Девушку изогнуло, она утробно застонала, не в силах сдержать тряску, снова упала в траву — но шум в голове стихал, ломящая боль слабела, руки и ноги налились силой. Вся мокрая от пота, черноволосая рывком села, расстегнула стяжку на запястье, вырвала руку из латной перчатки и отерла глаза. Все еще моргая от земляных крошек, она лихорадочно заозиралась… и поняла, что видит только дымящуюся рваную воронку на самой вершине Холма и торчащий из нее рунный обелиск.
Вокруг воронки валялись друзья. Все были без сознания. Даже стальной воин не двигался, взрывная волна повалила его на спину, и, видимо, отключила.
Время уходило.
Анна глубоко вдохнула, выдохнула, вдохнула — вскочила, озираясь, тут же нырнула обратно в траву, уходя от возможного выстрела. Перебежала три метра левее, снова вскочила, оглядываясь, снизу грохнуло — пуля клацнула о камень где-то впереди, не долетев; Анна, не задумываясь и не останавливаясь, упала, переползла… Снизу раздался окрик, старший из солдат священного Канзора что-то рявкнул. Судя по голосу, они были уже на середине склона! Сердце забилось неровно, в глазах потемнело. Значит, они прятались не у подножия, а гораздо выше.
«Мы прошли мимо кого-то из них, и они не выстрелили». Ждали, когда Лисы заберутся на вершину и там подорвутся. Трезвый расчет.
Больше канзорцы не стреляли, глупо тратить драгоценные заряды с таким риском промазать. Но времени оставалось не три минуты, а в лучшем случае полторы. Анна снова вскочила, упала, переползла, высунулась, озираясь — и юркнула в траву. Теперь она увидела достаточно. По склону Холма с разных сторон взбегали к вершине семеро человек.
Семеро. Внутри все оборвалось, но Анна не обращала внимания на чувства, будто это были чувства какой-то другой, незнакомой девушки, сердце которой заходится от страха перед лицом гибели.
Думай. Только разум может тебя спасти. И всех, пришедших вместе с тобой.
Семеро взбираются по холму. Значит всего их восемь: где-то в кустах на склоне засел герртруд с длинным стволом. Снайпер. Но пока не выстрелил, значит, угол обзора у него невелик, и там, где Анна выскакивала из травы, прицел был ненадежный. Стрелять в гору тяжело — вершину не видно, даже если залечь поблизости к ней. А на лысой макушке Холма негде спрятаться, иначе черноволосая и другие Лисы и очнуться бы не успели.
Она подскочила первым делом к Ричарду. Тот лежал, раскинув руки, на спине, кронский лук валялся рядом. Лицо запорошено землей, земля набилась в нос и в полураскрытый рот. Но он дышал, пусть и слабо, сипло, ртом. И крови у него не было, оно и понятно, шел позади остальных. Значит, просто привести в себя. Перевернув лучника на бок, Анна пальцами лихорадочно вычистила землю у него изо рта; забыв о брезгливости, высосала комья из носа и сплюнула, вытащила из поясной сумки пузырек и сунула лучнику под нос. Вштырь сразу подействовал, бледное лицо Ричарда исказилось, он оглушительно чихнул, закашлялся землей, судорожно пытаясь привстать.
— Это засада! Вставай и буди остальных!
Черноволосая всунула вштырь ему в руку, и, пригибаясь, бросилась ниже по склону, к Алейне, которую отбросило взрывом сильнее всех.
Девчонка свернулась почти калачиком на боку, будто спала, но изо рта и носа у нее сочилась кровь. Она попала под взрыв сильнее, не успела отскочить, как Анна и Ричард. Но у нее на шее белел перламутровый единорог, а значит, еще осталась надежда. Ощутив ладонью гладкую и всегда чуть теплую гриву, Анна закрыла глаза и взмолилась: «Спаси!..»
Символ Матери стал очень горячим. Яркий свет разгорелся у Анны под рукой, и Алейна со вскриком пришла в себя, раскинув руки, широко распахнув глаза. Исцеляющая энергия разлилась по ее телу, и тут же рявкнул выстрел — снайпер целился на свет, наугад, в практически лежачих, в траву. Опытный. Пуля ударила Анне в плечо, пробила доспех и врезалась в кость. Ее опрокинуло в траву, тупая и тяжелая боль обрушилась на плечо, отдаваясь в голове и зубах. Застонав, черноволосая закрыла собой Алейну и хрипло прошептала:
— Гремлины! Лечи гремлинов!
Жрица непонимающе смотрела на нее, будто память о взрыве ей вышибло начисто.
— Мы умираем, Алейна. Сейчас нас убьют. Гремлины включат Стального!
Проблеск понимания разгорелся в темно-зеленых глазах. Застонав, держась за бок, девчонка рванулась к тускло блестящему латному воину. Анна вскочила во весь рост, чтобы закрыть ее от выстрела снайпера: перезарядить он еще не мог успеть, но вдруг у него с собой два взведенных огнестрела!..
И увидела, что первые трое взбирающихся наверх солдат уже метрах в сорока от нее, вот-вот окажутся на вершине Холма. Они не станут ждать, пока добегут все сразу — за это время Лисы могут привести друг друга в сознание, поэтому канзорцы будут атаковать как можно быстрее. И хотя так было гораздо, гораздо хуже — но в этом крылся единственный шанс остаться в живых.
Анне надо только прикрыть Алейну, пока она не разбудит гремлинов, чтобы те включили Дмитриуса. Если получится… тогда появится маленький, трепетный шанс… Еще секунду… Алейна пропала из вида.
Анна, пригнувшись и петляя, помчалась назад, на вершину Холма, чтобы снайпер не мог ее видеть, здоровой рукой рванула другой пузырек с пояса, пузатый и тяжелый. Снайпер выстрелил ей вслед, но черноволосая была очень быстрой, пуля мимолетно черкнула по ребру, обожгла раскаленным ударом, рванув доспех.
Взбежав наверх, девушка развернулась, упала в гущу травы. Вылила вязник прямо в рану на плече, закусив губы и рвущийся из них крик. Вязкая, темная жидкость, источая древесный дым, впиталась в рану. Анна чувствовала, как плоть деревенеет и смыкается — прямо с пулей, засевшей в кости, как гаснет боль в одеревеневшем мясе снаружи, но черным нарывом беснуется внутри. Утерла мокрое от слез лицо и всунула здоровую руку в латную перчатку, зажим клацнул, перчатка, как влитая, сжалась на кулаке. В узорных перчатках едва заметно мерцал огонь.
Закрыв глаза, черноволосая увидела символ, всегда горящий глубоко в темноте ее разума, вгляделась в него — и привычно почувствовала, как входит в транс. Время замедлилось, сердце застучало ровнее, руки налились уверенностью. Подобравшись, Анна застыла, готовая к прыжку. Пан или пропал. Жизнь или смерть.
Трое появились на вершине одновременно.
Церштурунги, «уничтожители», охотники на магов. Легкие доспехи, быстрые ноги, взмыленные от подъема красные лица и смерть у каждого в руках — у двоих ручные арбалеты, у одного малый огнестрел. На хитрых перевязях по два оружия: клевец и меч, топор и чекан, меч и палица-моргенштерн. И у каждого по одной «огненной смерти» на бедре, пузыри с жидким огнем, который почти невозможно потушить.
Их глаза еще искали, куда стрелять, Анна, как пружина, прыгнула вперед, врезалась в грудь канзорца с огнестрелом, его оружие отлетело в сторону, оба свалились, девушка вскочила на спину солдата, не давая ему встать, упала на него всем весом, он как раз поднял голову, пытаясь скинуть насевшую — она ухватила его лицо и шею перчатками и выпустила испепеляющий огонь.
Лицо его заполнило яростное пламя, солдат страшно закричал, первый арбалетный болт свистнул у Анны над головой; второй пробил доспех и впился в ребра, но совсем не глубоко. Застонав, она удержала захват, запах горелого мяса и волос ударил в ноздри. Оба стрелявших бросили арбалеты и кинулись на нее, выхватывая оружие. Огненную смерть они не метали, потому что еще не понимали, что их товарищ обречен. Бьющийся в конвульсиях, сгорающий заживо солдат скинул девушку, он скреб руками обугленное лицо и шею, но затихал на глазах.
Анна, словно ветер, увернулась от удара клевцом, перехватила руку, рванула бьющего на себя, и с силой швырнула его вниз по склону холма. Солдат не мог ожидать такой силы от женщины, да и не от всякого воина-мужчины — вскрикнув, пролетел два метра по воздуху, еще метра три прокатился по склону, но черноволосая уже не смотрела. Удар коротким, тяжелым моргенштерном пришелся ей в грудь и вмял недостаточно мощные пластины легкого доспеха. Торчащие шипы дотянулись до тела. Переборов инстинкт отшатнуться, девушка наоборот, качнулась вперед, удерживая засевшую в доспехе шипастую палицу, поймала перчаткой лезвие меча, дернула изо всех сил и сломала клинок, тут же вонзив осколок солдату глубоко в руку. Изумление, вспыхнувшее в глазах канзорца, сменилось ненавистью и болью, он выдрал из Анны моргенштерн и сразу обрушил снова. Она инстинктивно прикрылась уже поврежденной левой рукой, шипы пробили наруч и врезались в мясо, боль на мгновение оглушила — ничего не соображая, черноволосая с криком накинулась на врага, молотя здоровой рукой воздух; тот увернулся и ударил ее ногой в живот.
Упав, не стала откатываться в сторону, вопреки его ожиданиям. Терять ей было совершенно нечего, Анна схватила его рукой за ногу, дернула со всей своей силищей и свалила на землю. Хрипя, дважды врезала ему ногой в пах, и хотя там был надежный, железный канзорский гульфик, девушка вмяла его, и с наслаждением услышала, как наконец ее враг тоже орет от боли, сгибаясь пополам.
Не теряя ни секунды, она вскочила во весь рост, подтянув израненную руку к здоровой, насколько смогла — и всем весом рухнула латными перчатками согнувшемуся канзорцу прямо в лицо. Удар, он дернулся, потерял сознание, но и сама черноволосая выла от боли, сжавшись на земле рядом с ним. Пуля в кости нарывала так, что небо в глазах стало черным.
Отброшенный канзорец снова вскарабкался на вершину, и метнулся вперед. Анна поняла, что сейчас умрет с раскроенной топором головой. Она начала подниматься, уходить влево от рушащегося топора, уже зная, что не успевает даже подставить руку; транс позволил ей за долю секунды увидеть, как именно это будет — топор со всего размаха врежется в плечо сверху-вниз, косо пройдет сквозь наплечник, врубится в шею, кромсая артерию и горло, фонтан крови хлынет косо направо, солдат упрется ей ногой в грудь, с чавканьем вырывая топор, к этому моменту она уже перестанет чувствовать, бояться, плакать и быть, искалеченное нечто повалится на землю как мешок, прощайте… Топор косо врезался ей между шеей и плечом.
Но щит света вспыхнул и встретил его, выдержав удар. Алейна стояла на вершине Холма, вскинув руку, волосы ее бились по ветру, в глазах сиял гнев. Ее стремление защитить и спасти оказалось сильнее его желания убить. Канзорца повело, сила удара, отпружинившего от щита, развернула его. Анна зашипела от невероятного облегчения, выпуская всю боль и весь страх, схватила руку врага, дернула в неудобный ему разворот и яростным рывком сломала о свой армированный наколенник. Вытаращенные глаза, болезненный высокий то ли визг, то ли стон, латная перчатка врезалась ему в лицо, вламывая нос, еще раз, еще. Безвольное тело рухнуло наземь. Черноволосая знала, как снять с церштурунга огненную смерть, не приведя к ее взрыву: прижав узел, дернула короткий шнур, узел сохранился, а шнур расплелся. Мягкий, пружинящий пузырь лег ей в руку.
Выстрел герртруда раздался совсем близко, снайпер, не скрываясь, стоял в двадцати метрах от них. Пуля попала Алейне в грудь, но перед ней раскрылся такой же сияющий щит, яркие брызги взметнулись во все стороны. Из-за снопа искр в снайпера ударило обездвиживающее заклятье — Что же ты делаешь, девочка, церштурунги защищены от магии Чистотой! Лучше бы вешала на себя еще один щит! — он упал на колено, но справился со спазмом мышц, и резкими, быстрыми движениями начал перезаряжать огнестрел.
Анна бросилась, не к герртруду, она точно знала, что не успеет, а к Алейне, помня, что еще двое канзорцев взбегают к вершине Холма, и понимая, что жрица, освещенная снопом искр, стала отличной мишенью.
— Ложись! — на бегу хрипло крикнула она.
Но было поздно: справа практически одновременно грохнули два выстрела. Двое взбежали на вершину Холма. Кровавое пятно раскрылось у Алейны на груди, второе на плече, губы ее задрожали, молитва угасла, и девушка рухнула в траву… Первый стрелявший бросил малый огнестрел на траву, тренированным движением снял с пояса огненную смерть и, крутнув, швырнул ее в Анну.
Он не знал, что делает.
Она точно так же крутнула огненную смерть и метнула в ответ — а вместо того, чтобы увернуться от вражеской, встретила ее сдвоенным блоком своих перчаток. Пузырь лопнул, огонь расплескался вокруг — но весь втек, впитался в латные перчатки Анны, а брызги обтекали ее лицо, не причиняя вреда, и впитывались в кожу, волосы, озаряя черноволосую воительницу алыми всполохами — и стекаясь к ее рукам, в перчатки, в узорах которых снова замерцал угасший было огонь.
Второй церштурунг стоял за первым и быстро перезаряжал огнестрел. Он не ожидал огненную смерть со стороны противника, и потому лишь завизжал с искаженным лицом, когда осознал, что обречен — пузырь взорвался о лицо канзорца, и жидкий огонь заглотил его.
Первый уже выхватил меч и шестопер, прикрывая друга, но против воли обернулся, руки его дрогнули, и когда солдат развернулся обратно, встречая Анну во всеоружии, на его лице была написана такая смесь ненависти, что девушка внезапно злобно ощерилась.
— Спасибо, — шепнула одними губами, зная, что поймет.
Объятый огнем солдат кричал, катаясь по склону, у его друга от злобы тряслись губы и по подбородку текла слюна, а выкаченные глаза, казалось, сейчас лопнут. Его меч свистнул чуть ли не в двух ладонях от ее лица — так торопливо он нанес удар, так сильно хотел причинить ей боль. Анна хищно крутнулась на месте, уходя от следующей атаки шестопером, подсекла его ноги, однако он перекатился, увернулся от удара ее окованного сапога, только брызнули в стороны комья земли.
Вскочил, но Анна была быстрее и врезала ногой ему в живот, воин согнулся, резанул мечом Анне по голени, еще одна рана, еще одна боль — внутри нее все скрутило судорогой, руки тряслись, ноги слабели, сколько еще держаться, сколько еще… Она снова ударила его ногой, попала в бедро, он отлетел назад и упал, вскочил… Кровь застилала ей лицо, но девушка увидела, как внезапно за спиной врага воздвиглась монолитная фигура в полном тяжелом доспехе.
Дмитриус! Наконец-то!
Солдат развернулся на одном инстинкте, врезал оба удара в стального воина, но они не оставили даже порядочной вмятины на бронированном теле. Ответный удар молотом-кулаком размозжил его череп, как тыкву с рыхлым нутром. Стальной воин бил медленно, но с нечеловеческой силой.
Объятый огнем прекратил кричать, его тело мятой грудой чернело ниже по склону, но продолжало пылать и дымить черным дымом. Зашипел и грохнул его собственный пузырь, жидкое пламя наконец-то проело закаленный алхимической пропиткой внешний слой и пузырь взорвался — мертвый лежал в погребальном костре из двух жадно пылающих луж.
Упав на траву рядом с Алейной, черноволосая смотрела на страшную рану у нее справа под грудью. Ребра не спасли от пули, пробившей легкое. Девчонке оставалось жить минут десять… надо успеть не просто победить треклятых панцеров, но и каким-то чудом спасти ее.
Дмитриус возвышался над ними, закрывая бронированным телом. Анна встала, опираясь на его руку, уже с трудом держась на ногах и озиралась, не видя больше противников. На той стороне за вершиной шел бой, шестой и седьмой канзорцы бились с кем-то из Лисов. Но девушка была уверена, что трое пробудившихся и очень злых друзей без труда справятся с оставшимися церштурунгами.
Неужели она продержалась?.. Неужели справилась?..
— Вали снайпера! — прохрипела Анна.
Дмитриус зачем-то вскинул руку вверх, к ее лицу.
Снайпер метил черноволосой в голову, пуля врезалась в стальную руку, оставив вмятину, но не пробив полный двойной доспех. Только сила удара качнула латного воина, он слегка пошатнулся и заехал Анне по губам. Она с болью рассмеялась… содрогаясь от слабости и от бьющегося в венах адреналина.
Стальная голова заскрипела, медленным, нечеловеческим образом развернулась полностью назад, немое забрало смотрело на герртруда. Воин с лязгом двинулся на него. Солдат застыл, глядя на магическую тварь, которую не берут пули, затем вскочил и резво помчался вниз. Умный панцер.