Да и метр Меньян уже стал замечать некую неловкость, терзавшую меня. Он ерзал на своем стуле, покашливал и, не осмеливаясь перейти к цели нашего посещения, говорил об урожаях, домашнем скоте и о погоде.
— А не пройтись ли нам по замку!? — неожиданно предложил барон, поворачиваясь ко мне. — Я полагаю, что это — ваше самое жгучее желание.
Выходя из гостиной, метр Меньян шепнул мне на ухо.
— Вы не находите, что они странноваты?
Я предложил свою руку Клер, и мы несколько отстали от барона, его жены и метра Меньяна, поскольку нас вовсе не интересовали деловые вопросы, к которым нотариус уже явно приступил. Мы медленно проходили через огромные комнаты, которые я узнавал со щемящим чувством меланхолии. Дошло до того, что я даже начал сожалеть о том, что замок не разорили, поскольку моя странная судьба заставляла меня в полнейшем одиночестве обосноваться в нем.
Когда Эрбо уедут, у меня будет бездна времени, чтобы бродить из комнаты в комнату, словно его последнее привидение. И я беспрестанно буду вспоминать о трех трупах в гостиной, об этих трех мертвецах, которые в настоящий момент окружали меня и беседовали самым что ни на есть любезнейшим тоном. Я так и не смог сдержать судорожную дрожь, пробежавшую по моему телу, и Клер тихо спросила меня.
— Господин граф, если вы нездоровы, мы могли бы, быть может…
Очаровательнейшее существо! Я готов был поделиться с ней истиной и сегодня с трудом понимаю, что именно меня остановило от этого.
— Здесь под сводами довольно свежо, — сказал я. — Пойдемте!
Не знаю, что помешало мне намекнуть ей на ночные события. Я все еще горел желанием проникнуть в эту тайну, но не знал, как именно высказать свои мысли, чтобы естественным образом завязать непринужденную беседу на терзающую меня тему. Кроме того, шелковое шуршание платья Клер, легкое прикосновение ее пальцев к моей руке, запах ее волос, словом, все ее присутствие окончательно взволновало меня до того, что я просто потерял дар речи. Так незаметно мы перешли на второй этаж замка. Я смутно слышал голос нотариуса, называвшего цифры и, казалось, поддерживающего оживленную беседу.
Вдруг мы вошли в мою небольшую спальню с побелевшими стенами, обставленную крайне строго.
— Моя спальня, — пробормотал я.
— Мы отремонтировали ее, — сказала Клер.
Я долго смотрел на узкую железную кровать, стоящую под белыми крыльями занавесей, на распятие и высохшую веточку освященного кустарника, на секретер, крышку которого я отбрасывал, когда садился что-то делать, и стоящий в углу, подле окна, выходящего на крепостную стену, скромный столик с тазиком и кувшином воды. Из этой комнаты я был безжалостно выгнан в ссылку, а теперь я возвращался, чтобы выдержать новое, гораздо более тяжкое испытание. Как я желал, чтобы эти нежные излияния, милые откровения и воспоминания придали бы немного твердости и одновременно надежды моему сердцу. Но имел ли я право признаться этой девушке в терзавших меня чувствах? Мог ли заставить ее разделить мои опасения? В особенности как мне сказать ей о том, что я вижу сейчас? Я чувствовал себя похожим на одного из рыцарей прежних лет, заколдованных любовью феи, и, возможно, я бы нисколько не удивился, если бы моя любимая превратилась на моих глазах в райскую птицу или единорога.
Не без труда я отогнал все эти абсурдные мысли и подвел Клер к дозорному посту, с которого открывался вид на парк с его благородными деревьями, на пруд, сад и руины часовни.
— Я мечтал о другой участи? — вздохнул я. — Сколь сильно я желал, чтобы однажды этот замок вновь вернулся ко мне, столь безразлично будет мне отныне прожить в нем, если, разумеется, между мной и вашими родителями будет заключено соглашение. Да что же я говорю? Пожалуй, я подпишу подобное соглашение с чувством крайней неприятности.
— Почему? — спросила Клер. — Разве вы?..
— Я буду испытывать огромное сожаление, когда стану бродить в одиночестве по аллеям, по которым так часто прогуливались вы. Здесь все — вдумайтесь в эти слова — будет напоминать о вас. Эти лепестки, плывущие по пруду, которые вы обрывали, эти камни, на которые вы ежедневно смотрели, а если мои пальцы прикоснутся к спинету, то разбудят любимую вами музыку… Ваша тень останется пленницей в этом замке, а я стану пленником вашей тени.
— Замолчите! — вскрикнула она.
Ее грудь страстно вздымалась, а ее щеки стали бледными, словно цветки камелии. Мягко отводя ее руку, я покрыл ее поцелуями.
— Клер… Клер… Послушайте меня. Мне совершенно необходимо это. Речь идет, возможно, о вашей жизни и о моей. Я более не смогу жить без вас.
— Прошу вас, господин граф, пустите меня!
Я не оставил своей добычи, и в то время как слезы заливали ее красивые глаза, я рассказал ей о своем детстве, жизни изгнанника и отчаявшейся любви.
Она больше не пыталась оттолкнуть меня, и, теряя остатки хладнокровия, я упал перед ней на колени, предлагая ей свое имя и титул, свое состояние и этот замок, который я, тем не менее, раньше поклялся отнять у нее.
— Нет, — простонала она. — Нет… Это невозможно!
— Значит, вы меня не любите?
Она провела рукой по моим волосам.
— Я не говорила этого.
Тогда я мгновенно вскочил на ноги и, притянув ее к своему плечу, сказал:
— Так, значит, вы меня любите! Я это знаю! Я это вижу! Вы любите меня. Клер! Вы — моя!
— Я навсегда останусь ничьей. Так предрешено.
— Кем? Вашими родителями?
— О нет! Мои родители предоставили бы мне полную свободу действий.
Тогда я вдруг вспомнил ее пропитанные тайной слова, ее намеки на жестокость вещей и опасения барона.
— Клер, — настаивал я, — у вас есть какая-то тайна. Доверьте ее мне. Я сумею вам помочь.
— Увы! — сказала она. — Эта тайна принадлежит не мне.
— Нет такого ужасного секрета, который я бы не смог сохранить в тайне. Вы опасаетесь какого-нибудь врага?
— Против этого врага вы не в силах что-либо предпринять.
— Где он скрывается? В замке?
Она скрестила руки у горла, ее глаза блуждали в поисках чего-то неведомого.
— Он скрывается во мне. Мне часто хочется умереть. Как Мерлену и как де Дерсру. Порой мне кажется, что мои мольбы вскоре будут услышаны и я, наконец, обрету мир, спокойствие, а затем…
— Клер дорогая успокоитесь! Мне не нравится это ваше исступление. Рядом со мной вам нечего спасаться. А позже вы мне все объясните.
Обняв ее за плечи, я шел с ней по дозорному пути. Вокруг нас скользил легкий ветерок. По нагретым солнцем камням, словно язычки пламени, то тут, то там мелькали ящерицы. От наполнившей меня божественной радости я почувствовал, как воспрянул мой дух.
— Вы как и я, — жертва одиночества, — прошептал я ей на ухо. — Эти величественные леса, эти мирные стоячие воды, эти травы, выросшие словно лианы, и превратившие парк в какой-то дикий уголок, — вот что постепенно вызвало в вас ипохондрию, это мрачное и нелюдимое настроение. Но я намерен переделать замок Мюзияк Я вырублю деревья, осушу пруд, а на том месте, где шумел тростник с камышом, зацветут лилии и розы. А сам замок…
Она покачала головой.
— Прошу вас, не усугубляйте мою печаль! Ах! Вот и отец.
И в самом деле, в замковой башне раздался голос барона. Я отошел от Клер на несколько шагов.
— Я никогда не покину вас, что бы ни случилось! — поклялся я. Появился барон, идущий впереди жены, и потирающий руки нотариус.
— Мы пришли к согласию, — сообщил мне барон. — Вы можете гордиться господин граф тем, что нашли в лице метра Меньяна такого прекрасного союзника.
Я смотрел на его перевязанный палец, и его слова странным образом отзывались в моей голове.
— Я счастлив, — пробормотал я. — Лично я ничего не смыслю в подобного рода сделках.
— Нужно только подписать документы, — вмешался нотариус. — Я уже все подготовил.
— Ну что ж, — подытожил барон, — давайте спустимся вниз. Быть может, господин граф, вы хотели бы еще что-нибудь посмотреть!?
В какой-то момент я в нерешительности замер, боясь показаться смешным.
— Да, — вымолвил я наконец. — Да. Я бы хотел еще осмотреть склеп под часовней.
— Склеп? — повторил барон.
Внезапно он остановился, и кровь отхлынула от его полнокровного лица, а его жена прислонилась к амбразуре, став такого же серого цвета, что и камень, поддерживающий ее. Клер же опустила глаза, и несмотря на заливавшее нас солнце, они все трое, казалось, застыли, мучимые изнутри какой-то странной и смертельной болью.
— Это не к спеху, — поспешно добавил я.
— Да это не к спеху, — повторил барон слабым голосом. А затем, взяв меня под руку и ведя обратно, он добавил: — Лучше оставить мертвых в покое.
— Как? Вам никогда не приходила в голову мысль спуститься в склеп? — спросил я.
— Я туда уже однажды спускался.
— И что?
— Я счастлив, — пробормотал я. — Лично я ничего не смыслю в подобного рода сделках.
— Нужно только подписать документы, — вмешался нотариус. — Я уже все подготовил.
— Ну что ж, — подытожил барон, — давайте спустимся вниз. Быть может, господин граф, вы хотели бы еще что-нибудь посмотреть!?
В какой-то момент я в нерешительности замер, боясь показаться смешным.
— Да, — вымолвил я наконец. — Да. Я бы хотел еще осмотреть склеп под часовней.
— Склеп? — повторил барон.
Внезапно он остановился, и кровь отхлынула от его полнокровного лица, а его жена прислонилась к амбразуре, став такого же серого цвета, что и камень, поддерживающий ее. Клер же опустила глаза, и несмотря на заливавшее нас солнце, они все трое, казалось, застыли, мучимые изнутри какой-то странной и смертельной болью.
— Это не к спеху, — поспешно добавил я.
— Да это не к спеху, — повторил барон слабым голосом. А затем, взяв меня под руку и ведя обратно, он добавил: — Лучше оставить мертвых в покое.
— Как? Вам никогда не приходила в голову мысль спуститься в склеп? — спросил я.
— Я туда уже однажды спускался.
— И что?
— А то, что у меня нет ни малейшего желания спускаться туда вновь.
— Он что, оказался слишком поврежденным?
— Вовсе нет. Однако, поверьте мне, господин граф, что погребать мертвых столь близко от живых далеко не самая удачная мысль.
После этих слов воцарилось молчание, едва нарушаемое свистом ветра. Я вновь ощутил то тягостное чувство, столь взволновавшее меня в начале визита, и подумал, что барон возможно не согласился бы с предложением нотариуса, не будь у него каких-то определенных оснований. Почему этот человек, который раньше и не думал о продаже замка, столь поспешно принял мои предложения?
Клер накануне сказала мне — ее родители терзались страхом. Мой взгляд без конца возвращался к пальцу барона к тому самому пальцу, который я так глубоко ранил всего несколько часов назад. Нет, страх — это не объяснение, и тайна Эрбо без сомнения заключалась в чем-то гораздо более ужасном.
Запутавшись в своих мыслях и отчаявшись убедить свою любимую я, желая умереть, сам следовал за бароном в гостиную. Нотариус утратил свою живость и, казалось, погрузился в какое-то мрачное размышление. Вынув из своего портфеля договор, он принялся отсчитывать деньги, в то время как мы с бароном ставили на пергаменте свои подписи. По правде говоря, я уже не понимал, сон ли это или же реальность. Во время нашего отсутствия в гостиную принесли поднос и бокалы. Барон налил нам старого вина, аромат которого я едва заметил.
Совершенно напрасно я твердил себе «Замок принадлежит тебе. Ты у себя дома. Прошлое — не в счет» — и все же я был опечален еще больше чем на похоронах моей матери. Наконец нотариус уверенным жестом закрыл свой портфель.
— Разумеется, господин барон, — сказал он, — вы располагаете достаточной отсрочкой, чтобы забрать…
— Благодарю вас, но мы уедем с наступлением ночи.
Я попытался было возразить.
— Не настаивайте господин граф, — продолжил он. — Я намерен уехать в Ренн, где мне предлагают одно очень интересное дело. С вашего разрешения несколько позже я заберу некоторые вещи, которые мне дороги. Вместе с тем я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы оставили ландо в моем распоряжении еще на несколько дней.
Оценив его учтивость, я в свою очередь предложил ему оставить карету у себя навсегда, и мы расстались лучшими друзьями. В то время как метр Меньян прощался с бароном и баронессой, я подошел к Клер.
— Я тоже поеду в Ренн, — прошептал я.
— Я запрещаю вам это.
— Но я не хочу терять вас.
— А я не хочу выходить за вас замуж.
— Почему?
— Это секрет.
— Уверяю вас, что я его раскрою.
— А я умоляю вас забыть меня.
— Ни за что!
Это были последние слова, которыми мы обменялись. Сильно взволнованный я сел в кабриолет, и мы уехали из замка. В голове моей уже крутилась тысяча смелых планов. Я был готов в случае надобности, выкрасть Клер. Я поклялся, что она будет принадлежать лишь мне и никому другому. Мое возбуждение, в конце концов, привлекло внимание нотариуса.
— Я вижу, господин граф, что вы испытываете то же впечатление что и я. Странная семья, не правда ли?
— Да, странная.
— Я бы даже сказал вызывающая беспокойство, — уточнил этот славный малый. — В их жилище царит — не знаю, как поточнее передать словами мое впечатление — какая-то угнетающая вас атмосфера. Эти люди, похоже, живут иначе, чем мы с вами. Однако нельзя сказать, чтобы они были таинственными, нет. Должен даже признать, что барон весьма недурно разбирается в юриспруденции. Однако я бы все же не хотел пребывать в замке вместе с ними. Возможно, это смешно…
— Вовсе нет. Я полностью разделяю ваше чувство. Была ли у вас возможность общаться с предыдущими владельцами замка Мюзияк, с этими Мерленом и де Дерфом?
— Нет. Никогда.
— Вы говорили, что один из них сошел с ума?
— Совершенно верно, господин граф. А другой покончил с собой.
Какое-то время метр Меньян пребывал в задумчивости, несомненно, размышляя над моими вопросами, а затем продолжил.
— Меня удивляет другое. Я ожидал встретить серьезный отпор, однако, когда Эрбо узнал, что вы намерены тут же расплатиться наличными, он немедленно уступил. Полагаю, что он спешит избавиться от замка.
Нотариус был несколько обижен тем, что ему не пришлось прибегнуть ко всевозможным юридическим уловкам. Я же решил не рассказывать ему то, что я видел накануне, так как был почти уверен, что Эрбо явились жертвами какого-то загадочного колдовства. А слова барона о склепе лишь подтверждали мое предположение. Разумеется, это не помогло мне проникнуть в тайну, оставшуюся для меня непостижимой. Вместе с тем я догадывался, что она как-то косвенно была связана с трагической судьбой тех, кто первыми завладели замком. Странное поведение Эрбо только укрепило мою уверенность в том, что я видел, и в том, что я не был подвержен галлюцинациям. Но тогда!.. Я опасался, что вновь приду к умозаключениям, которые поставят под угрозу мой рассудок. В итоге я решил раскрыть все свои затруднения духовнику, когда у меня будет на это время.
Между тем мы приехали в поселок, и нотариус, видя мое уныние и, возможно, догадываясь — ведь он был человеком на редкость проницательным — о пагубной страсти, которую я питал к дочери барона, весьма любезно пригласил меня на обед. Я с радостью принял приглашение, опасаясь остаться наедине со своими душевными муками. Рассказывать, каким был обед и как прошел остаток дня, было бы пустой тратой времени. Нотариус поставил меня в известность о придуманных им путях укрепления моего состояния. Вежливо внимая ему, я не переставал думать о владельцах замка, готовящихся к отъезду. Разумеется, через некоторое время я мог бы тоже поехать в Ренн и попросить у барона руки его дочери. Покидая Мюзияк, Клер не была потеряна для меня навсегда. Вместе с тем я испытывал глубокое беспокойство. Какое-то смутное предчувствие предупреждало меня, что я не должен дать ей уехать, и, по мере того как солнце опускалось к горизонту, тревога моя становилась все невыносимее. Я удалился, будучи не в силах выносить дальше вид подобных себе людей. Теперь я остро нуждался в одиночестве.
Выйдя из поселка, я направился к ландам, и величественный вид заходящего солнца, пурпурно-перламутрового цвета, еще больше возбудил мою любовь. Мои глаза наполнились горькими слезами. Я брел наугад, молча призывая себе на помощь небо и чувствуя себя еще более заброшенным, нежели скорбная душа. Сумерки вскоре окутали цветущие травы пепельным светом, а я так и не пришел ни к какому решению. Временами идея с женитьбой казалась чудовищной, и я прекрасно осознавал, что посельчане будут показывать на меня пальцами. Вдруг я так сильно пожелал этого союза, что даже почувствовал, как сердце перестало биться, и я зашатался, словно дуб под ударами топора. Над верхушками деревьев появилось огромное и красное ночное светило, похожее на ту древнюю луну, что вела друидов[10] к месту их жертвоприношений. Я же, словно неприкаянная тень, подсознательно направлялся к воротам замка. Я узнал дорогу, когда под моими ногами заскрипели камешки. Итак, я вернулся на место нашей первой встречи, я все еще ждал свою любимую в тот момент, когда она садилась в ландо, готовясь навсегда покинуть эти места! Полностью предавшись своему отчаянию и почти что сраженный болью, я побрел к воротам замка. Уцепившись за решетку, словно узник, в последний раз наблюдающий из своей камеры дневной свет, я обратил свой умирающий взор к этим высоким стенам, за которыми в течение многих лет она, наверное, заочно любила меня, не зная даже моего имени. А теперь… О, жестокий Бог! Едва наши руки успели соединиться, как мы тут же оказались разлученными. Просто и трогательно вплетая язвительные насмешки в мольбы, я поднял свои глаза к небу.