— Стерхбор, не благодари меня. Ты великий алхимик. Мои знания — крохотная часть твоих.
— Нубис, ты помог мне понять, что я выбрал неправильный путь. Уединиться — было ошибкой. Мне надо больше общаться со знающими людьми. Развиваться. Иначе я никогда не достигну своей цели.
Южанин осторожно щелкнул ногтем по кубу. Тут отозвался низким гулом, словно был сделан из металла.
— Что же тебя здесь держит, Стерхбор?
— Не знаю. Теперь я не знаю. Сейчас я хочу уйти. Но думаю, из этой глуши будет выбраться нелегко. Отсюда пути нет. Это край земли. Каторга. Герцог не согласиться отпустить меня. Более того, он близок к тому, что бы бросить меня за решетку и пытками вырвать из меня секреты эликсиров.
— И ты позволяешь так относиться к себе?
— Я слишком углубился в свои исследования, Нубис. Мне надо было бежать отсюда. Но теперь поздно. Герцог держит под контролем единственный санный путь, ведущий к предгорьям.
Южанин заложил руки за спину и обошел вокруг стола, не отрывая глаз от розы, висящей в прозрачной жидкости.
— Она прекрасна, правда? — Алхимик улыбнулся. — Только она и спасала меня от одиночества. Это моя кровь. Моя любовь. Моя жизнь. Я очень много отдал ей, чтобы она воздала мне потом стократ.
— Роза. — Задумчиво произнес Нубис.
— Знаешь, как трудно было сохранить розу в этих морозах?
— Зачем ты сюда пришел, Стерхбор?
— Я бежал от мира. От вшивых и грязных монахов, которыми руководит алчность. От царьков, мечтающих выманить у меня секрет приготовления золота из дерьма. Глупцы! Даже поймав меня, они не знали что просить! Они все просили золота! И лишь один попросил жизнь. Правда, в этот момент я занес над ним отравленный кинжал, и не думаю, что он просил меня о долголетии.
— Роза, — задумчиво повторил Нубис, — а знаешь, как в наших краях легко вырастить цветок?
Алхимик молча склонил голову. Его подбородок коснулся черного воротника.
— Поздно, — глухо сказал он, — герцог, не выпустит меня отсюда ни за какие деньги. Я слишком много знаю о том, как умирали его враги. И друзья.
— Бежать. — Сказал Нубис. — Бежать отсюда, лететь к свету и теплу, подальше от этих морозов!
— Дорогу контролирует Герцог.
— А если бежать через равнины?
Алхимик улыбнулся.
— Взгляни в окно!
Южанин вплотную подошел к толстому стеклу, за которым бушевал ураган. Все было затянуто глухой серой пеленой, из которой клоками выбрасывало снежные волны.
— Ничто не выдержит такой бури. — Сказал Стерхбор.
— Но бывают же и ясные дни?
— Бывают. Редко, но бывают. Но путь по снегу, когда он доходит тебе до пояса, а порой до горла, — это верная смерть.
— А если над снегом? — Тихо спросил Нубис, прижимаясь своим черным лбом к холодному стеклу.
— НАД снегом? — Удивился алхимик.
— Если я помогу тебе бежать, — надтреснутым голосом произнес Нубис, — ты поделишься со мной своей розой? Хотя бы одним лепестком?
Алхимик прошелся по маленькой комнате и стал позади южанина, пристально смотря в его курчавый затылок.
— Лепесток? От моей розы от этой…
— От этой. Или от другой.
— Как ты мне поможешь?
Южанин отошел от окна и, не обращая внимания на Стерхбора, прошелся из угла в угол. Стал около стола и только тогда поднял взгляд на алхимика.
— Я маг. — Тихо сказал Нубис. — Я знаю одно колдовство. Очень сильное колдовство. Правда, оно доступно не всем. Потому что в него надо верить. Надо его желать. Лишь тогда магия сработает.
— Что это за колдовство? — Спросил Алхимик и в его глазах зажегся ледяной огонек.
— Трансформация. В любую птицу. Если все пройдет удачно, мы просто улетим отсюда.
— Трансформация! — Воскликнул Стерхбор — О чем ты говоришь, Нубис! Невоз трансформировать живую плоть!
–. — Тихо отозвался чернокожий маг. — . Если ты очень это хочешь. Желаешь. Жаждешь. Когда у тебя не останется другого выхода. Когда мосты сгорели и перед тобой равнина смерти. Когда тебе нечего терять. Желание. Неистовое, настоящее, идущее от сердца горячее желание. Вот что сотворит магию.
— Ты пробовал это колдовство? — Спросил Стерхбор.
— Нет. Но мой дед превращался в птицу. Он и научил меня этой магии.
Алхимик повернулся к окну и уставился в снежную мешанину, беснующуюся за мутноватым стеклом.
— Стерхбор. — Позвал Нубис. — Ты действительно хочешь убежать отсюда?
— Да. — Глухо отозвался алхимик.
— Магия состоит из трех элементов. Из эликсира, заклинания и желания. Эликсир — сильнейший яд. Если магия не сработает и желание твое будет слабым, то ты умрешь от яда. Это своеобразное подхлестывание. Что бы ты понимал, что выбора у тебя нет, и что остался только один путь — трансформация.
— Настоящий яд? Или обманка для усиления эффекта желания?
— Настоящий яд. Как ты говорил, живую плоть нельзя трансформировать.
Алхимик молчал, рассматривая какой-то изъян на стекле. Потом он повернулся к южанину и тихо спросил:
— Сколько готовиться эликсир?
— Пять дней.
— Тогда нам надо поторопиться. После бури наступает затишье. Буря кончиться дня через три. А там начнутся тихие дни. Несколько тихих дней между бурями. В солнечны день, после бури белая сова может долететь до предгорий. Если лететь весь день. Как превращаться обратно?
— Время действия эликсира зависит от концентрации. Самое большое, — два дня. При большей концентрации, эликсир просто разъест плоть не успев, впитаться.
— Этого хватит. — Сказал Стерхбор. — Чтобы убежать от герцога. Дальше доберемся сами. Что еще нужно для колдовства.
— Перо птицы, в которую ты хочешь превратиться.
— Достанем.
Нубис неожиданной вскинул руки к потоку, и что-то закричал на певучем, чужом языке.
— Нубис?
— Я благодарил своего деда. — Отозвался чернокожий маг. — За то, что он дал мне веру в себя.
— Нубис. — В глазах алхимика пылал холодный огонь. — Вытащи меня отсюда и я дам тебе лепесток своей розы.
— Тогда пойдем в лабораторию. — Из черной бороды колдуна блеснула ослепительно белая улыбка. — Готовить эликсир. Время осталось не так уж много.
* * *Стерхбор стоял напротив стола, рассматривая свою розу. Она ничуть не изменилась, но алхимик каждый раз находил в ней что-то новое. Оттенок лепестка, пузырек воздуха зацепившийся за шип. Она была прекрасна. Как всегда Он оказался прав. Затишье наступило ровно через пять дней, после той самой бури. Но они успели. Нубис приготовил свой эликсир? — в дух флаконах. Алхимик и колдун не выходили из лаборатории все пять дней, засыпая иногда у столов уставленных реортами и змеевиками. Но эликсир был готов.
Алхимик оторвался от созерцании розы и подошел к окну. Ослепительно голубая синева неба простиралась до самых гор, где терялась в мутных облаках, зацепившихся за вершины. Яркое солнце стояло в зените, посылая свои лучи вниз, на заснеженные равнины. Теперь было видно и город. Башня Стерхбора располагалась на самом краю но и отсюда было многое увидеть. Крыши домов, заваленных снегом, санный путь, расчищаемый рабами. Дом герцога.
Алхимик отвернулся от окна и прислушался. Пока они готовили эликсир, к ним приходили гости. Раза три. Стучали в дверь, кричали. Наверняка это были посланцы герцога. Да и Хвостец должен был зайти за ядом.
Алхимик криво улыбнулся. Наверняка герцогу понадобилась еще одна «услуга». И в этот ясны и спокойный солнечный денег он пошлет к башне десяток солдат, что бы они разобрались, что же случилось с алхимиком. И дверь, не остановит солдат. Но они опоздают. Им ничего не останется. Он ничего не оставить этой жадной свинье по недоразумению звавшейся герцогом.
В тишине скрип деревянных ступеней раздался особенно громко. Алхимик вздрогнул и обернулся. По винтовой лестнице поднимался Нубис. Сначала показалась его черная курчавая голова, потом мощные плечи и наконец руки. Широкими ладонями раб сжимал маленькие флаконы с черным, как смоль, эликсиром.
Нубис осторожно подошел к столу и поставил на деревянную поверхность оба пузырька. Прямо напротив хрустального куба с розой.
Стерхбор вскинул брови, вопросительно глядя на раба.
— Готово, — хрипло произнес тот, — все готово.
В этот момент, снизу раздался стук. Довольно громкий. Алхимик дернулся было к лестнице но потом остановился.
— Это стража герцога. — Сказал он.
— Дверь решили вынести. — Нубис покосился в сторону лестницы.
— Пора.
Они застыли, глядя, друг другу в глаза. Где то внизу колотили в дверь и мерные удары совпадали со стуком сердец.
— Ты первый. — Наконец выдавил алхимик.
— Справедливо. — Кивнул головой Нубис.
Южанин вытер о штанину вспотевшую ладонь и протянул руку к одному из пузырьков. Пальцы его дрожали. Алхимик наблюдал за ним со всевозрастающим беспокойством.
— Ты хочешь уйти отсюда? — Внезапно спросил чернокожий раб.
Стерхбор вздрогнул и оторвался от созерцания черных дрожащих пальцев.
— Да. — Ответил он стараясь, что бы его голос не дрогнул.
— Твое желание велико? — снова спросил раб.
— Желание? — переспросил алхимик.
Его руки скользнули к перевязи на груди. Сам Стерхбор шагнул в сторону, — к кирпичным трубам, что проводили в башню тепло из подвальных топок.
— Смотри. — Сказал алхимик.
В его руках блеснуло стекло. Миг, и пузырек, кувыркаясь, отправился в трубу, из которой шел горячий воздух. За первым пузырьком отправился второй. Потом алхимик стянул перчатки, обнажив молочно белые кисти с синими прожилками вен. Перчатки отправились вслед за пузырьками.
— Через пару минут, — сказал Стерхбор отстраненным голосом, — в подвале будет бушевать пожар. Башня выгорит. Я ничего не оставлю герцогу. Ни капли. Я ухожу.
— Я ухожу. — Эхом отозвался Нубис.
Его рука словно змея метнулась к флакону. Он подхватил стекляшку и единым махом выпил ее содержимое.
Алхимик повернулся и стал вглядываться в лицо раба, ищи признаки изменений. Нубис смотрел прямо вперед собой, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Лоб его покрылся крупными каплями пота, величиной с горошину. Он поднял руку, что бы вытереть пот, но внезапно со стоном уронил ее и схватился за край стола. На его губах появилась серая пена, и раб застонал. Его лицо скорчилось страшной гримасой, по-видимому, он испытал страшные мучения. Алхимик прижался спиной к стене, со страхом наблюдая за лицом Нубиса.
— Ну же! — Крикнул раб, повернувшись к Стерхбору — пей! Иначе будет поздно!
Новый приступ боли заставил его согнуться пополам. Но он не сдался. Рывком он распрямил спину, вытянулся вверх и прошептал побелевшими губами:
— Я ухожу…
Нубиса затрясло, и он свалился за стол, скрывшись из глаз алхимика. Судя по звукам, Нубиса продолжали сотрясать судороги. Да так, что он бился о пол.
Стерхбор не решался посмотреть, что происходит за столом. Странный, первобытный ужас охватил его, заставив волосы встать дыбом на всем теле.
Стук снизу усилился. И стал чаще. Казалось в дверь уже колотили двумя бревнами или что там было у стражников. Алхимик вздрогнул. Из трубы ударила волна горячего как огонь воздуха, — в подвале начинался пожар.
Стерхбор шумно сглотнул и отлепившись от стены шагнул вперед, чтобы посмотреть, что происходит с южанином.
В этот момент, из-за стола ему навстречу метнулся белый комок. Алхимик с криком отпрянул и едва удержался на ногах.
На столе сидела белая сова. Огромная белая сова. Ее туловище было вполовину человеческого роста, а голова даже больше человеческой. Огромные глаза сощурились, наводясь на Стерхбора. Тот снова прижался спиной к стене, не зная, что ему делать.
Сова взмахнула своими широкими крыльями и взметнулась в воздух, неуклюже разворачиваясь, — ей не хватало места. Сделав полукруг по комнате, сова со всего маху ударилась грудью в стекло и, отскочив от него, упала на пол.
Этого Стерхбор уже не выдержал. С пронзительным воплем он метнулся к столу и подхватил оставшийся флакон. Дрожащей рукой он поднес его ко рту и глотнул черной жидкости, отдававшей плесенью. Не обращая внимания на сову, бьющуюся на полу, он проглотил весе пузырек и распрямился, пытаясь понять что происходит.
Сова снова взвилась в воздух и, сделав круг, снова ударилась грудью в стекло. То задрожало, но выдержало. Сова упала на пол.
— Нубис. — Сдавлено позвал алхимик.
Сова развернула голову, обдав Стерхбора пронзительным взглядом.
— Нубис… — Протянул алхимик.
И внутри него вспыхнул огонь. Жар шел от желудка, разбегаясь по жилам все дальше и дальше. Алхимик закричал от боли, но из его горла вырвался лишь жалкий хрип. Он пал на колени, ударившись лицом о столешницу, но даже не заметил этого. Изнутри его пожирало пламя. Но отступать было некуда.
— Нубис! — Завыл алхимик.
Сова широко распахнула свои глаза и алхимик, вынырнув из очередного приступа боли, провалился в эти выпучены зенки.
— Умри! — Требовали они. — Чтобы жить, надо сначала умереть!
— Нубис! — Хрипел алхимик сожженной глоткой.
— Умри! — Требовали огненные глаза. — Только мертвый и есть хозяин своей жизни!
— Жить! Я хочу жить!
— Желание. — Напоминали глаза. — Пожелай умереть! И пожелай жить!
— Жить! — Хрипел Стерхбор. — Вечно жить! Роза! Моя рооозааа!
— Поздно! — Сказали глаза и затянулись мутной пленкой. — Ты опоздал…
Но алхимик уже не слышал этого. Он видел пред собой только свою прекрасную розу. Она плавала в хрустальном кубе, живая и влажная. Алхимик выбросил вперед свои костлявые руки. Лепесток! Только один лепесток! Вот что может спасти его от этого ужасного жара! От этой ужасной боли! Жизнь! В этой розе вечная жизнь!
— Поздно. — Снова сказали глаза белой птицы.
Алхимик тянулся к хрустальному кубу, но никак не мог дотянуться. Его пальцы впивались в деревянную столешницу, оставляя на ней глубокие царапины. В глазах потемнело. Весь мир уменьшился до красного пятна в стеклянном кубе. И остатки жизни, еще державшиеся в уже мертвом теле, тянулись к этому пятну.
Большая белая птица опустилась на хрустальный куб. Ее когти скользили по гладким стенкам. Но птица мотнула своей огромной белой головой и клювом сбросила широкую крышку. Ее когти вцепились в один край куба, крепкий клюв ухватился за стенку, что была напротив. Потом птица забила крыльями, поднимая самый настоящий ветер, и куб сдвинулся с места. Роза, плавающая в прозрачной жидкости, качнулась, словно на невидимых веревочках.
Стерхбор застонал и из последних сил рванулся вперед. Его пальцы коснулись гладкой, хрустальной стенки, но та отодвинулась от холодеющей плоти. Потом куб качнулся, оторвался от стола и пошел куда-то вверх, все больше удаляясь от алхимика. Стерхбор закричал, страшно и пронзительно, выплескивая оставшуюся жизнь на исцарапанные доски стола…
— Свобода! — Пронзительный вопль ударился в стеклянную стену…
* * *Хвостец нервно озирался по сторонам. Прошло уже минут десять с того момента, как его солдаты начали ломать дверь, ведущую в башню. В коридорчике было узко, не развернешься, и поэтому дело шло медленно. Не размахнуться там, не разбежаться…
Десятник ждал на улице. Он не хотел возиться в темнотище, предоставив это своим подчиненным. Сам он предпочитал постоять на солнышке, под бездонно синем небом.
Когда алхимик, нечисть проклятая, не открыл ему дверь дня два назад, десятник не очень огорчился. Надобность в яде отпала, ибо неприятная личность, которая досаждала десятнику, мирно почила намедни с ножом промеж ребер. Правда, внезапно забеспокоился герцог. Какая-то его болячка сильно разболелась и Хвостеца немедленно послали к алхимику. За лекарством. Но и на это раз проклятая нечисть не отозвалась. Ходили к башне по указу герцога каждый день. Наконец «его благородство» не выдержал и приказал снести к такой то матери дверь и посмотреть, не окочурился ли колдун от своих ядов! И вот верные ребята Хвостеца, из его десятка, ломали дверь в башню. Ему же, как начальнику, оставалось только ждать.
Он и ждал. Правда, что-то его беспокоило, — не сильно, но постоянно. Болело, словно слегка потянутая мышца. Хвостец снова оглянулся. Вроде никого, а такое впечатление что кто-то зырит в спину!
— Эй, там! — Крикнул он. — Ну-ка поднажмите!
В ответ его коротко, с хрипотцой послали в самую снежную даль. Хвостец уже раскрыл рот, что бы достойно ответить но тут раздался деревянный треск и хор в пять глоток взревел:
— Поддается!
В этот момент и лопнуло небо. С треском, звоном, дребезжаньем и хрустом, оно обрушилось на Хвостеца, который только и успел, что задрать голову и застыть с открытым ртом.
Сверху, на него падал хрустальный дождь. Прозрачные куски еще летели навстречу земле, но десятник успел заметить, что в башне, на самом верху, там, где были стекла, образовалась огромная дыра. И из той дыры выметнулась огромная белая сова, которая свечой тут же взвилась в небо.
Десятник только и успел промолвить:
— Твою совью душу в бога мать…
И его накрыло прозрачным дождем.
Осколки чудом миновали его голову и равномерно рассыпались по снегу, уйдя в наметенные бурей сугробы. Но и это было не все. Что то мокрое и колкое больно хлестнуло по морде десятнику и с мокрым хлюпом упало на снег. Хвостец опустил взгляд и увидел у самых своих ног алую розу. Настоящую. Живую.
Что-то встрепенулось в душе десятника, он понял, что случилось то, чего он опасался сегодня весь день. Он не знал что, но чувствовал — случилось!
Опомнившись, он бросился вперед, расталкивая своих солдат.
— Пусти! — орал он — пусти!