Фрэнк Эббот нахмурился.
– Вы не замечаете ничего странного? Ивертон смотрит на часы и говорит, что уже без четверти десять и ему пора домой, потому что он ждет междугороднего звонка. Затем он обращает внимание на выстрел: «Ого! Джайлс выстрелил в лисицу!» – ну или что-нибудь этакое. А потом прощается, и миссис Моттрам слышит нечто, что, на ее взгляд, вполне могло быть боем часов. Честно говоря, если все произошло именно так, то не хватило бы времени…
Он повернул запястье, чтобы обоим было видно секундную стрелку наручных часов.
– Посмотрите: тик-так, тик-так, – пять секунд прошло. Выстрел совпал со вторым ударом часов – еще две секунды. У Ивертона осталось всего три секунды, чтобы услышать выстрел, произнести реплику про Джайлса, который выстрелил в лисицу, попрощаться и уйти. Невозможно уложиться таким образом, чтобы миссис Моттрам успела услышать последний удар часов. Единственная проблема – она ни в чем не уверена. Что толку создавать теорию, основываясь на том, что она то ли слышала, то ли нет. Я так понимаю, она говорит правду?
– Конечно – в той мере, в какой сама знает. Из миссис Моттрам очень плохая свидетельница. Мышление у нее в высшей степени непоследовательное, она с легкостью путается. Лучше проверить еще раз все, что касается ее, и посмотреть, нет ли расхождений с тем, что услышала я.
Фрэнк кивнул.
– Хорошо. Закончим с Ивертоном. Как насчет мисс Донкастер? Вы говорите – по-вашему, Харша застрелил один из тех людей, которые побывали в «Баране» в понедельник. Насколько я понимаю, вы до этого додумались своим волшебным способом, иначе и не скажешь, и инспектору, несомненно, будет очень неуютно. Знаете, я начинаю подозревать, что под грудой мышц скрывается настоящая средневековая жилка, и порой от вас его продирает дрожь. Может быть, однажды я застукаю старика за тем, как он скрещивает пальцы или прячет в карман веточку рябины.
Мисс Сильвер упрекнула юношу за несерьезность. Фрэнк извинился.
– Ладно, вернемся к делу. Мы наверняка знаем, что мисс Донкастер была в «Баране». У нас нет никаких свидетельств того, что и Ивертон там был, и сейчас мы не принимаем в расчет Буша. Таким образом, главным подозреваемым становится мисс Донкастер, и я готов согласиться, что она хорошо вписывается в образ убийцы – старушка до краев полна зависти, злобы и прочих неблагих качеств, – но полиции нужно что-нибудь посущественнее. Что скажете?
– Немногое, – ответила мисс Сильвер. – Они с сестрой два года учились в пансионе в Германии и вернулись, питая страстную любовь ко всему немецкому. Пока их отец был жив, они каждый год ездили на какой-нибудь немецкий курорт. Это прекратилось в 1912 году, когда он умер. В 1930 году сестры возобновили заграничные путешествия – в Швейцарию, Тироль, Германию. Мисс Донкастер страстно обожала Гитлера – мисс Софи говорит, что та больше ни о чем не могла говорить. Но в 1938 году мисс Мэри Энн парализовало, и поездки вынужденно закончились. С тех пор как началась война, мисс Донкастер, кажется, полностью изменила свое мнение. Она ведет себя самым патриотичным образом и больше не упоминает Гитлера. Мисс Софи говорит, что испытала огромное облегчение.
Фрэнк Эббот присвистнул.
– Мисс Донкастер умеет обращаться с револьвером?
– Думаю, да. Мистер Донкастер любил стрелять в мишень. Мисс Софи говорит, он превратил жизнь дочерей в мучение, а соседей изводил шумом и прочими неудобствами.
– И тем не менее это не доказательства, – мрачно подхватил Фрэнк Эббот. – Послушайте, мы проверили жителей домов, выходящих на луг. Что делала мисс Донкастер вечером во вторник? – Он перелистал записную книжку. – Вот. Пенникотт, Донкастеры. Служанка на кухне – ничего не слышала, не выходила из дому. Больная сестра наверху, в задней комнате – радио включено, – ничего не слышала. Мисс Донкастер – сидела с сестрой, не считая пяти минут где-то между половиной десятого и десятью, когда она пошла к почтовому ящику напротив домика священника, опустить письмо – точное время установить невозможно, она утверждает, что около десяти, – никого не видела, ничего не слышала. И все. Что касается возможности, таковая имелась. А мотив? Вполне возможно, тоже. Страстное обожание Гитлера могло внушить мисс Донкастер желание сотрудничать с нацистами. Вроде бы не очень-то вероятно, но мисс Донкастер не одна такая. Не знаю, чем они подкупают людей, но факт остается фактом. Не было ли еще чего-нибудь? Личной вражды с Харшем? Не наступал ли он ей на любимую мозоль?
– Я ничего такого не слышала. Впрочем, не так уж трудно оскорбить мисс Донкастер.
Фрэнк рассмеялся.
– Еще мягко сказано!
Глава 39
Миссис Моттрам позвонила в дверь Пенникотт-коттедж. В домике священника она бы просто открыла дверь и громко позвала, но обе мисс Донкастер твердо придерживались так называемых «норм цивилизованного общества». И потом, зачем их раздражать? Они настолько легко обижались, притом зачастую помимо воли окружающих, что даже не было удовольствия дразниться. И потом, бедные старушки, ну и жизнь они вели! Год за годом, без всяких событий – просто сохнешь и киснешь. Сердце миссис Моттрам, мягкое как масло, искренне жалело Мэри Энн и Люси Эллис. Какими бы грубыми и ядовитыми ни были мисс Донкастер, она неизменно навещала соседок, принося то свежее яйцо, то капустный лист, полный малины, то яркий и совершенно неуместный журнал из числа тех, которыми заваливали ее знакомые летчики. Сейчас Ида держала под мышкой именно такой журнал, с цветной фотографией на обложке. Там красовалась девица в крохотном пунцовом купальнике, которая собиралась нырнуть вниз головой в ярко-синее море.
Когда пожилая служанка открыла дверь, миссис Моттрам весело побежала наверх, с особым удовольствием ощущая себя молодой и полной сил. Мисс Мэри Энн сидела одна, в тусклой комнате, заваленной всяким барахлом. Воздух был мертвый, застоявшийся. Обрадовавшись перспективе иметь дело только с одной мисс Донкастер, миссис Моттрам пожала руку мисс Мэри Энн, почувствовала, как выскользнули из ее ладони холодные вялые пальцы, и увидела, как бесцветный взгляд неодобрительно скользнул по желтому джемперу, ярко-синим просторным брюкам и фотографии девушки в купальнике.
– Люси Эллен вышла, – ворчливо произнесла мисс Мэри Энн. – И, честное слово, я не понимаю, куда она ходит – утром, днем, вечером, пока не измучится. А главное, понятии не имею, что она делает. Говорит, что ходит за покупками, но где в Борне ходить за покупками? Разве что за открытками к миссис Буш, наверное. Она ездит в Марбери каждую неделю. Что она там делает, хотела бы я знать. Наверное, просто бродит по городу и рассматривает витрины, а потом пьет чай в «Баране» и возвращается домой.
Хриплый жалобный голос наводил на мысль о прокисшей патоке.
Ида Моттрам решила, что это слишком печально, чтобы выразить словами, поэтому села на коврик перед гаснущим огнем в камине и принялась ворошить его палочкой.
– Не удивительно, что вы замерзли, – сказала она. – Сейчас я все приведу в порядок. В некоторых вещах я такая глупая, но с огнем умею управляться здорово. Вы только подождите.
– Люси Эллен не любит, чтобы кто-то другой возился с камином.
– Но ведь она не может помочь, когда ее нет дома, не правда ли? Смотрите, как хорошо получилось!
Она подвинула одно полено вперед, наклонила другое, подула на рдеющие угли, и пламя с шумом взвилось. Озаренная отблесками огня, миссис Моттрам принялась рассказывать мисс Мэри Энн, как Банти встретилась со шмелем.
– Она принесла его на руке, чтобы я погладила!
– Боже, какая глупая! Конечно, он ее ужалил?
Ида хихикнула.
– А вот и нет, она ему понравилась. Но я заставила Банти посадить шмеля обратно на розу. Она страшно расстроилась, потому что хотела взять его с собой в постельку. Какая прелесть, правда?
Мисс Мэри Энн фыркнула. Она ни в малейшей степени не интересовалась шмелями и Банти Моттрам. Больше всего ей хотелось знать, действительно ли Гарт Олбени и Дженис Мид обручились, причем выяснить это раньше Люси Эллен. Вот в какую игру, молчаливо и с обидой, она всегда играла против сестры. Пускай она была прикована к кушетке, а Люси Эллен расхаживала повсюду и собирала новости – даже ездила в Марбери и пила чай в «Баране»! – но иногда именно Мэри Энн одерживала верх. И если она разузнает первой про Гарта и Дженис, Люси Эллен придется проглотить пилюлю. Ида Моттрам, возможно, что-нибудь знает…
Она начала задавать вопросы, постепенно подводя к теме, медленно сужая круг, подбираясь ближе и ближе. В этом искусстве мисс Мэри Энн достигла совершенства, и Ида не могла с ней тягаться. Поскольку той, по сути, было нечего скрывать, она говорила совершенно откровенно. Да-да, она думает, что молодые люди любят друг друга, почему бы и нет? Разве это не замечательно?
– И мисс Софи обрадовалась бы… как вы считаете, мисс Мэри Энн?
Она начала задавать вопросы, постепенно подводя к теме, медленно сужая круг, подбираясь ближе и ближе. В этом искусстве мисс Мэри Энн достигла совершенства, и Ида не могла с ней тягаться. Поскольку той, по сути, было нечего скрывать, она говорила совершенно откровенно. Да-да, она думает, что молодые люди любят друг друга, почему бы и нет? Разве это не замечательно?
– И мисс Софи обрадовалась бы… как вы считаете, мисс Мэри Энн?
– Если у молодого человека серьезные намерения, – отозвалась та мрачно.
Ида захихикала.
– Сейчас ни у кого нет намерений… времена меняются. Люди просто идут и женятся.
Она оглянулась в поисках чего-нибудь, чтобы прикрыть лицо от жара. Огонь прямо-таки пылал, а кожа у Иды была нежная. Чувствуя, как горит левая щека, она потянулась к маленькому столику рядом с кушеткой мисс Мэри Эн и наугад взяла листок бумаги из кучи, лежавшей на нижней полке. Перевернув его, миссис Моттрам обнаружила садовый каталог. На обложке красовались изображения яблок, груш, слив, малины, крыжовника и черной смородины, по меньшей мере вдвое крупнее и намного ярче, чем в жизни. Она уже собиралась спросить: «О, вы собираетесь посадить фруктовые деревья?» – когда мисс Мэри Энн заметила, что молодые люди, которые служат в армии, известны склонностью к флирту и что, несомненно, мать Гарта Олбени в юности отличалась «поспешностью».
Подходящий момент прошел. Ида, с каталогом в руке, заслонила лицо и стала слушать скандальное повествование о том, как покойная миссис Олбени поцеловала отца Гарта под омелой на рождественской вечеринке в домике священника – «а тогда они еще даже не обручились, так что сами судите, какая она была».
Ида, сидя на пятках, перелистывала каталог. Она слушала мисс Мэри Энн, как слушают нечто уже неоднократно слышанное и неважное. Она переворачивала страницы: красная смородина размером с шестипенсовик, бобы длиной в фут, страница с надорванным краем и список яблоневых сортов. Яблоневые сорта…
Она перестала прислушиваться. В надорванной странице было что-то странное. Там, где бумага нагрелась, выступили тусклые коричневые буквы – и становились все отчетливей, пока Ида смотрела. Сверху и снизу списка яблоневых сортов появились слова, очень странные слова. Она уже могла их прочитать. Два наверху – «Am Widder»[6], а внизу еще три – «Montag halb fünf»[7].
Она смотрела на слова, и сердце у нее вдруг странно заколотилось. Миссис Моттрам сама не знала почему. Она не успела задуматься, что значат эти надписи, но они ее напугали, ни с того ни с сего возникнув из пустоты на странице садового каталога мисс Донкастер.
Они напугали миссис Моттрам, потому что появились из ниоткуда – и потому что были на немецком. Секретного послания на языке врага достаточно, чтобы потрясти кого угодно. Внезапно заставленная мебелью комната с несвежим воздухом стала подобна кошмару, после которого просыпаешься дрожа. Почти не думая, что делает, Ида сложила каталог пополам и сунула под джемпер. Она сидела спиной к кушетке, ее заслонял заваленный всяким хламом стол. Руки двигались быстро и ловко – гораздо быстрее мыслей, путаных и несвязных.
Мисс Мэри Энн произнесла приторным голосом:
– Вот так и понимаешь, что никому нельзя доверять…
Ида Моттрам встала, испытывая странное ощущение, что ноги вывихнуты в суставах, послала мисс Мэри Энн воздушный поцелуй и сказала, что ей пора.
– Банти сейчас пьет чай с Мэри Джайлс, и миссис Джайлс скоро приведет ее обратно. Она проводит девочку до изгороди с их стороны проулка и постоит там, пока она не войдет в нашу калитку. В изгороди есть дырка, через которую Банти может пролезть. Очень удобно.
Мисс Мэри Энн обиделась. Она рассчитывала, что гостья останется на несколько часов. Ида с облегчением закрыла за собой дверь, быстро сбежала по ступенькам и выскочила из дому.
Оказавшись на улице, она замерла и задумалась, куда теперь идти. Случившееся казалось таким жутким, что она не знала, как быть. Ида поняла: нужно рассказать кому-нибудь, кто знает, как поступить. Мисс Сильвер, например, знает. Скорее к мисс Сильвер.
Ида бежала всю дорогу до домика священника. Но Мейбл сказала, что мисс Сильвер уехала в Марбери и неизвестно, когда вернется, а мисс Софи и мистер Гарт пошли в Прайерз-Энд пить чай с мисс Мэдок, но скоро придут и с ними мисс Дженис.
Впоследствии, рассказывая об этом Дженис и Гарту, Мейбл заметила, что миссис Моттрам казалась очень встревоженной. «Не как обычно, мистер Гарт. У нее было такое лицо, словно она вот-вот заплачет. Надеюсь, она не получила какие-нибудь дурные новости, бедняжка».
И тогда Дженис сказала:
– Я лучше зайду к ней и проверю.
Ида Моттрам ушла крайне обескураженная. Она вернулась к себе, в домик по соседству с Пенникоттом, и позвонила мистеру Ивертону. Ей не хотелось стоять на чужом пороге и выслушивать, что никого нет дома, поэтому она позвонила, и почти сразу же добрый и веселый голос отозвался:
– Дорогая леди, чем могу служить?
– Я точно не мешаю?
Иде немедленно полегчало. Мужчины приносят утешение – они всегда знают, что делать. Мистер Ивертон ей поможет. Он такой вежливый, в своем старомодном учтивом стиле.
– Если бы все помехи были столь приятными…
Он придет сию же минуту. Именно так мистер Ивертон и сказал, как только Ида призналась, что страшно встревожена.
Она повесила трубку, извлекла каталог из-под джемпера и развернула. Тусклая коричневая надпись стала едва заметна. Миссис Моттрам задумалась, что она могла значить. За два года, проведенных в швейцарском пансионе, она приобрела некоторые познания во французском и немецком. Женщина наклонила глянцевую страницу к свету и уставилась на слова. «Am Widder». Ида ненадолго озадачилась, а потом, словно картинка на экране, в памяти возникла Полли Пейн, которая ежилась и переступала с ноги на ногу, перечисляя животных под сардоническим взглядом фрейлейн Лесснер: «Der Schaf – овца, die Kuh – корова, der Widder – баран».
Да, это оно. «Widder» значит «баран». «Am Widder» – «в “Баране”». «Montag halb fünf» – «понедельник, половина пятого». Откуда у мисс Донкастер каталог с тайной надписью, которая гласит: «В “Баране”, в половине пятого»?
Мистер Ивертон вошел в комнату в ту самую минуту, когда миссис Моттрам вспомнила, что бывшая кухарка мисс Донкастер и ее муж держат в Марбери гостиницу «Баран» и что мисс Донкастер всегда пьет там чай, когда ездит за покупками.
Глава 40
Он немедленно заметил, какая она бледная и встревоженная. Синие глаза, которыми так восхищался мистер Ивертон, полнились волнением. Миссис Моттрам, несомненно, была очень красива. И тут его взгляд упал на каталог, который она протягивала гостю, держа обеими руками.
– Мистер Ивертон, я так рада вас видеть! Я страшно испугалась. Какой ужас, с каждой минутой я все больше пугаюсь… но вы-то скажете, что делать!
– Что случилось, дорогая? Я просто видеть не могу, как вы страдаете.
– Вы так добры! Какое облегчение с кем-то поделиться, потому что я не знаю, что делать… – Миссис Моттрам сунула хозяину каталог. – Посмотрите!
Мистер Ивертон поправил очки.
– Так-так… сейчас… список яблоневых сортов. Вы хотите посадить яблони?
– Нет! Смотрите! Ну разве вы не видите – здесь надпись! Здесь… и вон там, – указала она пунцовым ногтем. – Она уже потускнела, но была очень отчетливой. Она появилась, когда я поднесла листок к огню, дома у мисс Донкастер. Я хотела чем-нибудь заслонить лицо, и вдруг на бумаге появилась надпись на немецком. «Am Widder – Montag halb fünf».
– Я не знаю немецкого, – признал мистер Ивертон. – И вы, наверное, тоже.
– Знаю! Мы учили его в школе у мисс Браун. И я делала успехи! Это значит «В “Баране”, в понедельник, в половине пятого». Мисс Донкастер всегда пьет чай в «Баране», когда ездит в Марбери за покупками! Разве не ужасно?
Мистер Ивертон уставился на гостью – добродушно, но ошеломленно.
– Боюсь, я не вполне понимаю… Вы уверены, что не ошиблись? На этой странице, по-моему, нет ничего, кроме самого обычного перечня яблоневых сортов.
Ида ощутила внезапный прилив упрямства.
– Она здесь была, просто выцвела! Если поднести листок к огню, возможно, она снова появится.
Мистер Ивертон успокаивающе произнес:
– Хорошо-хорошо, давайте попробуем.
Миссис Моттрам подошла и включила маленький электрический камин, стоявший перед пустым очагом.
Никто не угадал бы, какие отчаянные мысли носились и гремели, скрытые добродушным озадаченным обличьем мистера Ивертона. Один шанс из миллиона – и он вот-вот угодит в ловушку. Проклятая карга Донкастер забрала каталог и ушла с ним! Он сообразил, что это случилось в тот день, когда она заглянула в сад и он позволил ей в одиночку пройти через дом. Маленькая оплошность – и все потеряно. Видимо, она из любопытства сунула нос в кабинет и захватила каталог. Нужно было уничтожить его, прочитав сообщение. Ну да, чтобы слуги гадали, отчего он жжет бумагу, в то время как им с утра до ночи твердят, что нужно экономить каждый клочок. Отчего он не сдал каталог в утиль? Ну да, чтобы кто-нибудь принялся разводить им огонь. Нет, он поступил правильно и благоразумно: оставил его лежать на столе, среди прочих, как будто тот ничем от них не отличался. Он поступил правильно – и всегда будет это утверждать. Потому что до сих пор и план, и общая безопасность дела зависели от того, чтобы жить именно так, как ожидали окружающие. Случись нечто, хотя бы на йоту отклоняющееся от нормы, нечто, что назвали бы странным, и план оказался бы под угрозой. Нет, он все сделал правильно. На провал был один шанс из миллиона.