– Ну, тогда я проститутка из города. Похожа ведь, правда?
– Скажи спасибо, что я не охотник. Ты сначала складно врать научись, а уж потом к людям приставай. Найдешь дорогу наружу?
– А к себе вы меня не пустите? – грустно спросила девушка, прильнув к решетке.
– Только тебя нам тут не хватает. Иди лучше в город.
Дэлги задернул штору.
– Там же темно! – сказал Ник.
– Там полно светящейся плесени, для нее света достаточно. Как бы она иначе сюда пробралась?
– Почему ей нельзя к нам?
Ему и жалко было странную девушку, и в то же время возникло мучительное чувство, будто показали что-то яркое, привлекательное, манящее – и сразу отобрали. Он подавленно смотрел на тяжелый серый занавес.
– Послушай, у меня к тебе вопрос, каверзный и бестактный… У тебя хотя бы с одной что-нибудь было?
Ник быстро взглянул на Дэлги – не смеется ли тот. Нет, непохоже.
– Ну… Вам-то какая разница?
– Ясно. Думаю, все-таки можно пригласить так называемую девушку к нам в гости.
Подмигнув ему, Дэлги снова отдернул штору.
– Эй, ты еще здесь? Иди сюда, сейчас открою.
Люссойг вынырнула из темноты и обрадованно затараторила:
– Вот и хорошо, и я буду с вами ужинать! Хочу поесть человеческой еды! Вы мне дадите попробовать все, что у вас есть, а потом будем трахаться!
Ник в замешательстве глядел на нее, поэтому не заметил, откуда гладиатор извлек кольцо с двумя ключами. Автоматические замки, покрытые темным слоем смазки, открылись со скрежетом. Впустив Люссойг в пещеру, Дэлги захлопнул дверцу и вернул занавес на место.
– Дайте ей мивчалгу, – попросил Ник.
– Не беспокойся, на ней и так болячки заживают втрое быстрее, чем на тебе, – заметил Дэлги, но банку с мазью все-таки достал.
Люссойг, нисколько не смущаясь, сбросила джемпер. Нику и хотелось на нее смотреть, и в то же время он не знал, куда деваться от неловкости. Дэлги, как ни в чем не бывало, занялся ужином. С гостьей он разговаривал грубовато; прикрикнул, чтобы она не переводила понапрасну слишком много мази и не хватала копченое мясо, предназначенное для супа, но та не обижалась.
– Я заблудилась, – сообщила она, с вожделением поглядывая то на Ника, то на котелок с аппетитным варевом. – Раньше я жила в одном городе, в доме с мебелью и цветными ковриками, а потом меня украли и привезли в Ганжебду, я хочу вернуться домой.
Дэлги скептически приподнял бровь.
– Твой дом – это какая-нибудь лужа или кустарник на болоте? Откуда же там возьмутся коврики?
– Нечего об этом… Сам-то ты кто? – Люссойг прищурилась и склонила голову набок. – У меня глаз наметанный!
– Кто бы я ни был, а я не бегаю нагишом и похож на приличного человека.
– То-то и оно, что похож! Ну, скажу… Я искала короткий путь в город, чтоб туда и обратно через подземелье, а то у меня времени мало. Меньше, чем один месяц, зато каждые два года. Или не два, а год и еще вот столько… Я умею считать до десяти, а когда какой-нибудь кусочек числа, это же никак не назовешь. Ну, в общем, ты понял? А у тебя сколько времени?
– Скоро будет готово – и поужинаем, – флегматично произнес Дэлги, добавляя в котелок щепотку сушеной травы из фиолетовой склянки.
– Наверное, много, – с завистью вздохнула Люссойг. – Ты не из наших, а то бы я о тебе знала. А про платье свое расскажу, чего случилось. У меня тут есть своя секретная пещерка, я там одежку храню. Добегу туда и оденусь, а как мое время закончится – оставляю все там. Ну и вот, в прошлый раз я трахалась с одним человеком, и он меня всяко угощал, и в последний день купил пирог с повидлом. Такое повидло вкусное! Полпирога я унесла с собой, чтобы в пещерке на дорогу съесть. Повидло оттуда как полезло, и я вся перемазалась, и мыться некогда. Пока меня не было, туда наползли цетач… цехтя… как их… Ну, цевтяки, и съели платье, потому что оно было в повидле, одни пуговки остались. Красивые пуговки, я их припрятала. Туфли с атласными бантиками тоже съели. Я рассердилась, я этих цевтяков ногами топтала. Потом пошла ход в Убивальню искать, чтобы новой одежкой разжиться, а то в городе меня без платья люди засмеют или изнасилуют. Цевтяки противные, не люблю их!
– Цев-та-ча-хи, – по слогам произнес Дэлги. – Запомни слово.
– Цев-та-ча-хи, – повторила за ним Люссойг.
– Если хочешь, чтобы тебя принимали за человека, учись говорить правильно. Сможешь поймать для меня цевтачаха? Я тебе за это новое платье куплю.
– Зачем тебе цевтяк?
– Нужен. Посадишь его в банку и принесешь сюда. А платье будет с кружевами и оборками, с блестящими пуговицами… И красивые туфли того же цвета.
– Розовое хочу!
– Договорились, розовое.
– Я тебе за это хоть десять цевтяков наловлю, хоть два раза по десять!
– Одного хватит, только выбирай покрупнее. И банку закроешь крышкой, чтобы он не вылез и не пошел гулять по пещере.
– Ваши припасы съест, – хихикнула девушка.
– То-то и оно, и тогда нечем будет тебя угощать.
После ужина отправились втроем в пещеру с озером. Дэлги сложил в ведро миски, ложки, котелок, мыльницу, захватил полотенце для Люссойг. Ник с оторопью думал о том, каково ей будет отмываться от грязи в ледяной воде, но она перенесла экстремальное купание на удивление стойко, и среди торчащих камней-клыков пробиралась с обезьяньей ловкостью, ни разу не споткнулась и не ушиблась.
– Хорошее какое озеро, – вздохнула она, кутаясь в полотенце. – Мне бы такое!
Зубы у нее слегка стучали от холода, но она относилась к этому, как к веселому приключению.
– А чем тебе твое озеро не нравится? – спросил Дэлги.
Он сидел возле кромки воды и намыливал котелок из-под супа, закатав рукава.
– Там везде ил, грязно, шныряет кто попало – жуки, челюстники, цевтяки, улитки и еще всякие, они мне надоели. А здесь вон как… Красиво! И дно каменное, чистенькое. А там, если захочу на дне полежать, прямо с головой в эту грязь.
Ник наконец-то догадался, почему она такая странная.
– Люссойг, ты, что ли, настоящий оборотень?
– Он думает, что бывают ненастоящие оборотни, – Дэлги заговорщически подмигнул девушке.
Та звонко расхохоталась, запрокинув голову, пещерное эхо умножало ее смех.
Глядя на них, Ник почувствовал себя посторонним. Озаренная светом факела нагая девушка-оборотень и ухмыляющийся гладиатор, хотя и принадлежали к разным расам, были коренными иллихейцами, а он еще не прижился здесь по-настоящему. Зато они относились к нему дружелюбно. Если разобраться, в своем родном мире, бездумно избавлявшемся от «ненужного» населения, он оказался чужаком в большей степени, чем в Иллихее.
Эта острая смесь одиночества – и ощущения, что ты все-таки связан с теми, кто находится рядом, пусть они во многом на тебя не похожи, была горьковатой, но приятной, как аромат сжигаемой осенней листвы.
Когда вернулись в пещеру, Дэлги сказал, что будет первым. Ник и не собирался в чем бы то ни было с ним соперничать, вдобавок его едва ли не колотила лихорадка: получится или нет, и как он опозорится, если не получится… Ну и то, что их здесь трое, тоже напрягало.
– Да тебя трясет! – заметил Дэлги, взяв его за плечо. – Вот что, сядь и успокойся. Оборотни на порядок сильнее людей, и я боюсь, что Люссойг от избытка страсти переломает тебе остатки ребер, поэтому пусть она сначала израсходует энергию на меня – мои-то кости покрепче твоих. И не волнуйся. Ты, конечно, пока ничего не умеешь, зато Люссойг умеет все, что ты можешь себе представить, и еще сверх того. Это с виду она твоя ровесница, а на самом деле ей лет двести-триста, раз она успела освоить связную человеческую речь. Так что все в порядке.
– Я лучше выйду, пока вы здесь будете, – промямлил Ник. – Нельзя же при посторонних…
– Никаких «я выйду». Еще споткнешься и расшибешься, в расстроенных-то чувствах… Можешь отвернуться, если такой застенчивый.
Ник уселся подальше от тюфяка, уткнулся лбом в колени. Теперь его колотило меньше, но все равно было не по себе. Он их не видел, зато слышал – даже этого достаточно… Потом по каменному полу прошлепали босые ноги, и его схватила за руку теплая ладошка.
– Ник, пойдем трахаться! А чего ты закрыл глаза?
Он был как пьяный. Люссойг начала снимать с него рубашку и восторженно ахнула.
– Красивый камень! Красный – значит, рубин! Подаришь мне?
– Не подарит, – ответил за Ника Дэлги. Он неторопливо одевался, мускулистый торс лоснился в полумраке. Ник, покосившись на него, отметил, что порезов, которые остались после поединка с Яртом Шайчи, уже не видно. – И стащить не пробуй, этот рубин принадлежит богине-кошке. Если возьмешь, она рассердится.
Люссойг, потянувшаяся к кулону, отдернула руку.
От нее пахло водорослями. Слабый, но будоражащий болотный запах. Ника больше не лихорадило. Как будто его с головой накрыла горячая сладкая волна, и напряжение исчезло. Они с Люссойг опрокинулись на тюфяк. Знание о том, что она оборотень из озера, превращало происходящее в сон наяву. Она была сильная и гладкая, а темные глаза блестели, словно оконца воды на болоте.
Потом Ник лежал, обессилевший, умиротворенный, опустошенный, и благодарно поглаживал руку растянувшейся рядом Люссойг – все медленнее и медленнее, потому что его постепенно затягивало в сон. Дэлги встряхнул его за плечо и потребовал, чтобы он оделся: «иначе простудишься, иммунитет у тебя не такой, как у оборотней».
Ник с горем пополам натянул одежду, в то время как Люссойг, наблюдая за ним, хихикала. После этого ему позволили заснуть, даже одеялом укрыли, и что творилось в пещере дальше – он не видел.
Утром (если это было утро, а не другое время суток) его, как обычно, разбудил Дэлги. Люссойг рядом не было.
– Она отправилась за цевтачахом, – объяснил Дэлги вполголоса. – Пошли со мной.
И мотнул головой в сторону занавеса, за которым находился туннель.
– Зачем нам цевтачах? – спросил Ник, когда вышел следом за ним из пещеры.
– Для хвыщера. Эту дрянь просто так не уничтожить, можно только пересадить в другого носителя. Не обязательно, чтобы жертва была разумной, сойдет любое живое существо. Насчет Люссойг, – гладиатор остановился, повернулся к Нику. – Без меня тебе лучше с ней не общаться, но ведь не выдержишь… Поэтому ключи я спрятал, болтайте через решетку. Остальные удовольствия – в моем присутствии.
– Почему?
Его разбирала и обида, и протест против такого диктата. Началась, можно считать, взрослая жизнь, а с тобой обращаются, как с третьеклассником…
– Потому что она может убить или покалечить тебя просто так, из интереса. Или для того, чтобы подшутить надо мной. Мало ли что взбредет ей в голову… Она ведь не человек, не забывай об этом. Девушка, с которой ты вчера занимался любовью, – всего-навсего видимая телесная оболочка. Люссойг ее когда-то убила – съела мясо, поглотила жизненную энергию и после этого обрела способность принимать ее облик. Чем больше жертв съедено, тем больше в запасе у оборотня вариантов человеческой наружности, – Дэлги снисходительно усмехнулся, словно сочувствуя оторопевшему Нику. – В своем истинном облике Люссойг выглядит иначе – клешни, жвалы, скользкая холодная кожа, покрытая слизью… или, может, пластинчатый панцирь. Я хорошо знаю таких, как она, и знаю, чего от них ждать. Я ведь одно время, еще до гвардии, был учеником охотника, тогда и пристрастился к выпивке, и заодно много узнал о повадках нечисти. Только не говори об этом Люссойг. Если она услышит, что я бывший охотник, отношения осложнятся.
Ник кивнул.
– Я наплел ей о себе всяких небылиц, – еще больше понизив голос, добавил Дэлги. – Будто сам я тоже оборотень, да такой, что круче некуда, – это чтобы она меня уважала и хорошо себя вела. Кругозор у нее небольшой, так что поверила. Не удивляйся, если она что-нибудь на эту тему выдаст, и не разубеждай ее, хорошо?
Ник снова кивнул и без всякой задней мысли спросил:
– А где лежат ключи? Чтобы я знал, на всякий случай…
– Ага, сейчас сказал! – Дэлги смерил его насмешливым взглядом.
В этот раз Ник прислушивался к звукам за шторой, и когда там начали скрестись, отодвинул тяжелую колючую кожу.
Люссойг, в замызганном джемпере, поверх которого переливалось колье, держала в руках большую жестяную банку из-под компота.
– Поймала вам цевтяка! – гордо сообщила она, встряхнув банку. – Открывай скорей, хочу к тебе.
– Я не знаю, где он спрятал ключи, – виновато ответил Ник. – Придется подождать. Давай сюда банку.
– Э, так и дала! – Люссойг хитровато усмехнулась и крепче прижала к себе грязную жестянку. – А вдруг он про мое платье забыл? Сменяю цевтяка на розовое платье, чтобы все по-честному!
Ник угостил ее сыром, лепешками и цыпленком, потом они целовались через решетку. Люссойг начала ныть, чтобы он нашел ключи, но Ник не собирался рыться в вещах Дэлги – в конце концов, это его пещера.
– Ага, если мы стащим ключи, вдруг он за это нас прибьет или не даст больше того вкусного супа? – согласилась девушка. – Он очень старый и сильный, лучше делать, как он велел.
– Разве Дэлги старый? Ему лет тридцать. Может, около сорока, но не больше.
– Обернулся молодым, дело нехитрое, – она небрежно махнула грязной миниатюрной ручкой. – Старый, потому что долго живет – много-много-много раз по десять. Вот интересно, что в тебе особенного, если такой, как он, о тебе заботится? Ты симпатичный, это да, но симпатичных много… Он сказал, есть такое, чего я пока не умею видеть, но потом научусь, если буду смотреть и учиться. Я все хочу скорее! И чтобы моего места было побольше, а то надоело озеро, оно маленькое, и народ там один и тот же – улитки, водомерки, наглые жуки. Зато теперь я знаю: если съем соседа, стану сильней, и его территория станет моя. Только Дэлги сказал, соседа надо съесть, когда он в своем истинном облике, иначе это не получится. Дэлги так делал много-много-много раз по десять, вот я и говорю, что старый – это же сколько времени нужно! Подумать страшно, словно заглядываешь туда, где дна нету.
Видимо, Дэлги ей качественно голову заморочил. Для таких прозаических подробностей, как алкогольная зависимость, разгром сортира на сельском празднике и увольнение с работы, в этой жутковатой фантастической картине не было места.
– У меня есть один подходящий сосед, – присев на корточки и подперев кулачком подбородок, увлеченно рассуждала Люссойг. – Злюка, мы с ним ругаемся, кидаем друг в друга грязью. Озеро мое, а рядом его зыбучка, и дальше гать, где люди ходят. Кто близко подойдет, он сразу хвать – и тащит к себе, хорошо ему, правда? Вот бы его съесть, как Дэлги научил, тогда зыбучка станет моя, как интересно-то будет!
С виду обыкновенная девчонка: миловидное скуластое личико, полные губы, вздернутый нос, немытые и нечесаные волосы – то ли русые, то ли пепельные, при таком освещении оттенки неразличимы. Ник возился с плодами тамраги и между делом слушал ее болтовню, от которой временами пробегал по спине холодок. Если бы их с Люссойг не разделяла прочная решетка, ему было бы очень даже неуютно, так что к лучшему, что Дэлги припрятал ключи – Ник оценил эту разумную меру только теперь, задним числом.
Дэлги, вернувшись, вытащил из сумки хрустящий пакет с розовым атласным платьем. И кружева, и оборки, и пуговицы с крупными блестящими стразами – все на месте, как обещал. Люссойг завизжала от восторга. Он достал еще один сверток: пара изящных остроносых туфелек с атласными розочками. Девушка стянула джемпер и бросилась примерять обновки.
– Честно расплатился за цевтяка – и заодно сделал верный тактический ход, – шепнул гладиатор Нику, пока она кружилась по пещере, счастливо напевая что-то бессвязное. – В Убивальне начали подозревать, что я живу не один, а теперь будут думать, что я держу здесь женщину. Ты вот что, если я начну ей лапшу на уши вешать – ну, насчет того, что я оборотень – не вмешивайся в разговор, так оно будет лучше.
– Хорошо. А откуда вы знаете про лапшу? Это ведь наше выражение.
– Лингвистическая диффузия, понял?
Люссойг извозилась в грязи, пока ловила «цевтяка», и Дэлги опять потащил ее купаться. Ник с завистью смотрел, как она плещется в ледяной воде. Хорошо этим оборотням, они закаленные… И гладиаторам тоже хорошо – наверху, в Убивальне, есть баня.
– Что опять скис?
– Вспоминаю ванную, которая во дворце у Дерфара цан Аванебиха.
– Зашибенное местечко, – согласился Дэлги, как будто он эту ванную видел.
После ужина и секса, уже почти засыпая, Ник услышал, что за байки тот рассказывает Люссойг.
– …Я был тогда молодой и глупый, вроде тебя. И вот забрел однажды на мою территорию заблудившийся путешественник… Естественно, я обрадовался: жратва пришла!
Люссойг, снова натянувшая блестящее атласное платье, заулыбалась и энергично закивала: очевидно, с ее точки зрения это была самая естественная реакция на одинокого прохожего. А Ник лежал на боку и смотрел на них сквозь ресницы, у него слипались глаза. Дэлги, заметив его взгляд, украдкой подмигнул: никуда не денешься, приходится напрягать извилины и сочинять сказки.
– Это был ученый книжник из Накувана, города в Ретонском княжестве. Накуван превратился в руины три с половиной тысячи лет назад, но в ту пору, когда я был безмозглым молодым живоглотом, он процветал. Книжника звали Рехас. Когда я его сцапал, он, на свое и на мое счастье, не перетрусил до потери рассудка, а начал заговаривать мне зубы. Рассказывал о вещах, которых я не видел, о дальних краях, о незнакомых мне коллизиях человеческой жизни. Потом спросил, умею ли я читать. Я не умел, и он предложил научить. Рехас сыграл на моем любопытстве – и остался жив, и я, надо сказать, тоже не остался внакладе. Позже он упросил меня отпустить его домой, к старикам родителям, пообещав, что вернется с книгами.
– Вернулся или обманул? – поинтересовалась Люссойг.
– Вернулся. Он, конечно, боялся, но у меня нашлось, чем его соблазнить. Не прелестями своими – мой истинный облик таков, что большинство людей или в панике убегает, не разбирая дороги, или падает в обморок. Зато у меня было то, в чем Рехас нуждался, – золото и драгоценные камни, да еще кошельки тех странников, которые оказались не такими находчивыми, как он. Рехас был беден, еле сводил концы с концами. Вдобавок его, как истинного просветителя, увлекла идея цивилизовать чудовище, наводящее ужас на всю округу. Так что он пришел снова, никуда не делся. Получилось, что я вроде как нанял себе учителя. Мы с Рехасом общались до самой его смерти. С годами он состарился и ослаб и больше не мог приезжать ко мне в гости, но я, когда оборачивался, навещал его в Накуване. Умер он известным человеком – Рехас Накуванский, автор нескольких философских трактатов и занимательных повестей. Если бы Ник родился в нашем мире и учился в иллихейской школе, он бы знал, о ком я говорю.