В темноте раздался булькающий звук, словно вода уходит из ванны – яростный, как будто вырвался у живого существа, чем-то рассерженного.
Запах гнили. Разглядеть можно немногое: со всех сторон черная путаница ветвей и травы, впереди блестит вода, отражая лунный свет. Над водой торчит большая коряга. Она шевелится.
Попытка вскочить на ноги ни к чему хорошему не привела: правую лодыжку пронзила боль, и он снова уселся на сырую землю.
Что-то свистнуло в воздухе, шлепнулось рядом с ним и скользнуло к воде. Похоже, на него хотят набросить петлю! Не выпуская ножа, Ник заполз за куст. Снова тот же булькающий звук – недовольный, разочарованный.
Он свалился – точнее, его утащили – в еще один овраг с пологим склоном. На дне водоем, и там сидит тварь. Вылезти оттуда она, очевидно, не может, зато ухитрилась расставить на дорожке силки. Ник вовремя успел перерезать веревку. Опоздай он чуть-чуть – и его бы уже начали есть.
Он был весь в ссадинах, одежда изодрана, царапины сочились кровью. Спохватившись, нащупал на шее цепочку: порядок, кулон уцелел.
Как отсюда выбраться? За кустом тварь его не достанет, но выше открытый участок – там он будет отличной мишенью. Это существо наверняка хорошо видит в темноте.
Пришлось дожидаться рассвета. Мало того, что болела нога, ныли ушибы и горели ссадины – Ник в придачу еще и замерз так, что зуб на зуб не попадал.
Наконец небо начало бледнеть, а луна разбухла и повисла над косматой черной кромкой, как снизившийся аэростат.
Тот склон, где находился Ник, зарос папоротником, выше лепился кустарник, но, чтобы доползти до него, надо повернуться к твари спиной, тут-то она и набросит петлю. Силки она, скорее всего, расставила загодя, когда покидала свой водоем. Край оврага скрыт зарослями, прорисованными небрежными штрихами на фоне разжиженной утренней синевы.
Теперь можно было разглядеть обитателя водоема: как будто несколько улиток величиной с автомобильное колесо слиплось в темный ком, и в середине – почти человеческое личико, уродливое, сморщенное; руки (их несколько штук), оплетенные бледными вздутыми жилами, держат наготове сразу две веревки со скользящими петлями. Омерзительное существо. А еще омерзительнее – знать, что оно собирается тобой пообедать.
Если он не сумеет отсюда уползти, тварь дождется, когда он потеряет сознание, и тогда все равно его достанет.
Пустить в ход Абсолютное Оружие? Не выход. Во-первых, это «абсолютное оружие» потом не поймаешь, во-вторых, заиньке ведь не объяснишь, что рвать в клочья нужно только тварь, а не Ника, – для него все едино.
Далекие голоса. Или ему мерещится?
Что-то сверкнуло в воздухе, упало на землю в нескольких шагах от него.
Золотая монета. Вторая, третья… Обитатель оврага решил блеснуть перед человеком своим материальным достатком.
Несмотря на боль и холод, Ник усмехнулся. Неужели тварь рассчитывает, что он попадется на такую глупую приманку? Чтобы взять деньги, пришлось бы выбраться из-за куста на открытый участок, тут-то его и сцапают.
Рядом с россыпью монет шлепнулась, разбрызгав грязь, более увесистая вещь: массивный мужской браслет, тоже вроде бы золотой.
– Думаешь, оно мне надо? – лязгая зубами, спросил Ник.
Его золото не интересовало. Его не интересовало ничего из того, что может быть отнято. Как будто у него в мозгу (еще до Иллихеи, на Земле) перерезали нейроны, ведущие к центру, который отвечает за чувство собственности – и это была милосердная операция. Иначе темнело бы в глазах от боли при каждом воспоминании о потерянных вещах: книги, связанный мамой синий джемпер, «Зенит» и любительская кинокамера отца, мамины цветы на подоконнике, все остальное… Впрочем, дело не в самих по себе вещах, а в том куске жизни, который у него отобрали заодно с этими предметами.
«У меня ничего не будет. Никогда. И подавитесь тем, что вы взяли в нашей квартире!»
На рассыпанные в грязи сокровища Ник смотрел с кривой усмешкой: пусть он находится в отчаянном положении, примитивная уловка твари его немного развеселила – и то развлечение.
Человеческие голоса звучали все ближе. Если он крикнет – его услышат?
Стрекот в воздухе. Тварь опять издала булькающий возглас, на этот раз встревоженный.
Подняв голову, Ник увидел изящно вырезанный силуэт трапана: крылатая ящерица описала круг, взмыла вверх и исчезла за кустарником.
– Он там! Самлеки его нашел!
Так они разыскивают его?!
Ветви затрещали: кто-то спускался в овраг.
– Осторожно! – голос звучал слабо, словно Ник его сорвал. – Здесь тварь, у нее лассо!
Тварь метнула свою петлю, но вынырнувший из зарослей человек одним взмахом ножа разрубил веревку в воздухе. Дэлги. Конечно, кто еще так может?
– Ну что, набегался? – поинтересовался он, глядя на Ника сверху вниз с нехорошей ухмылкой.
Ник промолчал.
– Вставай.
– Не могу. У меня что-то с ногой.
– Красота! – ехидно протянул Дэлги, взглянув на его распухшую, посиневшую щиколотку. Потом, повернувшись, крикнул: – Эй, кто там потрезвее, двое, спускайтесь сюда!
Тварь негодующе забулькала – вероятно, почувствовала себя ограбленной.
– Нечего права качать, – посоветовал Дэлги миролюбивым тоном. – Не обессудь, не твое.
Не удостаивая больше вниманием расстроенное чудище, он под прикрытием кустарника быстро и ловко соорудил шину, использовав для этого срезанные ветки и рукав изорванной рубашки Ника.
Через заросли с шумом и пьяной руганью ломились мужчины из деревни.
– Нажрались, как охотники после удачной охоты, – шепнул Дэлги. – Надеюсь, они тебя не уронят.
Еще больше понизил голос и ласково добавил:
– Если б ты уже не получил сполна, как бы я тебе врезал…
Двое парней завороженно уставились на золотую россыпь в грязи.
– Не подходить и не трогать, – осадил их Дэлги. – Это приманка. Кто сунется – тварь его сразу сцапает.
– А может, не дотянется? – вздохнул приземистый парень с торчащими желтыми вихрами.
– Еще как дотянется. Видишь, кости белеют? Тоже кто-то рассуждал, как ты. Берите мальчишку – и пошли наверх. Я прикрываю.
Ника подняли. Он заранее сжал зубы, чтоб не застонать. Уже рассвело, и теперь он тоже заметил то, на что показывал Дэлги: возле кромки воды из грязи торчали изогнутые ребра – чья-то грудная клетка, а вон тот округлый белый камень – не камень вовсе, а череп.
– Слышь, это, наверно, Меффекопси, – проворчал один из тех, кто тащил Ника вверх по склону. – Который пропал в позапрошлом году.
– У Меффекопси такого браслета не было, – отозвался парень с желтыми вихрами. Он то и дело оглядывался. – Сколько будет стоить, ежели из настоящего золота?..
Ника они под конец все-таки уронили. Дэлги обозвал их «пьяными мордами» и дальше понес его сам. Там, где узенькая дорожка из осколков перекрещивалась с грунтовой дорогой, ждала машина. Обратный путь в деревню показался Нику сложным, как уравнение с интегралами, многоэтапным и слишком длинным. Вдобавок хор нетрезвых голосов, да еще боль обвивала его тело темно-красными лентами. Похоже, у него поднялась температура.
Он полностью пришел в себя, после того как Дэлги вколол ему какое-то лекарство, обработал ссадины и кровоподтеки мивчалгой и что-то сделал с травмированной лодыжкой.
Комната с окном на огород, белые, как бумага, стены, потолок разрисован по-деревенски аляповатыми гроздьями оранжевых ягод.
Ник лежал на кровати, обнаженный. В углу живописная кучка грязного окровавленного тряпья: наверное, специально, чтобы он увидел, во что превратилась его одежда, после того как он проехался по склону оврага. На спинке стула висит куртка, оставленная для отвода глаз и потому уцелевшая. На столе разложены медикаменты.
Дэлги все еще возился с его щиколоткой, но боли он не чувствовал – вероятно, действовала анестезия.
– У меня перелом или вывих? – спросил Ник, набравшись смелости.
– Все удовольствия сразу, – буркнул Дэлги. И, выдержав паузу, добавил: – Перелома нет. Был вывих, который я уже вправил, гематома и растяжение связок. Не бойся, пройдет без остатка, здесь тебе не Окаянный мир. И не радуйся, от тренировок ты освобожден на ближайшие три дня, потом наверстаем упущенное.
Он вытер руки бумажной салфеткой, шагнул к изголовью. Не зная, чего ждать – вдруг влепит затрещину, – Ник попытался сесть, и все тело отозвалось болью.
– Не вздрагивай, бить не буду. Если ты хотел заморочить мне голову инсценировкой самоубийства, зачем вот это оставил? – Дэлги сдернул со стула куртку и встряхнул за ворот, словно нашкодившее домашнее животное.
– На ней же старая кровь… – чуть слышно пробормотал Ник.
– Даже по старой крови можно определить, жив человек или нет. Учти на будущее. Я имею в виду, не для того чтоб со мной дурака валять, а просто чтобы знал.
Дэлги подошел ближе, склонился над ним.
– На куртке не только твоя кровь. Чья-то еще. Меня интересует, что это был за человек, как его зовут, где ты его встретил?
Дэлги подошел ближе, склонился над ним.
– На куртке не только твоя кровь. Чья-то еще. Меня интересует, что это был за человек, как его зовут, где ты его встретил?
– Не может такого быть… Я никого не убивал.
– Я же не говорю, что ты кого-то убил! Каким-то образом на твою куртку попала чужая кровь, только и всего. При ворожбе, когда я выяснял, жив ты или свернул шею, оно сразу обнаружилось. Этот человек меня очень интересует, и ты мне скажешь, кто это был. Давай, вспоминай.
– Не знаю. Я купил ее в магазине в Улонбре, она была новая. Потом я сел в трамвай, поехал в Эвду. Если случайно где-то испачкался кровью, это было уже после. Может, пока я был без сознания…
– Пятно чужой крови небольшое, вот здесь, – Дэлги показал на бронзовый ромбик с рельефным узором, приклепанный к отвороту. – У этой штучки острый угол.
– Ксават цан Ревернух, когда мы подрались, хватал меня за куртку, – Ник обрадовался, что может выдать вразумительный ответ и отделаться от этого допроса. – Поранился он или нет, я не заметил. Потом у меня провал, а в Убивальне до этой куртки никто не дотрагивался, кроме вас.
– Значит, высокородный Ксават цан Ревернух! Вот так номер… То-то мне показалось, что в нем есть что-то знакомое! – Дэлги рассмеялся, и его негромкий смех прозвучал до того пугающе, что по спине у Ника поползли мурашки. – Ловко спрятался… Ничего, теперь я до него доберусь. Или даже не доберусь, а устрою ловушку, в которую он сам заберется, так будет веселее.
– У вас с ним какой-то конфликт? – робко спросил Ник.
– Можно сказать, конфликт, можно сказать, игра. Теперь у меня наконец-то появился шанс выиграть и получить лакомство в награду, – Дэлги заговорщически подмигнул и перешел на более серьезный тон. – Вот что, об этом разговоре забудь. У тебя вроде нет причин хорошо относиться к Ревернуху, так что твое дело – сторона.
Медикаменты он убрал в кожаную сумку. Еще раз окинул Ника критическим взглядом.
– Новые шмотки тебе привезут из Мулша, я дал денег и список, что купить. Мулш – это здешний городок. Не люблю его, там на каждом перекрестке навозные кучи, не город, а скотный двор. Девчонка вернется оттуда с покупками только завтра. Оно и к лучшему, голый ты никуда не денешься.
– Как вы по крови определяете, жив человек или нет? – смирившись с судьбой, спросил Ник. – Можете показать?
– Ворожба. Несложная, но показывать не буду, мало мне других печалей… Думаю, сестра Миури сама начнет тебя учить, когда будешь к этому готов. Пока экспериментировать нельзя, а то получится, как с тем снотворным. Если ты, такой, как сейчас, начнешь ворожить, сразу угодишь в трясину своих кошмаров.
Крашенная белой краской дверь без стука распахнулась, заглянул хозяин дома.
– Слышь, идем скорее, – обратился он к Дэлги, бегло посмотрев на Ника. – Беда у нас, подмога нужна. Кивчаби пропал. Ребята сказали, полез за золотом в Улиткин овраг, где твоего парня нашли, а потом слышали, как он кричал. Мать его ревет…
– Дур-р-рак… – пробормотал Дэлги и вместе с ним вышел.
Приподнявшись на локтях, Ник оглядел себя: тело – сплошная ссадина, лоснится от мивчалги, на ноге повязка. Из одежды ему оставили только плавки, да еще куртка висит на стуле, но он сейчас и не собирался ударяться в бега. Откинувшись на подушку, задремал, слушая сквозь сон, как щебечут на огороде птицы и время от времени словно стукают о жесть резиновые мячики – это запрыгивали на низкий оконный карниз шныряющие среди грядок прыгунцы.
Дэлги вернулся несколько часов спустя, после того как хозяйка принесла Нику лепешки с толстыми ломтями масленого оранжевого сыра и кофе со сливками.
– Спасли его? – спросил Ник.
– Нет, – казалось, эта неудача настроение Дэлги не испортила. – Когда мы туда спустились, спасать было нечего – одни кости с остатками мяса. И не скисай, ты не виноват. Я же говорил им – не лезть за этим золотом. У кого хватило ума, тот послушался.
– Эта тварь такая мерзкая… – Ника от одного воспоминания передернуло.
– Тварь как тварь. Ей, как и тебе, надо что-то кушать, – неожиданно заступился Дэлги. – Это тебе хватит чашки кофе и хлеба с сыром, а ей требуется живое мясо и жизненная энергия, желательно человеческая. Если тварь необходимой пищи не получит, она станет вялой и слабой, вот они и измышляют уловки, чтобы кого-нибудь заманить на обед. Кстати, на самом деле им нужно есть не так уж часто, раз в полгода – за глаза хватит, остальное для удовольствия. Этот остолоп сам виноват, жадность и глупость до добра не доводят. А какая от тварей польза, я тебе уже объяснял.
Дэлги говорил безмятежным тоном, но негромко – видимо, не хотел, чтобы его услышали за дверью.
Уехали из деревни на следующее утро, после завтрака. День был пасмурный, ватный, и воздух такой, словно купаешься в парном молоке.
Оба молчали. Дэлги вырулил с проселочной дороги на грунтовое шоссе. Ник понятия не имел, куда они направляются.
Машина остановилась под крутым склоном, белесым, ступенчатым, утыканным темными елками, похожими друг на дружку, словно сошли с одного конвейера.
Дэлги опустил боковое стекло. Пахло озоном и хвоей.
– Собираешься еще убегать?
Что можно ответить на такой вопрос? Ник пожал плечами.
– Если я скажу «нет», вы решите, что я вру. Хотя вы сами, по-моему, не всегда говорите правду.
– Это точно, я тебе много всякой лапши на уши понавешал, – неожиданно легко согласился Дэлги. – Но мое вранье – оно прозрачное, как вода, сквозь которую видно песчаное дно со всеми камешками и складками. Так и здесь: если захочешь, сквозь все, что я тебе наплел, увидишь правду. Но ты, похоже, просто боишься.
– Вы никогда не были алкоголиком. Из гвардии вас выгнали за что-то другое. За убийство, наверное.
– Ну-ну, продолжай в том же духе.
– Что вам от меня нужно?
– Твое общество, – он сменил насмешливый тон на дружеский. – Люблю путешествовать в компании, одиночеством я и так сыт по горло. Трудно тебе, что ли, вместе со мной покататься? Я ведь ничего больше не требую. За все плачу. Не вынуждаю тебя совершать никаких противозаконных деяний. Не пристаю с противоестественными домогательствами. Даже кофе варить на стоянках не заставляю, потому что я сам варю его лучше.
– Ага, а тренировки?
– Это не в счет. Это нужно тебе, а не мне.
Ник хотел возразить, но промолчал. Если б не эти уроки, он бы вряд ли дожил в овраге до прихода спасателей.
– От тебя требуется только одно: чтобы ты составил мне компанию на ближайшие полмесяца. Потом будешь свободен. Мне ведь совсем недолго осталось гулять.
– Почему – недолго? – Он повернулся к Дэлги. – Что вы имеете в виду?
– Мог бы уже и сообразить.
– Вы… чем-то больны?
– Можно и так сказать, – Дэлги усмехнулся. – Неизлечимое заболевание с периодически повторяющимися приступами.
– Хорошо… – Ник осекся: «хорошо» в данной ситуации звучит неуместно. – Ладно, я согласен. Не убегу. Мы дальше куда?
– В гостинице ты сказал, что моря никогда не видел. Вот к морю и поедем.
Дважды Истребитель Донат Пеларчи получил от своего блудного ученика еще одно письмецо. Тот держал его в курсе, как обещал. Излишне говорить, что у Ксавата после такого известия настроение скисло и свернулось, будто молоко, в которое плеснули уксуса. Если не поняли: получается, что его совсем обосрали, а Доната обосрали только наполовину, и он, значит, больше тупак, чем Донат.
«Встречу этого паскудного комсорга Вилена – получит нож под ребра, по воровским законам!»
Он вовремя спохватился: зубы-то свои, не казенные, и ежели их в крошку, замаешься потом искусственные вставлять.
– Ксават, идите сюда!
Охотник звал его, приотворив дверь номера. Звал уже не в первый раз.
Сейчас, срань собачья, начнет хвалиться: мол, меня мой помощник все-таки уважает, не то, что твой обормот!
– Чего там? – осведомился Ревернух со сдержанным раздражением, прикидывая, как бы утереть ему нос.
– Заходите, – нетерпеливо потребовал Донат и, когда Ксават переступил через порог, запер за ним дверь. – Келхар прислал фотоснимок.
– Какой фотоснимок? – сверля охотника неприязненным взглядом, проворчал Ксават.
– Келхару удалось его сфотографировать, – невозмутимо пояснил Пеларчи. – Хотите посмотреть?
– Да… Да, конечно. Покажите!
Это уже серьезно. Это вопрос жизни и смерти, так что гонор побоку.
Охотник подал ему небольшую черно-белую фотокарточку.
– Вот он. В центре, около машины.
– Срань собачья… – только и смог вымолвить потрясенный Ксават, взглянув на изображение.
Еще один городок, назывался он Раум, ощетинился заводскими трубами, как побитый жизнью дикобраз обломанными иголками. Впрочем, при остатках дневного света Ник видел только окраину.
Перепутанные рельсовые пути напоминали лабиринт в детском журнале. Длинные пакгаузы под низко нахлобученными крышами. Бесхозная куча цемента, разгильдяйски высыпанного меж двух бетонных заборов – словно привет с покинутой родины. Чтобы не заехать в цемент, Дэлги пришлось свернуть в соседний проулок.