— Не понимаю почему, — сказала Бэннер, — но уверена, он будет возражать и придет в ярость, если узнает, что я получила немало факсов и телеграмм в ответ на свои запросы от его непосредственного окружения. Дважды я лично обращалась к нему с уговорами, с трудом добившись аудиенции. Ну, ответ был более или менее вежливый, но неизменно отрицательный. И всегда, встречаясь с ним, я ощущаю его скрытую враждебность.
Рунеберг не отважился ответить, пока не отхлебнул мартини.
— А ты не думаешь, что это просто его манера поведения? Не хочу тебя обидеть, милочка, но ты не ахти какой знаток человеческой натуры!
— У меня достаточно объективных доказательств, подтверждающих мое мнение, — возразила она. — Последний раз я попросила, чтобы он поговорил с императором о том, нельзя ли оказать помощь Рамну. Он ответил через младшего помощника, что это политически нецелесообразно. Я не настолько наивна, чтобы не понять — от меня просто хотели отвязаться. При этом было добавлено, что они устали от подобных предложений и, если я буду настаивать, это может кончиться увольнением. Эдвин Кернкросс рад будет использовать свое влияние на Терре, чтобы стереть в порошок никому не известного ученого!
Она сделала глубокую затяжку, наклонилась вперед и продолжала:
— И это не единственное доказательство. Почему, например, тебя уволили из «Дженерал Энтерпрайзиз»? Все, с кем я говорила, были крайне удивлены тогда. Ты ведь выполнял интереснейшую работу!
— Мне просто сказали: «реорганизация», — напомнил он. — Дали приличную компенсацию и рекомендации. Как мне удалось выяснить, кто-то в верхах хотел посадить на мое место Нигеля Бродерика. А уж что там было — взятка, вымогательство, протекция, — кто может сказать?
— Бродерик теперь все меньше сотрудничает с Фондом, — сказала она. — Тем не менее он очень активен на Рамну и на ее структурах. Впрочем, трудно понять мотивы его поведения. Прошли те времена, когда я и мои сотрудники имели доступ всюду.
— Похоже, все подчинено интересам безопасности. В протекторате теперь тоже масса формальностей. Нелегкие времена. Если Империя рухнет — а это дало бы шанс мерсейцам отделиться…
— Но как могут угрожать безопасности ксенологические исследования? Между тем нас лишили поставок из Дюкстона и Элавли, которыми так долго пользовались. Предлоги довольно неубедительные, что-то вроде «технических трудностей». Нас потихоньку подавляют, Стен. Герцог задался целью сильно ограничить нашу деятельность как на Рамну, так и на Дирис, если не прекратить ее вовсе. Но почему?
Бэннер докурила сигарету и потянулась за новой.
— Ты слишком много куришь, Мири, — сказал Рунеберг.
— И слишком мало пью? — резко прозвучал ее смешок. — Хорошо, допустим, неприятности сделали из меня параноика. Но осторожность не повредит. А если я верну свое влияние, возможно, мне удастся найти ответ на все вопросы.
Брови его поднялись:
— Влияние?
— Ну, не буквально. Но хотя бы получу достаточно сильную поддержку, чтобы противостоять скромному правителю нескольких планетарных систем.
— Чья же это поддержка?
— Ты никогда не слышал от меня имя адмирала Флэндри?
— Да, по-моему, иногда в разговоре ты упоминала о нем. У меня создалось впечатление, что он друг твоего отца… был другом.
— Отец был непосредственным начальником Флэндри во время кампании на Старкад, — с гордостью сказала она. — Определил его в Разведывательный корпус Космофлота. И потом они поддерживали связь. Сама я еще девочкой знала Флэндри, когда он приезжал на базу, где квартировал отец. Мне он нравился; и папа не дружил бы с ним, если бы он был плохим человеком, независимо от того, как он поступал ради карьеры. И он не сможет не принять дочь Макса Абрамса. А он имеет большое влияние на императора.
Она захлопнула сигаретницу, подняла стакан и почти весело произнесла:
— Давай выпьем за мой успех, а потом ты расскажешь все о себе, Стен, дорогой.
Ночь катилась к западу через Грейтланд. Еще часа четыре, и она доберется до Литца, расположенного в центре континента.
Поместье Эдвина Кернкросса, Великого герцога Гермесского, было одной из его излюбленных резиденций. Осушение внутренних земель, чтобы сделать их пригодными для заселения, прекратили столетие назад, поскольку богатства планеты истощались, а вместе с ними падало ее значение. Гражданская война окончательно прервала мелиоративные работы, и даже после того, как Ханс Молитор вновь сколотил Империю, они возобновились не сразу. Он, Кернкросс, разглядел потухший вулкан, величественным стражем возвышающийся над бесплодной степью, и задумал соорудить на его вершине орлиное гнездо для себя. По его декрету были прорыты каналы, взрыхлена и обработана почва, разведены редкие породы птиц и крупной дичи. А у подножия вулкана возник город, и торговля способствовала его процветанию. Это предприятие могло считаться незначительным в сравнении с другими его деяниями, но Литц стал своего рода козырной картой в его руках.
Это был не фантом; это было начало возрождения. Отсюда он главным образом и управлял своим царством через сеть электроники, покрывшую весь мир. Приглашение провести здесь несколько дней расценивалось как знаменательное событие, как особая честь.
Этот вечер он проводил в одиночестве, склонившись над экраном в своем секретном офисе, куда по многочисленным каналам стекалась информация от дюжины тайных осведомителей. Это была элита корпорации; их отчеты предназначались непосредственно для него, а уж он решал, ставить ли в известность номинальных руководителей. Однако сейчас ему предстоял более ответственный выбор. Им владело неистовое желание извлечь как можно больше из своей империи. Он вышел в приемную. Стоявший на карауле солдат отсалютовал ему. Кернкросс ответил, как положено. Годы, проведенные в имперской авиации, научили его, что умный руководитель должен быть вежлив с подчиненными.
— Сэр? — обратился к нему вскочивший со стула лейтенант.
— Никого ко мне не пускать, Вайат, — сказал Кернкросс.
— Слушаю, сэр.
Кернкросс кивнул ему и спустился в холл. Теперь, пока не поступит новый приказ, лейтенант будет следить за тем, чтобы никто, включая и герцогиню, не вошел к герцогу.
Кернкросс в лифте поднялся на башню. Пересек ее и подошел к зубчатой стене. Это был просто элемент декора, отнюдь, впрочем, не бесполезный. Он приказал соорудить эту стену, чтобы ни в чем не уступать Ци Хуанди, Карлу Великому, Сулейману Великолепному, Петру Великому — словом, ни одному из правителей, когда-либо властвовавших на Терре.
Тишина становилась тягостной. Парок, сопровождающий дыхание, свидетельствовал о приближении холодного циклона Сандалион; казалось, он ощущал на вкус бодрящую прохладу воздуха, который вдыхал. Ему видны были крыши и стены домов, окутанные туманом вершины деревьев, утесы и скалы, а за всем этим — горизонт. Подняв глаза к небу, он увидел мириады звезд.
Ярче других был Антарес. Почти не уступала им оранжевая искорка Могула. Могул — солнце Бабура, протектората. Он не стал искать взглядом Ольгу, потому что в этом невидимом теперь созвездии находилось черное солнце Обители Мрака, а у него сейчас не было времени думать о том, как бы завоевать эту драгоценную для Гермеса планету. Сол тоже не виден сейчас, но то Сол — солнце Терры, светило всех светил. Он перевел взгляд на Млечный Путь. Его льдистость напоминала о том, что Империя зависит от постоянного воздействия сотни тысяч звезд, что она затеряна на окраине Галактики, которая насчитывает сотни биллионов таких звезд. Следовало пока воздержаться от подобных попыток.
Или, выражаясь точнее, не стоило пренебрегать второстепенными деталями. То, что сегодня стало известно Кернкроссу, требовало незамедлительных действий.
Беда в том, что у него нет формальных оснований предпринять быстрые и решительные шаги. Эта Бэннер действовала слишком уж осторожно. Он сжал пальцы в кулак.
Благодарение Богу, он был достаточно предусмотрителен и велел установить «жучки» в доме Рунеберга, когда тот приехал сюда, уволенный с Рамну. Сам Рунеберг особых хлопот не причинял. Но в принципе — мог. Род его многочисленный и влиятельный, герцогиня Айва была троюродной сестрой Стена. А сам он долгое время пробыл на Рамну, был близко связан с этой Абрамс, наверняка поднабрался идей от нее… А самые опасные идеи, возможно, внушены ему именно теперь, потому что переписывались и встречались они довольно нерегулярно.
Ничего заслуживающего внимания до сегодняшнего дня не происходило. Однако то, что в конце концов случилось, ударило в самое сердце.
Эта ведьма перехитрила меня, думал Кернкросс, должен честно в этом признаться. Она заранее написала Рунебергу, прося доставить ее на его служебном корабле: на обычном корабле ни один «жучок» не мог бы избежать проверки Службы безопасности. Прибыла инкогнито — и сразу к нему на квартиру. У правительства герцога не было возможности устанавливать постоянный контроль за местами, которые не вызывали особых подозрений, поэтому записи проверялись лишь время от времени. Рунеберг и пара его парней собираются провожать ее — не прямо к пригородному поезду, а на «Королеву», на орбиту, и проследить, чтобы она уехала. Сначала Стен возражал, упирая на то, что это нелепость, но потом согласился, чтобы успокоить ее. К тому же в их план посвящены его жена и еще кое-кто. В этих условиях невозможно организовать похищение или убийство… Всякое из ряда вон выходящее происшествие неминуемо вызовет подозрения — теперь, когда тень подозрения уже, казалось, рассеялась над Кернкроссом…
Ну ничего, у меня есть план на случай непредвиденных обстоятельств. Я не мог предусмотреть именно такой поворот событий, но…
Решение пришло неожиданно. Да, я сам отправлюсь на Терру. Мой спидстер обгонит ее на несколько дней.
Угрожающая ухмылка появилась на его губах. Во всяком случае дела предстояли захватывающие!
Глава 3
У вице-адмирала сэра Доминика Флэндри из Корпуса разведки Космофлота Терранской Империи было три излюбленных пристанища в разных районах. Однако самым уютным считалась его домашняя резиденция в Аркополисе, часть которой служила ему офисом. В свою очередь часть офиса была выдержана в аскетически-строгом стиле, чтобы в случае надобности создать о себе соответствующее впечатление. Обычно не имело значения, в какой комнате расположиться: как правило, он работал с помощью компьютеров, инфотривов и эйдофонов, причем последние были установлены так, что схему невозможно было определить. И все же приходилось иногда принимать некоторых посетителей, например правящую элиту, которая непременно желала встретиться лично.
Это означало, что нужно встать в неурочный час, — особенно если накануне посетитель продержал его до полуночи, — а потому лучше всего — заранее назначить подходящее время встречи. Вчерашнюю посетительницу загодя предупредили, что ей придется удалиться до его завтрака, ибо на галантность у него совершенно нет времени. Вырвавшись из ее сонного тепла и оставив позади поток недовольного бормотания, он ощупью добрался до гимнастического зала и нырнул в воду. Двенадцать кругов в бассейне вернули привычную бодрость. Последовавшие затем упражнения, впрочем, особого удовольствия не доставили. С каждым годом он все с меньшей охотой занимался зарядкой. Ему шел шестьдесят второй год. В юности, однако, именно благодаря физической тренировке тело его приобрело исключительную быстроту реакций; оно и теперь оставалось стройным и упругим, и в первую очередь за счет неукоснительного соблюдения режима.
Наконец можно было принять душ. Когда он вышел оттуда, Чайвз принес турецкое полотенце и подал хозяину королевский кофе.
— Доброе утро, сэр, — сказал он.
Флэндри взял чашку.
— «Доброе» и «утро» — понятия несовместимые, — сказал он. — Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, благодарю вас, сэр, — Чайвз насухо вытер хозяина. Он делал это уже не столь искусно, как прежде. Он чуть не пролил кофе, но Флэндри смолчал. Вздумай он взять себе другого слугу, сердце шалмуанина — он это точно знал — будет разбито.
Флэндри разглядывал маленькую зеленую фигурку, которая могла бы напомнить безволосое человеческое существо с длинным хвостом, если бы не полное отсутствие пропорций в телосложении и в чертах лица; но на это лучше закрыть глаза.
Сейчас, рано утром, на Чайвзе был только хитон. Худущий, передвигается с трудом, лицо в морщинах — все это не заметить невозможно. Ни один исследовательский институт никогда не интересовался проблемой старения дикарей-туземцев… Впрочем, займись они одной расой, — сколько бы других стали требовать того же, каждая от своей, совершенно изолированной биохимической науки. Уже в который раз пришла к нему эта неутешительная мысль. Ничего, если повезет, мой слуга-мажордом-повар-пилот-массажист-мастер на все руки-арбитр в делах — послужит мне еще лет десять!
Чайвз закончил растирание и яростно встряхнул полотенцем.
— Я приготовил вашу официальную форму и знаки отличия, сэр, — объявил он.
— Официальную — это ту, которую надевают перед особами правящих фамилий? И знаки отличия? Да он примет меня за хлыща!
— Я другого мнения о герцоге, сэр.
— Когда это ты умудрился с ним близко сойтись? Ну да ладно, не будем спорить.
— Смею надеяться, вы будете готовы к завтраку через двадцать минут, сэр. Будет суфле.
— Точно через двадцать минут. Прекрасно, Чайвз, — и Флэндри вышел.
Когда комната для гостей не была занята, он обычно одевался в ней; сейчас здесь уже была приготовлена его одежда. Флэндри с ловкостью завзятого франта натянул на свою стройную фигуру тунику. Вообще он не особенно заботился о своей внешности — с тех пор, как четырнадцать лет назад умерла одна женщина на Деннице… — и все же оставался картинкой из журнала мод — отчасти по привычке, отчасти потому, что к этому обязывало положение. Темно-синяя туника отделана золотом по воротнику и рукавам, на каждом плече — туманность и звезда, алый пояс, белые лосины, заправленные в низкие сапоги из черной блестящей телячьей кожи, и целый набор медалей, каждая — исключительная в своем роде, и все — за доблесть; впрочем, большая часть прилагавшихся к ним свидетельств проходит по Корпусу разведки космослужбы. Кроме того, на шею он надел орден с Имперским солнцем и лучами, инкрустированный жемчугом, — знак членства ордена Мануэля, глупый и претенциозный, как он считал, самый глупый из всего комплекта предмет…
Пригладив блестящие платиново-седые волосы, он проверил, не прекратилось ли действие последней дозы антибородина. Нет, препарат еще действовал, и Флэндри решил заняться усами, которые все еще оставались темными. Лицо тоже не очень изменилось: высокие скулы, прямой нос, раздвоенный подбородок — память о времени, когда каждый, кто мог себе позволить, подвергался небольшой пластической операции, если хотел усовершенствовать свою внешность. (Нынешнее поколение с пренебрежением относится к подобным вещам. Что и говорить, прежние времена были почти пуританскими!) Серые, постоянно меняющие оттенок глаза были яснее, чем можно было ожидать после столь бурно проведенной ночи. Слегка загорелая кожа оставалась упругой, хотя над бровями обозначились складки, под глазами — «гусиные лапки», а от носа ко рту пролегли глубокие борозды.
«Итак, — подумал он с легким оттенком самодовольства, — предстоит схватка со Стариком. — И неожиданно перехватило дыхание: — А в чем, собственно, дело? Чего я боюсь? Меня поддержат Козара, юный Доминик и — кто еще? Так что можно рассчитывать на его благосклонность».
Он овладел собой.
Жалость к самому себе? Что это — первый симптом надвигающейся старости? Заставь-ка ее замолчать, дружище. Ты здоров, богат, силен, у тебя есть друзья, женщины, интересная работа, которая, если уж на то пошло, не лишена к тому же общественного значения, а завтрак тебе готовит не кто-нибудь, а сам Чайвз.
Тут он взглянул на часы, присвистнул и заспешил в столовую.
Шалмуанин встретил его на пороге.
— Извините, сэр, — произнес он и протянул руку, чтобы поправить солнце с лучами на груди хозяина, перед тем как тот усядется за стол.
Бюро погоды предсказало ясный весенний день. Поэтому Чайвз раздвинул наружную стену столовой. От обилия цветов, местных и экзотических, привозных, сад, разведенный на крыше, казался царством красок и запахов. На ветвях цветущего апельсинового дерева пламенели цинтии, выбиваясь из расщелин ствола. Взгляд охватывал вздымающиеся к небу грациозные башенки. Этот квартал города насчитывал два столетия и уходил корнями в те времена, когда процветала творческая школа архитектуры. В ясной синеве неба плыли белые облачка, в солнечных лучах посверкивали в небе корабли. Легкий ветерок приносил прохладу и размеренное погромыхивание пассажирского транспорта. И тут появилось суфле.
А затем — первая, самая вкусная сигарета, в саду, рядом с пляшущим фонтаном. И — менее приятное: работа лопатой. За все надо так или иначе расплачиваться. Флэндри мог бы в любой момент удалиться от дел: жить на скромную пенсию и на доходы от вкладов, но это означало бы очень скоро умереть от скуки. Он предпочитал оставаться верным своей второй древнейшей профессии. В промежутках между приключениями и удовольствиями офицер Разведки — шпион — обязательно должен заниматься грязной работой по хозяйству, думал он.
Отыскав частную контору, он запросил сведения об Эдвине Кернкроссе, Великом герцоге Гермесском. В сущности, это значило — исторический и социальный отчет о самой планете.
Солнце Майя (не путать с гигантом 20 Тельца!) находилось в секторе Антареса. В его системе находился террестроидный мир, колонизированный в незапамятные времена преимущественно североевропейцами. Природные условия с точки зрения биологической довольно благоприятны для жизни людей. Обратная сторона заключалась в том, что почти вся суша была сконцентрирована в одном огромном континенте, остро нуждавшемся в переустройстве. Так, к примеру, необходимо было прочистить всю систему рек и озер, чтобы обводнить территорию, сделать ее пригодной для обитания людей, которые тем временем селились пока только вдоль берегов. Политическое устройство поначалу было несколько одиозно: оно состояло исключительно из частных корпораций, причем члены правительства избирались из одного клана, пожизненно или до какого-либо серьезного правонарушения. С течением времени оно обрастало многочисленными наслоениями; результатом стал кризис и война с Бабуром. Затем путем реформ Гермес был превращен в обычную конституционную монархию и стал межпланетной державой. Он получил протекторат над поверженными бабуритами, слишком инородным племенем, чтобы ассимилироваться, однако сложившиеся отношения, как политические, так и торговые, многие столетия всех устраивали. Гермесцы основали колонии и предприятия в нескольких близлежащих общественных системах. Наиболее значительным стало их влияние в Миркхейме, единственном известном источнике сверхметаллов.