– Тварь ищет меня, – сказал Ксават, когда охотник умолк.
– Надеюсь. Тогда он сам придет в западню. Но если его интересует что-то другое, мы напрасно потеряем время. Нужна приманка.
– Если на девку его приманить… – вспомнив Марго и Селлайп, предложил Ксават. – У меня есть помощница, девчонка из сопредельного мира, смазливая, смышленая, обходительная. Он падок на женщин.
– Он падок на все подряд, – охотник досадливо поморщился. – Каждый раз, когда подходит срок, он кидается в человеческую жизнь, как пьяница в загул. Какое развлечение он придумал себе на этот раз и как он выглядит – неизвестно. Он может принять облик любого, кто был им съеден.
Ксават недовольно фыркнул. Верно. Не годится Элизу использовать. Хорошо, если все пойдет по плану и на приманку попадется Король Сорегдийских гор, но если они подсунут ее какому-нибудь бездельнику – получится натуральный срам. Самому же будет обидно.
– Приманкой могли бы стать вы, господин цан Ревернух, – угрюмо и настойчиво произнес Донат.
Кресло под ним со скрипом пошатнулось, словно готовилось развалиться. В этой гостинице не мебель, а срань собачья. И обои наклеены криво, где отстают, где измазаны засохшим желтоватым клеем. Руки бы пообрывать тем, кто здесь в последний раз делал ремонт. Ксавата все раздражало.
Он желчно возразил:
– Я не имею права, господин Пеларчи. Мое столкновение с тварью произошло, когда я выполнял инкогнито секретное служебное задание. Я тогда назывался другим именем, это закрытая информация. Вы же понимаете: долг, подписка о неразглашении государственной тайны.
Пеларчи сумрачно кивнул, и кресло опять скрипнуло.
«Придумай что-нибудь, не будь тупаком! – со злостью взмолился про себя Ксават. – Ты же специалист!»
– Какие-нибудь постоянные признаки у него есть? – спросил он вслух.
– Если бы они были, если бы у него не хватало ума их скрывать, он бы не прожил так долго.
– Должны быть, он же обладает индивидуальностью. Он вроде как аристократ среди тварей, все равно что высокородный – может, попробуем плясать отсюда?
– Да какой там аристократ! – брезгливо процедил Келхар цан Севегуст, до сих пор молча торчавший в оконном проеме. – Отребье. Живет в глуши, якшается с кем попало, ест всякую дрянь… Истинное отребье.
Этот высокородный Келхар Ксавата раздражал даже больше, чем тягучая речь старого охотника или изготовленная халтурных дел мастерами гостиничная мебель. Неразговорчивый, но с гонором. На бледном костистом лице застыла презрительно-высокомерная гримаса, и содрать ее можно только вместе с кожей. Одет, как одеваются охотники, но с претензией на элегантность. Слова цедит, словно великое одолжение делает.
Казалось, он каким-то чутьем угадал в Ксавате цан Ревернухе не равного себе, а выскочку, незнатного, обманом занявшего чужое место, и держится с ним соответствующим образом. Заносчивый дегенерат, вот он кто.
– Пожиратель душ питается человеческими душами, – одернул молодого человека Донат.
– Я и говорю, дрянью, – не сдался Келхар. – По крайней мере, этот. Известно, что на протяжении последних тысячелетий он принципиально пожирает дрянных людишек, подонков, а чтобы съел что-нибудь приличное, я имею в виду приличного человека, таких фактов не зафиксировано.
– Пожиратель душ – это все равно пожиратель душ, поэтому он должен быть уничтожен, – веско объяснил помощнику старый охотник.
Ксават еле сдерживался. Если до сих пор Севегуст ему просто не нравился, то теперь это чувство переросло в острую, как зуд, неприязнь. Значит, Клетчаб Луджереф, едва не съеденный Королем Сорегдийских гор, по его мнению, дрянь?!
– Нам нельзя ошибиться, – раздумчиво добавил Донат. – Если мы ошибемся и вместо оборотня убьем человека, придется отвечать по закону. Поэтому, Келхар, оборотней обычно бьют вблизи их владений, когда есть уверенность, что дичь та самая.
– Что вы предлагаете? – взорвался Ксават. – Упустить его, чтобы не сделать ошибки?
– Я не сказал, что предлагаю упустить дичь, – холодно возразил Пеларчи. – Мы должны его найти и задержать до истечения урочного срока, чтобы он потерял человеческий облик. Если это произойдет за пределами его территории, сила будет на нашей стороне. Вот тогда мы его уничтожим. Главное – вычислить оборотня и не дать ему прорваться.
Ксават глубоко вздохнул. Операция «Невод». Все зависит от того, насколько надежным и крепким окажется сплетенный им невод… И еще от того, насколько Пеларчи искусен в своем ремесле. Он ведь не тупак, он Дважды Истребитель…
Охотники ушли. Ксават, конспирации ради, на полчаса задержался в дешевом полутемном номере. Это уже четвертая его попытка разделаться с Королем Сорегдийских гор. Первую он предпринял двенадцать лет назад. Окаянная тварь должна быть уничтожена. Если ее за столько веков не извели, это еще не значит, что она неуничтожима.
Если «Невод» не подведет, если Донат Пеларчи не подведет, Ксават (или Клетчаб) сможет поехать в Хасетан и прогуляться по его улицам, которые так часто, так настойчиво снятся. Сможет сдвинуть вместе обе половинки своего прошлого, безжалостно разорванного надвое… И наконец-то сможет распрощаться со страхом.
Во всяком случае, он на это надеялся. Он уже четверть века на это надеялся.
А что ему еще оставалось, кроме надежды?
Глава 3
Их долго вели по коридорам музейного вида. Дворец рифалийского гараоба – Столпа Государственного и Общественного Благополучия города Рифала и окрестных земель – с улицы показался Нику не особенно большим, но то ли за трехэтажным белым фасадом прятался, уходя в глубь парка, целый лабиринт, то ли здесь был использован какой-то волшебный трюк с пространством.
Провожатая, прислуга в халате из синего сатина с вышитыми спереди и сзади гербами, порой останавливалась и прислушивалась, прижимая к губам палец, или, заслышав голоса, поспешно сворачивала в боковой проем, сделав приглашающий знак Нику и Миури. Как будто ей велели проводить посетителей к супруге гараоба тайком. Миури ничему не удивлялась, и Ник тоже делал вид, что не удивляется.
Наконец вошли в атриум под стеклянным куполом, загроможденный изящной мебелью с гнутыми ножками и шелковыми ширмами с вышитыми пейзажами. Был здесь также миниатюрный мраморный фонтанчик и два громадных аквариума: в одном плавали декоративные рыбки, в другом – медузы всех оттенков радуги, небольшие, не крупнее куриного яйца.
Регина цан Эглеварт, хрупкая женщина с капризным набеленным лицом, сидела в кресле возле фонтанчика. Послав прислугу за кофе, монахиню она тоже пригласила присесть и завела разговор о том, что у господина цан Эглеварта подходит к концу срок службы на посту гараоба, в Рифал уже прибыл его преемник, а они с мужем скоро отправятся на запад, в Макишту, государь подписал указ о назначении цан Эглеварта своим недремлющим наместником в Макиштуанском княжестве… Миури вежливо поддерживала беседу.
Ника административные шахматы не интересовали, и он стал наблюдать за медузами. Служанка принесла серебряный поднос с тремя чашками. Ник пил свой кофе стоя, не сводя глаз с причудливых созданий в аквариуме. Моря он никогда не видел – ни на Земле, ни здесь.
Регина время от времени бросала на него короткие, притворно рассеянные взгляды. Она не вызывала у него симпатии, хотя и красивая. Говорила она, манерно растягивая слова, и ненавязчиво показывала, что проявляет изрядный либерализм, распивая кофе с теми, кто стоит на социальной лестнице намного ниже супруги гараоба. По контрасту с Миури, как всегда сдержанной и приветливой, она выглядела почти карикатурно и напоминала жеманную барыню из советского фильма.
Она, конечно же, советских фильмов не видела и вряд ли представляла, какое впечатление производит на стороннего наблюдателя.
Особенно Нику не понравилось, как Регина вела себя с девушкой в синем халате. Тут уж никакой игры в либерализм – властный, уничижительный тон, а когда служанка, собирая пустые чашки, сделала неловкое движение, и те звякнули на подносе, Регина взвизгнула:
– Дура! Пошла отсюда!
Ее холеная ручка дернулась – дать пощечину, однако хозяйка дома спохватилась, нельзя же при посторонних, и удара не последовало.
Миури на мгновение вскинула глаза на Ника.
«Замри. Не вздумай как-нибудь отреагировать», – предупреждал ее взгляд.
Чтобы не выдать свое отношение к этой сценке, он отвернулся и опять уставился на аквариум.
– Не обращайте внимания, сестра Миури, – раздался позади нервный жеманный смешок. – Я места себе не нахожу… Вы, наверное, догадались, что я не просто так вас пригласила, мне нужна ваша помощь, – Регина понизила голос. – Вы должны мне помочь, ради всего святого! Они хотят убить моего мальчика, моего маленького…
Какая-то опасность угрожает ее ребенку?
Ник снова повернулся к женщинам. Нехорошо стоять столбом и пялиться на медуз, когда заходит речь о таких проблемах.
Какая-то опасность угрожает ее ребенку?
Ник снова повернулся к женщинам. Нехорошо стоять столбом и пялиться на медуз, когда заходит речь о таких проблемах.
Госпожа Эглеварт тончайшим, как клочок тумана, платочком вытирала мокрые глаза.
– Кого хотят убить? – мягко спросила «бродячая кошка». – И кто – они?
– Все они… Все, все… Слуги его ненавидят… – Регина всхлипнула. – Заиньку моего… И муж тоже… Они хотели заиньку отравить, яда ему подсыпали, он скушал и чуть не умер! Я теперь только сама кормлю, никому не доверяю, а то его изведут, мальчика моего им не жалко… Мы поедем в Макишту, и по дороге они его убьют, поэтому я решила обратиться к вам. Спасите его, я хорошо заплачу, – она опять всхлипнула. – Он один-единственный меня понимает!
– Почему его хотят убить?
– Он им мешает! Они даже хотели… на него… на заиньку… намордник надеть!.. Я не позволила. Представляете, разве можно на члена семьи – намордник?! Он ведь оби-и-идится…
Она расплакалась.
– Речь идет о собаке? – уточнила Миури, когда рыдания начали стихать.
– О песике, о моем заиньке, – подтвердила супруга Столпа, судорожно икая от слез.
– Ник, будь добр, дай воды, – полуобернувшись, бросила Миури.
Оглядевшись, Ник шагнул к столику с цветочным орнаментом на белой лаковой столешнице, налил воды из тяжелого графина. Не слишком ловко сунул даме стакан.
– Его все ненавидят… Муж даже говорил, что застрелит его, если он еще раз… А она была сама виновата… – продолжая плакать, бессвязно объясняла Регина. – Он такой умный, так меня любит… Вы должны отвезти его в Макишту, я заплачу любые деньги! Видите, я не торгуюсь…
Улучив паузу, Миури сказала:
– Я должна на него посмотреть.
– Да-да, конечно, – супруга гараоба сквозь слезы улыбнулась. – Сами увидите, какой он заинька… Идемте!
Втроем они вышли в коридор, выложенный кричаще яркой розовой и лимонной плиткой, после поворота остановились перед двустворчатой дверью. Регина извлекла из складок воздушного одеяния позолоченный ключик и прошептала:
– Приходится моего заиньку взаперти держать… Муж сказал, что прикажет его пристрелить, если он будет везде бегать. Так много в людях злости…
Из-за двери донеслось наводящее оторопь басовитое ворчание.
– Он на цепи? – деловито осведомилась Миури.
– Да разве можно заиньку – на цепь?! – супруга Столпа всплеснула руками, чуть не выронив ключ. – Они хотели посадить его на цепь, а у меня сердце кровью обливается, я не позволила. Да не бойтесь, там решетка, и вы же вместе со мной. Свою мамочку мальчик слушается!
Она отперла дверь и первая переступила через порог. Миури и Ник вошли следом. Ворчание перешло в рык, одновременно и ликующий, и угрожающий.
Решетка – литое кружево – разделяла помещение надвое, а по ту сторону… Разве это собака? Ник уже видел подобное существо на картинке – в учебнике «Живая природа Иллихеи», раздел «Особо опасные животные».
– Это же грызверг! – выпалил он вслух.
– Да, грызверг! – с вызовом подтвердила Регина. – А что, грызверг, по-вашему, не песик? По-вашему, он не имеет права на существование? Мой пусенька, мой заинька, вот и пришла к тебе мамочка…
За решеткой бесновался зверь размером с королевского дога, но с более мощными лапами и массивным туловищем. Черный с асфальтово-серым отливом, под жесткой блестящей шерстью перекатываются литые мускулы. Клацают когти об исцарапанный паркет. Крупная тупомордая голова, маленькие уши, в большой влажной пасти – два ряда острых, как ножи, зубов. Глаза горят недобрыми угольками.
«Челюсти грызверга без труда перекусывают берцовую кость взрослого человека, ствол молодого дерева и даже трубу парового отопления», – вспомнилась Нику фраза из учебника.
– Мамочка своего заиньку любит, – бормотала Регина, прильнув к решетке. – У нас гости, да, да, гости, поэтому мамочка пока дверцу не откроет, ты уж, мальчик мой, потерпи… Его зовут Мардарий, – сообщила она Миури и Нику, лаская преданно повизгивающего грызверга. – Мардарий у нас красавец, правда же он великолепный? А они его не любят… Нехорошие люди мамочкиного заиньку не любят, но мамочка не даст им на заиньку намордник надеть! Мой маленький, как он радуется, что мамочка к нему пришла!
Время от времени Мардарий косил горящим глазом на чужаков и издавал низкое злобное урчание.
– Вот как заинька свою мамочку защищает! – умильно прокомментировала хозяйка. – Пусенька мой…
В помещении стоял острый звериный запах, как в зоопарке в безветренную погоду. Солнечный свет лился из двух высоких полукруглых окон яркими потоками, и были отчетливо видны все царапины и пятна на старом паркете. Возле громадного пышного ложа с оборками и декоративными бантами, совсем не похожего на собачью постель, стояла большая, как лохань, металлическая миска, в ней лежали в кровавой водице куски сырого мяса.
– Мамочка скоро к своему мальчику Мардарию вернется, – пообещала грызвергу Регина. – Сейчас мамочка придет, только с гостями поговорит…
Зверь свирепо зарычал. Если бы ему до этих гостей добраться!
Когда вышли в лимонно-розовый коридор, хозяйка прошептала:
– Спасите моего заиньку! За любую цену… Если он поедет с нами, по дороге его убьют, потому что все против него настроены. А он же не виноват, что он грызверг… Та служанка, которой он руку откусил, была сама виновата, от нее плохо пахло. И она мне грубила, а заинька этого не любит. Нельзя же за это убивать! А что он маляров покусал, так им же за увечья заплатили, и я не понимаю, чем они остались недовольны! Могли бы сказать спасибо, что за просто так получили такие деньги. Я хочу, чтобы вы отвезли Мардария в Макишту. У меня только на вас надежда… – Она смотрела умоляюще, как обиженный ребенок, готовый окончательно разочароваться в людской справедливости, на ее искусно набеленном лице блестели дорожки слез. – Сколько вы за это возьмете?
«У нее не все дома. Как мы, по ее мнению, повезем грызверга?!»
Ник ждал, что Миури скажет что-нибудь в этом роде, но монахиня невозмутимо предупредила:
– На мою помощь вы можете рассчитывать только в том случае, если Мардарий не причинил вреда никому из народа Лунноглазой.
– Нет-нет, не причинил! – торопливо заверила Регина. – Один раз погнался за кошкой, но она от него на дерево залезла.
– Если б догнал, растерзал бы.
– Нет-нет, что вы! – госпожа цан Эглеварт заломила тонкие белые руки. – Заинька только побегать за ней хотел, честное слово! Не поймал ведь… Он один меня любит и понимает. Если его убьют, я тоже умру. Сколько вы хотите?
– Триста тысяч. Половину вперед, авансом.
– Так много… – пролепетала Регина. – Это же целое состояние… Я должна попросить денег у мужа, а если он поймет, что это для Мардария… Вы не согласитесь сбавить цену до разумной цифры?
– Нет.
Бывало, что Миури оказывала кому-нибудь нешуточную помощь за символическую плату. Ник помнил, как она в одной деревне вылечила девочку от странной кожной хвори и изгнала из дома наславшее эту хворь существо, похожее на здоровенную серую бабочку из тех мохнатых, что вьются в сумерках вокруг светильников, да еще поставила защиту, чтобы сверхъестественное насекомое не вернулось – все это за ночлег и бутыль молока (угощение для местных кошек). А сейчас видно было, что она не уступит ни рикеля.
– Я достану эти деньги, – вздохнула Регина. – Не беспокойтесь, достану. Я хочу, чтобы моего мальчика отвезли именно вы. Другим я не доверяю, а вас, я слышала, не перекупят, у вас хорошая репутация, – на глаза опять навернулись слезы. – Спасите заиньку!
– Если не будет возражать Лунноглазая Госпожа. Я должна сходить в храм и испросить у нее позволения. Завтра я сообщу вам, да или нет.
– Мардарий не обижал кошек! – всхлипнула госпожа цан Эглеварт. – Только гонялся…
– Миури, мы собираемся согласиться? – оторопело спросил Ник, когда они вышли на улицу и дворец гараоба остался позади, за блекло-желтыми административными постройками, шелушащимися от зноя.
– Я поступлю так, как велит Лунноглазая. Храму нужны деньги, и нам с тобой нужны деньги, а это именно тот случай, когда можно заломить любую цену.
– Как мы эту зверюгу повезем?!
– Как – не проблема, – спокойно, словно думая одновременно о чем-то другом, отозвалась «бродячая кошка». – В кулоне, разумеется.
– В каком кулоне? – растерялся Ник. – Что такое кулон?
– Камень на цепочке. На шее носят.
Она, видимо, решила, что ему не известно значение иллихейского слова.
– И в этот кулон можно запихнуть целого грызверга?
– Можно. Если умеешь это делать и если у тебя есть разрешение, выданное жреческой коллегией.
– Хотел бы я посмотреть, как ты засадишь Мардария в кулон, – Ник недоверчиво усмехнулся.
Он прекрасно знал, что здесь, в этом мире, еще и не такое возможно; усмешка была не столько интеллектуальной, сколько нервной реакцией – как содрогание при погружении в ледяную ванну.