– Вы кто? – спрашивает она, и я, вздрогнув, виновато сую капор на место. Черт.
Мысли мечутся лихорадочно. Не хватало еще, чтобы меня выставили. Надо как-то выкручиваться.
– Привет! – как можно непринужденнее и приветливее отвечаю я. – Я новенькая. Только приступила. Поэтому вы меня раньше не видели.
– Ясно, – хмурится девушка. – А еще кто-нибудь есть?
– Э-э… сейчас нет. А вы не знаете, где Ненита Дитц? Мне надо ей кое-что передать.
Ха! Ловко я? А потом просто попрошу напомнить, где ее кабинет.
Девушка морщит лоб.
– Они же вроде на натуре все?
На натуре? Вот те раз. Как мне не пришло в голову, что она может быть на натуре?
– Хотя, может, вчера уже вернулись, кто их разберет. – Ненита Дитц девушку, похоже, совершенно не интересует. – Так где остальные? – Она нетерпеливо шарит взглядом по цеху, и до меня наконец доходит, что она имеет в виду тех, кто здесь обычно работает.
– Не знаю, – пожимаю плечами я. – Никого не видела.
По-моему, я справляюсь на ура. Что и требовалось доказать: главное – уверенность в себе.
– Они что, не понимают? Съемки в самом разгаре!
– Вот именно, – сочувственно киваю я. – Могли бы подумать головой.
– Что за отношение…
– Ужасно, – соглашаюсь я.
– Некогда мне кого-то вылавливать, – вздыхает девушка. – Ладно, значит, придется вам. – Она разворачивает белую хлопковую сорочку с пышным жабо.
– Что? – теряюсь я, и глаза девушки сужаются.
– Вы ведь швея?
У меня каменеет лицо. Швея?
– Э-э… Да, конечно, – вечность спустя выдавливаю я. – Швея, да. Кто же еще?
Нужно уносить ноги. И поскорее. Но не успеваю я сделать и шага, как девушка протягивает мне сорочку.
– Вот, это для старшей миссис Бриджес. Подшить снизу на полдюйма. Потайным швом, в таких костюмах всегда только потайной шов, – добавляет она. – Дейдре наверняка вас предупредила. Она вам показала насадку?
– Да-да. – Я напускаю на себе профессиональный вид. – Потайным швом. Вообще-то я как раз собиралась выскочить глотнуть кофе, так что подошью попозже. – Я кладу сорочку рядом со швейной машиной. – Приятно было познакомиться…
– Господи боже! – взрывается девушка, и я подскакиваю от неожиданности. – Какое может быть попозже? У нас съемки! Без году неделя, и уже с таким настроем?
Я испуганно пячусь.
– Простите…
– Вы намерены работать? – Девушка кивает на швейные машины и скрещивает руки на груди. Выхода нет. Я в ловушке.
– Хорошо, – сглотнув, говорю я и сажусь за машинку. – Вот.
Я видела, как шьет мама. И Дэнни. Подкладываешь ткань под иголку и жмешь на педаль. Ничего сложного.
С пылающими щеками я осторожно подсовываю сорочку под лапку.
– А накалывать не будете? – скептически осведомляется девушка.
– Э-э… я накалываю в процессе. Так мне привычнее. – Я осторожно давлю на педаль, и, к счастью, машинка стрекочет, как у настоящей швеи. Взяв со стола булавку, я втыкаю ее в ткань и прошиваю еще чуть-чуть. По-моему, правдоподобно, лишь бы девушка не вздумала подойти поближе.
– Хотите, я вам ее сама принесу, когда подошью, – предлагаю я. – Вы ведь, наверное, торопитесь?
К моему облегчению, в наушниках у девушки раздается треск, и, раздраженно мотнув головой, она выходит в коридор, где лучше слышно. Я тут же прекращаю шить. Слава богу. Пора смываться. Но не успеваю я выбраться из-за машинки, как дверь распахивается, и девушка возникает снова.
– Еще они просят защипнуть спереди. Подшили уже?
– Эм-м, – сглатываю я. – Почти.
– Ну так заканчивайте и сделайте защипы. – Она хлопает в ладоши. – Скорее! Там ждут!
– Сейчас. – Кивнув, я снова запускаю машинку. – Защипы. Сейчас сделаю.
– И две дополнительные складки по окату рукава. Можете?
– По окату. Само собой.
Я бодро прокладываю строчку, потом поворачиваю рубашку и прокладываю еще шов. Девушка не спускает с меня глаз. Что ей, заняться больше нечем? Других дел нет?
– Вот. А теперь… защипнем.
Понятия не имею, что я творю. Верчу сорочку туда-сюда, расчерчивая ее швами вкривь и вкось, боясь остановиться, боясь поднять голову. У меня одно желание: пусть девушка наконец уйдет. Уходи, пожалуйста, уходи… пожалуйста, пожалуйста…
– Доделываете? – Девушка напряженно слушает наушник. – Там ждут.
Я, кажется, увязла в бесконечном швейном кошмаре. Рубашка накрепко простегана путаницей извилистых швов. Я судорожно жму на педаль, строчу то вперед, то назад, моля, чтобы кто-нибудь уже меня спас…
– Эй! – Девушка повышает голос, перекрикивая стрекот машинки. – Вы меня слышите? Ау! – Она стучит по столу. – Слышите меня?
– Ой. – Я отрываюсь от работы, словно только что очнулась. – Простите. Увлеклась.
– Забираю? – Она протягивает руку.
Я смотрю на нее долгим взглядом. В ушах стучит кровь. Вот-вот девушка выхватит из машинки злосчастную сорочку – и конец всему. Девушка запрет меня здесь, потом примчится внутренняя студийная охрана в черных куртках, и весь мой план рухнет, даже не начав претворяться в жизнь.
– Я… я решила сменить работу, – в отчаянии выпаливаю я.
– Что? – изумленно таращится на меня девушка.
– Да. На меня снизошло озарение. Я больше не хочу быть швеей, лучше стану дрессировщицей.
– Дрессировщицей?
Воспользовавшись ее полным и окончательным ступором, я вскакиваю и пробираюсь к выходу.
– Поеду на Борнео дрессировать горилл. Всегда мечтала. Так что, э-э, спасибо за вдохновение. – Я пячусь в коридор. – И Дейдре тоже поблагодарите от меня. С вами было очень приятно работать!
Не дожидаясь, пока девушка отомрет, я выскальзываю через двойные двери в коридор. Она что-то кричит мне вслед, но я не останавливаюсь. Бежать, бежать отсюда…
«Эхо Миссури»
ЯВЛЕНИЕ АКТЕРСКОГО ТАЛАНТА В СУВЕНИРНОМ МАГАЗИНЕ
Всего лишь парочку сувениров на память хотела приобрести после экскурсии по студии «Седжвуд» 70-летняя Эдна Гаттерби из Сент-Луиса. Однако приобрела нечто большее – роль в масштабной картине «Стоять насмерть», сентиментальной драме о Второй мировой войне, съемки которой начинаются в следующем месяце.
Режиссер Рон Тиксон пригласил пенсионерку из Миссури на пробы после происшествия в сувенирном магазине. «Когда я выбирал сувенир, рядом вдруг рухнула на пол пожилая дама. Кинувшись на помощь, я увидел в ней вылитую Веру, бабушку моей героини». В тот же день Эдна прошла пробы и получила небольшую роль.
«Я безмерно счастлива! Я всегда хотела играть в кино, – говорит Эдна. – Я должна от всей души поблагодарить Ребекку», – добавила она, однако дальнейших подробностей о загадочной Ребекке мы от нее не услышали.
Глава 8
Все коту под хвост. Я так и не встретилась с Ненитой Дитц. И вообще ни с кем не встретилась. Наружу я выскочила как ошпаренная и всю дорогу до выхода бежала бегом, то и дело оглядываясь, не гонятся ли за мной люди в черных куртках. Даже сувениров не купила – в общем, день прошел зря. Но перед Люком пришлось притвориться, что экскурсия мне очень понравилась. На следующее утро я, все еще мрачнее тучи, собираю Минни в садик. И мне совсем не добавляет радости полученное через рассылку сообщение, что Алисия хочет обсудить сегодня с родителями сборы средств, поэтому всех просят остаться на неофициальный разговор.
Не успела я порадоваться, что уже несколько дней благополучно ее избегаю, и пожалуйста – снова она. Как тут сохранить самообладание?
– Что мне делать? – спрашиваю я у Минни, заплетая ее тонкие волосики в косичку.
– Пить чай, – с серьезным видом отвечает Минни, передавая мне пластиковый коктейльный бокал.
Мы сейчас на террасе, потому что именно там Минни в последнее время предпочитает одеваться (я ее понимаю, там такое солнце!), и вокруг восседают все ее мишки и куклы с бокалами для коктейля. Вышедший из дома с портфелем в руке Люк слегка обалдевает.
– Это что, собрание игрушечных «Анонимных алкоголиков»?
– Нет! – хихикаю я. – Это наши одноразовые коктейльные бокалы. Минни раскопала в летней кухне. Поскольку они небьющиеся, отдала ей для игр.
– Пап, чаю! – предлагает Минни, протягивая ему пластиковый бокал.
– Хорошо, – соглашается Люк. – Выпью чашечку перед уходом.
Присев на корточки, он берет у Минни бокал. Секунду спустя его взгляд упирается в игрушечного медведя. Черт. Ведь хотела же спрятать.
– Бекки… На нем что, мои запонки «Эспри»? Которые ты мне подарила?
– Э-э… – оборачиваюсь я с невинным видом. – Где? Ой, да, точно.
– И мои часы «Картье».
– Да, действительно.
– А на той кукле мой институтский галстук?
– Правда? – Я стараюсь не хихикать. – Понимаешь, Минни хотела принарядить игрушки. Тебе должно быть лестно, что она позарилась именно на твои вещи.
– В самом деле? – Люк под возмущенные визги Минни сдергивает с медведя часы. – Что-то я не замечаю здесь твоих бесценных украшений, пожертвованных ради такого важного дела.
– Да, действительно.
– А на той кукле мой институтский галстук?
– Правда? – Я стараюсь не хихикать. – Понимаешь, Минни хотела принарядить игрушки. Тебе должно быть лестно, что она позарилась именно на твои вещи.
– В самом деле? – Люк под возмущенные визги Минни сдергивает с медведя часы. – Что-то я не замечаю здесь твоих бесценных украшений, пожертвованных ради такого важного дела.
– В твоих запонках ничего бесценного нет.
– Может, они бесценны для меня, потому что это твой подарок. – Люк приподнимает бровь, и у меня на секунду замирает сердце, потому что в его шутке совершенно точно есть доля правды.
– Пап, пей чай! – строго командует Минни, и Люк послушно подносит к губам пластиковый бокал. Видели бы его сейчас члены лондонского правления.
– Люк… – Я прикусываю губу.
– Да?
Не хотела взваливать на него свои неурядицы, но это выше моих сил.
– Что мне делать с Алисией?
– Алисия… – цедит Люк, закатывая глаза к небу. – Только ее не хватало.
– Именно. Но она здесь, и мне сегодня с ней встречаться в садике, где ее все называют сокровищем, а я хочу заорать: «Не верьте ей, она ведьма!»
– Лучше не надо, – усмехается Люк. – При всех-то.
– Тебе хорошо! Ты умеешь общаться с ненавистными тебе людьми. Заковываешься в панцирь, и все. А меня лихорадит.
– Сохраняй достоинство – вот мой главный совет.
– Достоинство… – обескураженно тяну я.
– Стой-сво… – старательно выговаривает Минни, мы с Люком смеемся, и она, расплываясь в улыбке до ушей, повторяет: —…Стой-сво.
– Вот именно, – кивает Люк. – Стойсво. Все, мне пора. – Он встает, попутно снимая запонки с мишки. Я понарошку отпиваю чай (эх, вот бы там и правда был коктейль, Люк взял бы выходной, а Алисия жила в Тимбукту…). – Милая, не переживай, – словно прочитав мои мысли, успокаивает Люк. – Все будет хорошо. Выше нос, тверже взгляд.
Меня разбирает смех – именно так обычно выглядит Люк, когда злится на кого-то, но не хочет скандалить.
– Спасибо. – Я обнимаю его за плечи и целую. – Ты самый стойственный человек на свете.
Люк щелкает каблуками и кланяется, как австрийский принц, и я снова смеюсь. У меня лучший в мире муж, это точно. Говорю без всякой предвзятости.
В «Листик» я приезжаю решительная и собранная. Напутствие Люка помогает. Буду хранить невозмутимость, и никакая Алисия меня не достанет. Минни вприпрыжку бежит играть с друзьями, а я направляюсь в родительскую гостиную – вроде бы именно там назначено собрание. Изнутри доносится гул пылесоса – похоже, туда еще не пускают. Что ж, подождем. Я прислоняюсь к стене. Через пару минут раздаются шаги, и из-за угла появляется Алисия – опять в костюме для йоги и новехонькой сумочкой «Эрмес».
Так, поехали. Нос выше, взгляд тверже. Спокойствие и невозмутимость.
– Привет! – Непринужденность, заинтересованность, стойкость и достоинство. И все это в двух слогах.
– Бекки! – кивком здоровается Алисия и пристраивается к стене напротив. Мы будто участвуем в каком-то загадочном шахматном поединке, и я не могу угадать следующий ход.
Ладно. Нет никакого поединка, разубеждаю я себя. Мы не на поле боя. Зачем вообще думать об Алисии? Лучше… покопаюсь в телефоне. Да. Я листаю уже прочитанные сообщения и краем глаза вижу, что Алисия занята тем же самым. Только при этом еще посмеивается, качает головой и приговаривает: «Да ладно! Вот прикол!» – словно пытаясь подчеркнуть, какая у нее интересная и насыщенная жизнь.
«Не обращай на нее внимания, не думай о ней», – твержу я себе. Не получается. Перед глазами, будто кадры из фильма, мелькают эпизоды нашего общего прошлого. Все ее козни, все ее интриги, все ее стервозные выходки…
Меня распирает изнутри, я закипаю от ярости, пальцы сжимаются, зубы стискиваются. Алисия, видимо, заметив мое состояние, убирает телефон и окидывает меня любопытствующим взглядом, словно музейную диковину.
– Ребекка, – воркует она своим «просветленным» голосом, от которого ее хочется треснуть. – Я знаю, что ты на меня в обиде.
– В обиде? – Я не верю своим ушам. – Конечно, в обиде!
Алисия только вздыхает молча, словно подразумевая: «Жаль, что так сложилось, хотя и не представляю почему».
– Алисия, – начинаю я ровным тоном. – Ты вообще-то помнишь, как вела себя со мной все эти годы? Или благополучно выкинула из памяти?
– Я прошла долгий путь, – с серьезным видом говорит Алисия. – Я познакомилась с Уилтоном на черной полосе жизни. Я увязла в комплексах. А он помог мне обрести себя.
Обрести себя, ишь ты. Это как понимать? Окончательно почувствовать себя пупом земли?
– Прежняя Алисия не могла выбраться из порочного круга. – Она смотрит с грустью. – Прежняя Алисия во многих аспектах застряла в детстве.
О «прежней Алисии» она говорит как о совершенно постороннем человеке.
– Это все равно была ты, – напоминаю я.
– Я знаю, что наши прежние отношения нельзя назвать… – Она подбирает слово. – Безоблачными. Но теперь все счеты между нами позади, и можно начать с чистого листа, правда?
– Позади? – Я округляю глаза. – С какой стати?
– Зачем, по-твоему, я помогла вам попасть в «Листик»? – явно гордясь собой, спрашивает Алисия.
До меня постепенно доходит.
– Ты устроила сюда Минни… чтобы помириться?
Алисия с благосклонной улыбкой кивает – вылитая мать Тереза.
– Не благодари.
Благодарить? По спине пробегает холодок ужаса. Хочется рвануть на игровую площадку, схватить Минни, умчаться прочь без оглядки – и больше в этот «Листик» ни ногой.
– И ты считаешь, теперь мы квиты? – уточняю я. – Счет обнулен?
– Можно и так сказать, если тебе привычнее, – пожимает она плечами. – У меня все несколько менее арифметично. – Она одаривает меня снисходительной улыбкой, как в те времена, когда работала в финансовом пиаре, а я была журналисткой, и мы обе знали, что костюм у нее дороже моего.
– Плевать на арифметику! – Внутри все клокочет от ярости, мысли разбегаются. Какое уж тут «стойсво». – Ответь мне на один вопрос, Алисия. Ты раскаиваешься в своих поступках? Или нет?
Слова повисают в воздухе как вызов. Я смотрю на Алисию в упор, сердце колотится в ожидании. Щеки горят, я словно десятилетняя девчонка на детской площадке. Пусть Алисия извинится за все, что устраивала мне и Люку, если действительно хочет наладить отношения. Искренне извинится. Я даже дыхание, оказывается, затаила. Сколько я их ждала, извинений от длинноногой стервы…
Однако в коридоре тишина. Глядя в голубые глаза Алисии, я понимаю, что извинений не будет. Еще бы. Ни о чем она не жалеет, все это пустые слова.
– Ребекка, – начинает она задумчиво. – Мне кажется, у тебя паранойя.
– А мне кажется, что ты ведьма! – выпаливаю я, не удержавшись, и слышу за спиной громкий вздох изумления. Позади стоит группка потрясенных родительниц – глаза расширены, кто-то даже руку ко рту прижимает.
У меня обрывается сердце. Они меня слышали. Обожательницы Алисии вовек не поймут, как все обстоит на самом деле.
– Ребекка, я знаю, что ты не нарочно, – тут же мурлычет Алисия елейным голоском. – У тебя сейчас нелегкий период, мы все понимаем, ты можешь на нас положиться…
Она берет меня за руку, а я словно в трансе, даже не отдергиваю.
– Квини, ты такая чуткая! – восхищается Карола, попутно испепеляя меня взглядом.
– Квини, милая, ты не обиделась? – вторит ей Сидни.
У каждой из проходящих в родительскую гостиную женщин находится ласковое слово для Алисии. На меня никто не смотрит. Как будто я заразная.
– Пойду, – бормочу я и наконец высвобождаю ладонь из прохладных пальцев Алисии.
– На собрание не останешься? – осведомляется та. – Мы будем рады тебя видеть.
– Не в этот раз. Впрочем, спасибо.
Резко развернувшись, я удаляюсь по коридору – с высоко поднятой головой, но бледная и чуть не плача. Очередное поражение от Алисии. Как так вышло? Где справедливость?
В таком подавленном настроении Лос-Анджелес меня еще не видел. За что ни возьмись, все рушится. С Ненитой Дитц не познакомилась. Приятелей не завела. В «Листике» меня теперь считают психопаткой. В раздумьях, не налить ли бокал вина, я иду на кухню, – и тут у меня пиликает телефон. Надо же, Люк. Обычно он среди дня не звонит.
– Бекки! Как дела?
От этого родного ласкового голоса я, кажется, сейчас разрыдаюсь в трубку.
– Видела Алисию, – рухнув в кресло, сообщаю я. – Пыталась сохранять стойсво.
– Получилось?
– Помнишь, ты советовал не называть ее ведьмой при всех? Я назвала.
Люк смеется так искренне и добродушно, что мне сразу становится легче.
– Ничего страшного, подумаешь! Не обращай на нее внимания. Она не стоит твоих переживаний, Бекки.
– Знаю, но она в садике ежедневно, и все там ее боготворят… – вздыхаю я горько.
Нет, Люку этих ритуалов не понять. Сам он, когда приезжает за Минни, просто заходит, забирает ее из группы, а остальные родители для него словно не существуют. Какое уж там заметить, кто во что одет, о чем шушукаются и какие взгляды друг на друга кидают.